Нью-Йорк - Резерфорд Эдвард. Страница 84

Желая отвлечь домашних от тайных тревог, Мастер всем нашел дело. У них неоднократно отобедал вернувшийся в Нью-Йорк генерал Клинтон, и Рут с Абигейл пришлось постараться, чтобы обеды получились на славу. Из речей генерала и его офицеров Абигейл поняла, что война представляется им выигранной. Так же думал и ее отец.

– Я твердо уверен, что Клинтон что-то замышляет, – сказал он ей. – Но он помалкивает.

Особенным удовольствием для Абигейл стал обед, на который генерал Клинтон привел двух новых гостей. Одним был губернатор Уильям Франклин, изгнанный патриотами из Нью-Джерси и перебравшийся в город.

За сыном Бена Франклина было интересно понаблюдать вблизи. В его лице угадывались многие отцовские черты. Но если ухоженное лицо отца было веселым и круглым, то у сына оно оказалось более худым, аристократичным и несколько кислым. Что касалось его отношения к патриотам, то он высказался откровенно:

– Мисс Абигейл, я вправе сказать это в вашем доме, поскольку мой отец – патриот, как и ваш брат. Бесспорно, что на стороне патриотов есть люди принципа, но большинство я считаю бунтовщиками и разбойниками. В Нью-Джерси у меня сохранился приличный отряд, который за ними охотится. И лично я буду искренне рад вздернуть каждого, кто попадется.

Она сочла его неприятным.

Совсем другое дело – молодой майор Андре. Он был примерно одних лет с ее братом – швейцарский гугенот с легчайшим французским акцентом, который придавал его речи особый шарм. Но в полный восторг привело ее то, что он, служа в штабе Клинтона, хорошо знал Грея Альбиона. Они проговорили о нем весь вечер.

– Я должен признаться, мисс Абигейл, – сказал Андре, – что слышал о вас от Альбиона и он говорил с восхищением.

– Правда? – Она чуть зарделась от удовольствия и ничего не смогла с этим поделать.

Он любезно улыбнулся:

– Не хочу показаться нескромным, мисс Абигейл, но он отзывался о вас в крайне почтительных выражениях. Опять же не хочу дерзить, но у меня создалось впечатление, что и вы относитесь к нему хорошо.

– Это так, майор Андре, – признала она. – Очень хорошо.

– По моему мнению, это высшая похвала. – Он помедлил. – Еще он сказал, что был очень дружен с вашим братом Джеймсом…

– Надеюсь, что когда-нибудь эта дружба возобновится.

– Мы все на это уповаем, – согласился он.

– Ну как тебе, Эбби, понравился вечер? – спросил отец, когда гости разошлись.

– Он и правда был очень удачным, – ответила счастливая Абигейл.

Тем бо?льшим было потрясение, когда отец сообщил спустя десять дней:

– Майор Андре арестован и, видимо, будет повешен.

– Как? Где?

– В верховьях Гудзона. По пути в Вест-Пойнт.

На другой день Клинтон предоставил Мастеру полный отчет.

– Ну и дела! – сказал тот Абигейл. – Теперь я знаю, что замышлял Клинтон, хотя он и не мог просветить меня раньше. Он планировал это больше года, а молодой Андре выступал посредником.

– Что планировал, папа?

– Взять под контроль Вест-Пойнт. Потому что тот, кто владеет Вест-Пойнтом, владеет и Гудзоном. Заберите у Вашингтона Вест-Пойнт – и он получит смертельный удар. Это могло стать концом войны.

– Мы собирались захватить Вест-Пойнт?

– Нет. Купить. Фортом командовал Бенедикт Арнольд, один из лучших военачальников Вашингтона. Клинтон обрабатывал его больше года – в основном, как он говорит, обсуждали сумму. Арнольд намеревался передать форт нам.

– Предатель!

Отец пожал плечами:

– Человек не знает, кому служить. Недоволен приказами патриотов, разочарован их обращением к французам. Захотел денег для семьи. Но да, предатель.

– По отношению к Вашингтону. Генералу Клинтону он, наверное, мил.

– Вообще-то, Клинтон его презирает. Но он признался, что заплатил бы и дьяволу, только бы заполучить Вест-Пойнт.

– И что же стряслось?

