Колдун на завтрак - Белянин Андрей Олегович. Страница 11

Мне оставалось лишь козырнуть на прощанье, забрать разряженный пистолет, ещё раз полюбоваться на здоровущую дырку вместо улыбающегося лица бывшего Катиного однокурсника и развернуться на выход.

— Упс! — Катенька громко хлопнула себя ладонью по лбу. — Совсем память девичья, тебе ж профессиональный гримёр нужен, чтоб под ходячего трупа косить. Давай набросаю тебе записку к Станиславу, это один из местных парикмахеров, ну и визажист по совместительству. Передашь ему, он тебе поможет!

— Благодарствую. — Я сунул бумажку за голенище, слабо представляя себе, кто есть парикмахер, а уж тем более визажист. Да что гадать, тоже, поди, нечисть какая…

— Э, куда пошёл? — Она цапнула меня за рукав и развернула. — Дай хоть чмокну на прощанье…

Кареокая недотрога нежно коснулась моей щеки тёплыми влажными губами и на мгновение прильнула к груди. Я погладил её по волосам, а не такое уж и плохое свидание получилось, яркое, запоминающееся, с перепадами и пальбой. Может, это и неплохо, что у нас всё не как у всех, мы странная парочка…

Я вышел из дворца ровным строевым шагом, Моня и Шлёма честно ждали меня, сидя на корточках у медных ворот.

— Ну чё, хорунжий, пожмакался али опять так, на коротком поводке выгуляла?

Мне удалось сдержать улыбку, привычно показывая Шлёме кулак. Упыри так же молча шлёпнули друг друга по затылку. Значит, опять спорили и опять ничья. То есть ни я Хозяйку, ни Хозяйка меня. Катенька не первый год умело поддерживала легенду о том, что всех своих случайных «полюбовников» она наутро просто ест сырыми, целиком, без специй и соли…

Местным это важно, для них образ главы Оборотного города всегда должен быть исполнен ужаса и мистицизма. Иначе просто устроят подобие французской революции, возьмут дворец штурмом, разломают, как Бастилию, помашут флагами, а потом на своих же костях устроят полномасштабную борьбу за власть. Кому нужны такие потрясения? Разве что масонам, да вроде ими тут и не пахнет.

А может, и не должно пахнуть, они давно научились с чужими запахами смешиваться, и где этим закулисным интриганам прятаться, как не под землёй, в мире нечисти? Надо будет непременно спросить отца Григория про масонские ложи, уж он-то всегда в курсе за счёт разглашаемой тайны исповеди…

— Ну что, братцы, — поманил я упырей пальцем, — мне на свет божий пора. Проводите?

— Ага, — радостно кивнули оба.

— И про Птицерухова расскажете.

— Нет, — отказались они так же твёрдо, как только что согласились. — Мы, конечно, чуток на грудь приняли, но против этого супостата не попрём! Вона год назад Фимка-мракобес с ним схлестнулся, так его потом вороны живьём заклевали! Птиц личиной наброшенной легко обмануть, а он его телёнком дохлым обернул, дак вся стая разом и слетелась…

— Понял, не маленький, — сурово сдвинул я брови, но продолжил тот же разговор, не сбавляя шага: — Стало быть, личины он насылает, да такие, какие сразу и не снимешь, так? А почему же арка ваша любую личину рушит, как ветер домик карточный?

— А Маньку-отступницу, что ему доли с гадания не платила? Её потом в курятнике крестьяне забили, как будто лису! И по позапрошлой весне колдуна приезжего молоденького, что песни цыганские в тетрадочку мелким почерком записывал, вообще вместе со стогом сена сожгли! А ить он Птицерухову ничем и дороги не переходил, так, попался не под то настроение, и всё…

— Парни, я про арку спрашивал? — не вдаваясь в подробности, что мой же денщик сегодня чуть не пришиб меня как «дикого чеченца», напомнил я. Но эти умники, только всё более и более распаляясь, торопясь, перечисляли преступления злодея, совершенно не слушая меня…

— А помнишь, той осенью, когда он в кабак к Вдовцу припёрся? Едва ить не половину завсегдатаев перерезали, как курёнков, и ему потом отдельным указом вышло в город не заходить?!

— Вышло-то вышло, да кто ж его остановит, ежели он личины меняет, как платки носовые, и ни одна собака про то не чует! Даже арка ему не помеха…

— Не знаешь порою, с каким старым знакомым говоришь али с Птицеруховым под его личиной! От кого шила в бок ждать, кто бы подсказал?!

