Нью-Йорк - Резерфорд Эдвард. Страница 39

После суда над Зенгером продажный губернатор Косби скончался, и в Нью-Йорке начались преобразования. Во власть пришли новые люди: мелкие торговцы, ремесленники, выходцы из народа. Могло показаться, что пошлый коррумпированный режим пал. Но ничуть не бывало. Никто не успел оглянуться, как большинство новичков сами погрязли в коррупции, обосновавшись в роскошных кабинетах, положив себе немалое жалованье и получив возможность обогащаться. Похоже было, что в Нью-Йорке, как и в Лондоне, укоренилась максима старого британского премьера: «Каждый человек имеет свою цену».

– Я буду зарабатывать как честный мошенник, – искренне заявил отцу Джон.

Вышагивая сегодняшним вечером с тростью, украшенной серебряным набалдашником, он выглядел респектабельным горожанином до мозга костей. С наступлением темноты на улицах было опасно, но он не боялся. Не многие разбойники рискнули бы напасть на него.

Что касалось негритянского заговора, то он не верил ни единому слову о нем. Он знал всех трактирщиков, а тот малый, которого обвинили, был среди них самым большим злодеем. Вполне возможно, что он что-нибудь и поджег да понабрал себе в шайку недовольных рабов и других темных личностей. Но ничему прочему Джон Мастер не верил. Проститутка скажет что угодно, если ей заплатить. А что до рабов, которые принялись называть имена, когда огонь начал лизать им пятки, то их показания не стоили ломаного гроша. Под пыткой тоже признаешься в чем угодно. Он видел, как городской рекордер жадно записывал выкрикиваемые имена, и испытал лишь отвращение. Всем был известен процесс над салемскими ведьмами в Массачусетсе, состоявшийся в прошлом веке. По его мнению, здесь творилось нечто подобное – бесконечная череда обвинений, казней и трагического абсурда. Он только надеялся, что скоро все закончится.

Слава богу, сегодня он мог подумать о более приятных вещах.

Дирк Мастер был удивлен, узнав о его желании жениться на Мерси Брюстер.

– На квакерской дочке? Да ты в своем ли уме? Во имя Господа, почему?

Мать же пришла в великое сомнение:

– Не думаю, Джонни, что вы будете счастливы.

Но Джон Мастер знал, что делает, а его родители ошибались. Глубоко ошибались.

– Вообще-то, она не квакерша, – возразил он.

Он полагал, что она была таковой, когда они познакомились. В конце концов, ее семья недавно прибыла из Филадельфии, и Мерси обращалась к людям высокопарно-архаически: «thee» и «thou» [23]. Но он быстро выяснил, что ее отец, хотя и состоял в квакерах, был исключен из общины за то, что женился на англиканке. Теперь он не числился ни в какой конгрегации. Однако, позволив своей англиканке-жене водить детей в ее церковь, дома он требовал соблюдения квакерских, любезных его сердцу обычаев.

– Ты, собственно, общаешься с квакершей, – с улыбкой заметила Джону Мерси. – В Филадельфии много таких смешанных семей. Там мы не очень-то позволяем идеям вмешиваться в нашу жизнь.

Джон перво-наперво заметил, что этой квакерской девушке не было дела до его наружности. В отличие от большинства девиц. Поскольку он преуспел, его первоначальная неловкость в обращении с женским полом своего круга улетучилась. Когда он входил, большинство женских взглядов приковывалось к нему. Бывало, что молодые женщины вспыхивали при встрече с ним. Но не Мерси Брюстер. Она спокойно смотрела ему в глаза и говорила непринужденно.

Казалось, ей был безразличен и собственный внешний вид. Она была обычная девушка, ростом чуть ниже среднего, с кудрявыми волосами, разделенными прямым пробором, и широко посаженными карими глазами. Она отличалась прозаичностью и пребывала в мире с собой. Он никогда не встречал никого похожего на нее.

Было одно тревожное обстоятельство.

– Я люблю читать, – сообщила она, когда он впервые нанес ей визит, и у него екнуло в груди.

