Нью-Йорк - Резерфорд Эдвард. Страница 131

Час был уже поздний, и народу собралось немного. Он прогулялся по платформе, поглядывая вниз на телеграфные провода и шиферные крыши домиков через улицу. Крыши покрылись копотью от проходящих сверху поездов и в эту весеннюю пору обычно выглядели уныло. Но нынешний март так расщедрился на тепло, что на утреннем солнце они казались грязными, но веселыми.

Фрэнк ждал недолго. Пыхтение и грохот возвестили приближение надземного поезда. И все-таки Фрэнк пожалел, что поехал, когда состав понес его в центр. По двум причинам. Во-первых, он направлялся к сыну. Во-вторых, это означало посещение Уолл-стрит.

В последний раз он видел Тома пару недель назад. Он, разумеется, любил сына, но между ними при каждой встрече возникала неуловимая напряженность. Нет, Том ни разу ничего не сказал, это было не в его привычках, но с того самого дня, когда начался Призывной бунт, Фрэнк почувствовал: Том не одобряет его. Что-то во взгляде сына говорило: «Ты бросил мать, мы оба это знаем». Что ж, возможно. Но это случилось давным-давно – достаточно, чтобы простить и забыть. Да, он встречался с Лили де Шанталь бо?льшую часть переходного времени, но пребывал в полной уверенности, что Том об этом не знал. Поэтому оправдания не было.

Но Том был в некотором смысле полезен. И Фрэнку, пока поезд вез его в центр, казалось, что прямо сейчас Том ему пригодится.

Он вышел на Фултон и добрался до Уолл-стрит.

Почему ему было там неуютно? Уолл-стрит всегда нравилась Фрэнку. Церковь Троицы в своем суровом великолепии по-прежнему господствовала над ее западным концом – приятное зрелище. Разве не была она душой местной традиции? Разве род Мастеров не относился к ней на протяжении поколений, а его представителей довольно часто избирали членами ее приходского управления? Уолл-стрит должна была восприниматься как отчий дом. Но не воспринималась.

На ней, как всегда, было людно. Мужчины в темных пальто входили и выходили из здания биржи, заткнув пропуск за ленту цилиндра. Клерки спешили к своим высоким стульям и конторкам. Мальчишки-посыльные, уличные торговцы, кебы с джентльменами-купцами – такими же, как он сам. Разве не старый добрый Нью-Йорк?

Нет. Больше – нет. Ни в коей мере.

Фрэнк миновал суровое, громоздкое здание. Номер двадцать три. Банкирский дом Дрекселя и Моргана. И Фрэнку пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы не склонить голову. Он, из рода Мастеров, друзей Стайвесантов и Рузвельтов, Асторов и Вандербилтов, обязан испытывать благоговейный трепет при виде контор Моргана. Вот в чем беда. Вот почему он перестал быть здесь своим.

Но его сын таковым остался. И через несколько секунд он подошел к его двери.

– Отец! Какой приятный сюрприз!

Том оттолкнул свое большое кресло от письменного стола-бюро. Фрак Тома висел на стойке, но серый жилет был безупречен, как и белая сорочка, шелковый крават и жемчужная булавка. Весь вид его говорил: этот человек не прикасается к товарам, он имеет дело только с деньгами. Том не был простым купцом, как его предки, он был банкиром.

– Минутка есть? – спросил отец.

– Для тебя всегда. – Тому незачем было ссылаться на занятость. Золотая цепочка карманных часов, тянувшаяся через жилет, сама говорила, что его время – деньги.

– Мне нужен совет, – сказал Фрэнк.

– Рад помочь, – отозвался Том. Но взгляд у него стал как у духовника, которого прихожанин попросил о беседе наедине: слегка настороженный и готовый осудить.

Мастер подумал, что с банкирами вечно так. Купец хочет знать о тонкостях сделки. Банкир желает денег не меньше, но он назначил себя совестью торговца, а потому держится с превосходством. Его сыну Тому было уже за сорок, он облысел как бильярдный шар, и от него несло богатством и напыщенностью.

Да ладно, ему нужен совет, за который, по крайней мере, не придется платить!

– Я владею десятью процентами акций железной дороги, – начал Фрэнк.