Слушая их, я невольно призадумался: получается, что никто, кроме меня, этого гада-конокрада под личиной видеть не может. Но я-то видел! Неужели то волшебное зрение, что баба Фрося без всякого желания даровала мне одним плевком, помноженное на врождённый талант характерника, дало мне уникальное умение — узнавать его, кем бы он ни прикинулся?! Вот тогда и понятно, зачем Птицерухов крал коней — он знал, что меня за ними пошлют, и хотел выяснить, разгляжу ли я его через личину? Разглядел! А раз я такой один, значит, теперь его первоочередная задача от меня избавиться. И чем быстрее, тем лучше…

— До арки далеко?

— А вон она за поворотом у той стены будет. Да что ж ты туда так рвёшься, хорунжий?

— Хочу проверить одну идею…

Дошли мы действительно быстро, за разговорами время всегда летит — не заметишь. Местные жители почему-то категорически до меня не домогались, то ли надоело, то ли Хозяйкиного приказа ослушаться не могли, то ли постный день на всю округу, кто их разберёт? Мне так даже скучно в чём-то стало. Как говорил незабвенный Прохор? «Дурак любит, когда красно, солдат — когда ясно, а казак — когда опасно!» Не то чтоб нам утро без подзатыльника как чай без сахара, но всё же подозрительно это…

Не нападают, не угрожают, не кусаются — не по правилам игра, а? Кстати, за поворотом даже городской стены не было, так, охранные домики, за ними чисто поле с одиноко стоящей аркой да бдительным бесом в полосатой будке. Это если волшебным зрением смотреть. Но когда обычным, человеческим, то совсем другое дело: красивое высоченное здание с тяжёлыми балконами, поддерживаемыми скульптурами грудастых девиц и могучих атлантов, у входа невысокий стройный офицер в нарядной мичманской форме с эполетами и золочёным кортиком…

— Сколько же их у вас?

— Арок-то? — переспросил Моня. — Да уж никак не меньше тринадцати. Город растёт, только за прошлый год четыре новых открыли.

— Расплодилось вас, однако…

— «Демографический взрыв», как Павлуша утверждает, — поддакнул Шлёма. — Но тока брехня это, пришлых много понаехало. Со всей России-матушки к нам под землю лезут, типа тут и сытость, и порядок, и Хозяйка лютует умеренно.

— А вот ещё такие, подобные Оборотному, города где-то есть?

— Вроде под Москвой златоглавой два или три, хотели ещё по Рублёвской просёлочной дороге строить, да дорого, — пояснил Моня. — А уж в самом Санкт-Петербурге наш брат так по готовым подвалам и канализациям шарится, что смысла нет с отдельными стройками заводиться. У них, поди, свои мегаполисы и на Васильевском, и под Невским, и под Петропавловской крепостью.

— Ты чё проверить-то хотел, Иловайский?

— Для начала беса, потому как…

— Стоять, руки вверх, покажь документы! — звонко встретил нас маленький охранник, быстренько выкатывая из-за арки корабельную мортиру. Ох ты, семейный верблюд с тремя горбами, угораздило родиться, да в кунсткамеру не берут! Вот только с пушкой меня ещё на выходе не встречали…

— Да ты чё, морда бесовская, совесть поимел бы, а?! — тоскливо взвыли упыри.

— Кого-чего поиметь?! — нахальнейше оттопырил ухо бес и поднёс тлеющий фитиль к запальному отверстию, сам себе командуя: — По предателям и извращенцам прямой наводкой, навесным ядром, пли!

Я кувырком ушёл вправо, Моня и Шлёма влево, взрыв грянул ровненько посередине!

— Слышь-ка, хорунжий, — отплёвываясь землёй, уточнили парни, — а скока времени эту заразу гремучую перезаряжать надо?

— Минут восемь — десять при должной сноровке, — потирая ушибленный локоть, прикинул я.

— Да за то время мы энтого флибустьера живьём в дуло засунем и банником артиллерийским в такое место утрамбуем, что развесёлый петушок на палочке получится!

Я встал, не торопясь отряхнулся и пару минут просто любовался на то, как два добрых молодца в рубахах с вышивкой вламывают по самое не хочу героическому мичманскому составу. Получил он у них сполна и за дело! Чуть левей, и я бы без ноги, чуть правей, и упыри без… Ну, они там враскорячку лежали, как взрывной волной причинные места не зацепило — чудо, да и только! Хорошо ещё ладошками прикрыться догадались…