– Наш друг Андре поехал обсудить окончательные условия. Потом его схватили, и патриоты раскрыли план. Так что Вашингтон по-прежнему владеет Вест-Пойнтом, а Арнольд переметнулся к нам.

– А Андре?

– У него дела плохи. Он как дурак снял форму и был причислен к шпионам. По законам военного времени Вашингтон и его люди должны такого повесить. Но им не хочется, – похоже, он им нравится, и они пытаются заключить сделку.

– Интересно, знаком ли он с Джеймсом.

– Может быть. Я не удивлюсь.

Через несколько дней Мастер сообщил о развязке:

– Боюсь, Андре повешен. Клинтон чуть не плакал. Сказал, что его хотели обменять на Арнольда, но он не согласился – иначе впредь к нему не перейдет ни один патриот. Вот его бедного Андре и повесили…

На миг она задалась мыслью, присутствовал ли на казни Джеймс, но решила не думать об этом.

Направляясь к каменному дому, где содержался приговоренный, Джеймс Мастер не собирался там задерживаться. Сделать жест милосердия его послал лично Вашингтон. Он намеревался быстро и вежливо выполнить поручение, а после уйти. Конечно, ему было жаль этого малого – скверная история, – но Джеймсу Мастеру было некогда разводить сантименты.

Любой, кто увидел бы Джеймса Мастера после двухлетней разлуки, остался бы потрясен переменой. Начать с того, что исхудало лицо. Но появилось и нечто другое: плотно сжатые зубы и натянутость щек, выдававшие то боль, то горечь, в зависимости от настроения. Для всех, кто его любил, еще худшим стал взгляд. В нем поселилась решимость, но также – разочарование, гнев и отвращение.

Всему перечисленному не приходилось удивляться. Последние два года были ужасными.

Втягивание в войну французов явилось циничным, хотя и крайне важным актом. Но Вашингтон все же надеялся приобрести чуть больше, чем получил. Адмирал д’Эстен до смерти напугал британцев, но когда Вашингтон попытался уговорить его на крупную совместную операцию по захвату Нью-Йорка, отказался и проводил теперь бо?льшую часть времени в Вест-Индии, где его флот активно мешал британцам отстаивать их многочисленные интересы. В июле в Ньюпорт, что на Род-Айленде, прибыл генерал Рошамбо с шеститысячным войском. Но он настоял на том, чтобы остаться с французскими кораблями, которые были заперты там британским флотом, а потому не трогался с места и мог бы с тем же успехом не появляться. По мнению Джеймса, французы считали американские колонии второстепенной заботой. Если патриоты искали моральной поддержки, то были одиноки почти как в самом начале.

Да и сами британцы вели себя неприглядно. В патриотических газетах поднялся вой из-за жестокого обращения с американскими пленными, и Вашингтон неустанно клеймил британское командование. Но Джеймс, вопреки всему, не вполне был готов поверить в то, что люди, среди которых он жил и которых якобы знал, способны на такие зверства. Его окончательно просветило письмо от отца. Само по себе оно было коротким. В нем сообщалось, что Сэм Флауэр умер от болезни в плавучей тюрьме, могилы нет и в помине, а завершалось письмо следующими словами: «Больше, мой дорогой сын, я ничего не могу и не хочу говорить». Джеймс знал своего отца. То, что было сказано, и то, что не было, уверило его в худшем. Его захлестнула волна ярости и отвращения, которые за долгие месяцы претворились в закоренелую, жгучую ненависть.

Прошлая зима выдалась кошмарной. Лагерь Вашингтона в Морристауне был выстроен на совесть. Стены бревенчатых хижин обмазали глиной, а сам Вашингтон поселился в добротном доме по соседству. Но никто не мог предсказать капризы погоды. Двадцать восемь бурь похоронили бойцов под снегом, который вырастал почти до крыш. Иногда приходилось по нескольку дней голодать. Вашингтон воодушевлял их – он даже организовал в местной таверне танцы для офицеров, хотя добираться туда пришлось на санях. Но к исходу зимы Континентальная армия выдохлась.

Весна и лето ознаменовались лишь новыми поражениями на Юге. Две с половиной тысячи бойцов попали в плен при Чарлстоне, и это не считая местного ополчения. Но патриоты держались и надеялись на лучшее – отчасти потому, что люди, подобные Джеймсу Мастеру, не сомневались ни секунды, что коль скоро прониклись столь сильной ненавистью к врагу, то обратной дороги нет.