Затем удивленно уставился на сына. Он сообщил об этом без всякого желания произвести впечатление – лишь констатировал факт. Но в Томе произошла разительная перемена.

– Десять процентов? Железной дороги? – Том стал весь внимание. – Насколько крупной железной дороги?

– Средней.

– Понимаю. Могу я узнать, какой именно? – В голосе Тома появилась учтивость, которой отец раньше не слыхивал.

– В настоящее время не могу сказать.

– Как тебе будет угодно.

Сомнений не осталось, он видел это в глазах Тома: к нему прониклись необычным уважением. Повысился даже его нравственный статус, как если бы перед духовником оказался не заурядный торгаш, а щедрый жертвователь. Фрэнк не преминул воспользоваться ситуацией и закрепить успех.

– Эти десять процентов позволяют мне контролировать ситуацию, – сказал он спокойно.

Том откинулся в кресле и с любовью посмотрел на родителя. Как будто, подумал Фрэнк, ему вдруг отпустили все грехи и он вступал в Царство Божие через жемчужные врата.

– Ба! – произнес сын. – Отец, мы именно этим и занимаемся. – На его лице появилась улыбка. – Добро пожаловать на Уолл-стрит.

Уолл-стрит изменила Гражданская война. Она и американский Запад. Для финансирования первой и развития второго понадобился крупный приток капиталов. А где их взять? В единственном месте, всемирном денежном центре – Лондоне.

Именно Лондон субсидировал Америку. Как и столетие назад, американская экономика взросла на великом треугольнике сахарной торговли, образованном Лондоном, Нью-Йорком и Вест-Индией, а после еще и на торговле южным хлопком. Сейчас же действовал новый, не столь заметный, но не менее могущественный механизм: поток кредитов и акций, курсировавших между Лондоном и Нью-Йорком.

На этом возвысился банкирский дом Моргана. Джуниус Морган, почтенный джентльмен из Коннектикута, чьи валлийские предки двумя веками раньше приплыли в Америку из Бристоля, пересек океан в обратном направлении и сделался лондонским банкиром. Его любили, ему доверяли, он оказался в правильном месте в нужное время, и ему хватило ума это понять. Он ссужал средства Америке, и эти ссуды достигли огромных размеров. Этот надежный, уважаемый бизнес превратил его в очень богатого человека.

Но у руля теперь стоял его сын Джон Пирпонт Морган.

Выше шести футов ростом, с развитой грудной клеткой и огромным носом, который при возбуждении вспыхивал, как оживший вулкан, с властными глазами, похожими на огни приближающегося поезда, мистер Дж. П. Морган превращался в легенду своей эпохи. Именно Дж. П. Морган и несколько подобных ему человек сделались королями Уолл-стрит, из-за чего там стало неуютно даже таким солидным купцам, как Фрэнк Мастер. Сделки и промышленные комбинации банкиров приобрели такой размах, а суммы достигли таких цифр, что личности вроде Мастера утратили былой вес. Банкиры покупали и продавали не товары, а целые деловые предприятия. Они не финансировали морские рейсы – они субсидировали войны, отрасли промышленности и даже небольшие государства.

О да, Морган мог входить в то же приходское управление, Фрэнк мог встречаться с ним в одних и тех же домах. Но игра Моргана была слишком крупна для него, и оба это знали. Фрэнк считал этот факт унизительным. А унижаться не любит никто.

Но банкиры испытывали интерес к железным дорогам. Железные дороги были достаточно велики.

Сам мистер Морган принял в них активное участие и разместил с лондонскими инвесторами огромное количество лучших железнодорожных акций.

Однако теперь мистер Морган решил, что хаос пора ликвидировать. Подобно монарху в стране воинственных варваров, он пригласил в свой дом владельцев железных дорог, стремясь прекратить войну и призвать конкурентов к порядку. И уже начал преуспевать в этом. Но время эффектных налетов под руководством буйных железнодорожных баронов еще не закончилось.

– У меня есть основания полагать, что за контроль над железной дорогой будет драка, – объяснил Мастер. – Если так и случится, то одна из сторон попытается прикупить больше акций. Но если я не продам свои, то этому человеку не хватит тех, что будут на рынке. И этот дефицит повысит цену моих.