Но она показала ему не философский труд, а развеселый «Альманах» Бена Франклина, филадельфийского печатника. В эту книгу, полную баек и шуток, мог с удовольствием погрузиться и он.

Несколько месяцев он видел в ней только друга. Он легко, по-свойски, приходил в ее дом. Если они встречались в чужом, он болтал с ней и вряд ли осознавал, что проводит в ее обществе больше времени, чем в чьем-то еще. Их беседы были напрочь лишены романтики. Они говорили о делах и вещах обыденных. Она, как большинство квакерских девушек, была воспитана в кротком сознании равенства с любым мужчиной, а ум у нее, несомненно, был деловой. Спросив у него о морских перевозках, она мгновенно и толково усвоила все, что он рассказал. Она не кокетничала с ним, а он не флиртовал с ней. Она не чинила ему спроса и принимала его таким, какой он есть. Ему было легко и радостно в ее присутствии.

Раз или два он поймал себя на том, что нежно улыбается ей или чуть дотрагивается до плеча как будто в ожидании ответа. Но она неизменно предпочитала рассматривать это как проявление дружбы, и не больше. Откровенно говоря, в последнее время он даже задался вопросом, не сохраняет ли она дистанцию умышленно.

Все изменилось, когда они отправились на проповедь.

В истории христианства не раз возникали харизматичные проповедники: мужи, притягивающие одних и вдохновляющие еще бо?льших; так начинается движение – любое движение, подобное реке, которая оставляет богатые залежи плодородной почвы для будущих поколений.

Джон Мастер услышал о братьях Уэсли несколько лет назад. Воодушевленные пылкой верой и желанием проповедовать, они и некоторые их оксфордские друзья развернули евангелическое движение в лоне Англиканской церкви. В 1736 году Джон Уэсли прибыл в американские колонии – в Саванну, что в Джорджии, где надеялся обратить в свою веру коренное индейское население. И хотя через пару лет он вернулся отчасти разочарованным, на смену ему в Джорджии тотчас явился его оксфордский товарищ Джордж Уайтфилд. Тем временем евангелическая миссия Уэсли в Англии потихоньку росла. Тексты их проповедей пересекли Атлантику и достигли Филадельфии, Бостона и Нью-Йорка. Некоторые церковники сочли движение неприглядным и презрительно нарекли этих серьезных молодых людей методистами, но многие были вдохновлены их страстными речами.

Летом 1739 года Джордж Уайтфилд, навестив в Англии Уэсли и посоветовавшись с ними, вернулся с целью шире распространить свое слово в колониях. Его первая остановка была в Филадельфии.

– Он замечательный, – сказала Мерси Джону Мастеру.

– Ты слышала его проповедь?

– Конечно слышала. Я пошла с его другом, Беном Франклином. Будь уверен, – улыбнулась она, – что мистер Франклин не позволит никакой знаменитости прожить в Филадельфии и дня, не познакомившись с ним.

– Он произвел на тебя впечатление?

– Огромное. Голос могучий и такой звучный, что слышно за милю, как Господа нашего во время Нагорной проповеди. Говорит он то же, что и другие проповедники, но так расписывает картины, что они прямо перед глазами. Пробирает до костей. Он выступил под открытым небом и собрал многотысячную толпу. Многих буквально сразил.

– И мистера Франклина?

– Перед выходом он сказал мне: «Уайтфилд – хороший парень, но я не позволю водить себя за нос. Смотрите, я выложил из кармана все деньги. Теперь не дам ему ничего, пока голова не остынет».

– Значит, Франклин ничего ему не дал?

– Как раз наоборот. Мистер Уайтфилд проводил сбор средств для сирот Джорджии, и к концу проповеди мистер Франклин так разволновался, что одолжился у меня. Потом вернул, разумеется.

Уайтфилд посетил Нью-Йорк дважды. Англикане и голландское реформистское духовенство не позволили ему выступить в их церквях. Зато его принял пресвитерианский священнослужитель. Он также проповедовал под открытым небом. Его речи понравились не всем. Когда он заговорил о необходимости богослужений для рабов, кое-кто расценил это как призыв к беспорядкам. В прошлом ноябре он снова приехал в город.

– Хочешь его послушать? – спросила Мерси.