Воздастся каждому - Чейни Питер. Страница 18

Внимательно взглянув на девушку, Кэллаген заметил, как смягчился её взгляд, и с облегчением вздохнул: все получилось отлично.

— Я не хочу, чтобы у вас были неприятности. Полагаю, все, что вы говорите или делаете — ради моего благополучия, и я не вижу, почему вы должны из-за этого пострадать. Даже если вашим поступкам совершенно нет оправданий.

Теперь она стояла у огня. Он видел, что она на что-то решилась.

— Я собираюсь рассказать вам, что случилось вчера. Мне нужно с кем-то поделиться. Все это так ужасно… Если это что-то даст, я не возражаю задержаться здесь на пару дней, пока у вас не наладятся дела с Ярдом; и если вы решите рассказать об этом мистеру Гринголу, то лучше это сделать. Я, разумеется, все подтвержу. Не дадите сигарету?

Кэллаген передал ей шкатулку и щелкнул зажигалкой. Она вернулась в кресло.

— Мы с Вилли планировали прошлым вечером пойти в театр. Но к вечеру у меня заболела голова. Я позвонила и через секретаршу передала ему, что скорее всего не пойду.

Двадцать минут спустя позвонил отчим — Август Мероултон. Я была поражена, как изменился его голос, обычно бесцеремонный, почти грубый. Но в тот раз это был голос настоящей старой развалины. Казалось, в нем звучали ярость и одновременно мольба.

Он заявил, что должен обязательно повидаться со мной. Что это чрезвычайно важно, и что бы ни случилось, я должна с ним встретиться. Потребовал ничего никому не говорить и прийти в его офис на Линкольн Инн Филдс в 23.00.

Я спросила, может ли Вилли меня подвезти. Он сказал — нет. Заявил, что уже связывался с Вилли, и что тот будет занят весь день до поздней ночи. И ещё раз потребовал ни единой душе не проронить ни слова. Даже по телефону.

Все это меня ужасно беспокоило, я ломала голову, что же случилось. Вскоре позвонил Вилли, поинтересовался моим самочувствием и планами насчет театра. Я отказалась и намекнула, что, как он знает, у меня на 23.00 назначена встреча.

Вилли заверил меня, что понимает. Затем спросил, видела ли я вас. Говорил очень взволнованно и дал мне нагоняй, что я к вам не пошла. Вы помните, ведь он хотел, чтобы я это сделала несколько дней назад, после разговора с мистером Фингейлом.

Она швырнула сигарету в камин.

— Естественно, я стала волноваться и взвинтила себе нервы. В четверть одиннадцатого я позвонила в гараж, чтобы приготовили автомобиль, и поехала на Линкольн Инн. Я не была уверена, где именно находится офис Августа, да прежде никогда и не слышала, что у него он есть. Видимо, это хранилось в большом секрете. Машину я оставила на середине сквера и пошла пешком, разыскивая нужный дом.

Ночь выдалась отвратительная — холодная и дождливая. Взглянув вдоль сквера, я страшно удивилась. В конце сквера есть маленький переулочек, ведущий, как я полагаю, на Холборн. Там на углу под фонарем расхаживал взад — вперед Беллами с поднятым воротником. Меня он не заметил. Пока я соображала и собиралась его окликнуть, он повернулся и пропал в переулке.

Я нашла нужный дом. В подъезде было очень темно. Я взбиралась по лестнице, светя зажигалкой. В конце концов после бесконечного подъема я добралась до площадки четвертого этажа и обнаружила дубовую дверь с табличкой — «Август Мероултон». Я постучала, но ответа не последовало. Сквозь щели пробивался свет. Поколебавшись, я толкнула дверь, и она открылась.

Офис оказался просторной комнатой со встроенными полками и выдвижными ящиками. На огромном письменном столе в беспорядке валялись документы. На полу между дверью и столом валялось перевернутое кресло.

Не знаю почему, но я ужасно испугалась. Мне захотелось убежать, но я заставила себя остаться. Я убеждала себя, что Августа куда-то вызвали и он скоро вернется. Я прождала до 23.20, потом решила все-таки уйти.

Я спустилась по лестнице, заперла за собой дверь на улицу, прошла к машине… И тут я вспомнила про встречу с вами. Теперь она казалась очень важной. Происходило, что-то непонятное, и я вспомнила слова Вилли, что мне грозит опасность.

Проехав по Карт Стрит, я остановилась у телефонной будки, позвонила в Челси и спросила дворецкого, не знает ли он, где Август. Тот заявил, что даже не знал, что Август куда-то ушел, так как его единственная шляпа висит на месте в холле.

Затем мне пришло в голову, что Август мог отложить встречу из-за дождя и холода, хотя обычно он не обращал внимания на погоду. Пообещав позвонить позже, я оставила машину и пешком направилась к вам. Что было дальше — сами знаете. После встречи я вернулась домой, сразу позвонила Вилли и рассказала, что и как. Он сказал, что всему может быть объяснение, но казалось, сам ужасно встревожен.

Он позвонил Беллами, там не отвечали. Пытался переговорить с Джереми и Полом, но их тоже не было. Пришлось оставить все хлопоты до утра. Утром он первым делом предполагал выяснить, где Август и что случилось.

Следующим был ваш телефонный звонок и сообщение, что произошло убийство и мне нужно прийти к вам. Я снова позвонила к Вилли. Он просто ужаснулся. Сказал, что тут же свяжется с Беллами, если сможет того найти, и постарается выяснить, что к чему. Все остальное вам известно.

Кэллаген кивнул и ничего не сказал.

Она встала.

— Беллами арестуют?

Кэллаген усмехнулся.

— Его арестуют не за убийство. Но держу пари, арестуют, чтобы иметь в своем распоряжении. Грингол своего шанса не упустит.

Он встал и очень серьезно обратился к ней.

— Мисс Мероултон, не сделаете вы кое-что для меня? Боюсь, что прошу в основном ради собственной пользы.

Она бросила на него взгляд, и ему показалось, что в глазах у неё уже не было такой жесткости и, видимо, она не чувствовала к нему прежней острой неприязни.

— В чем дело?

— Побудьте здесь ещё три дня. Это самый крайний срок. Скорее всего, я вас увижу или позвоню завтра. Или позвонит Вилли. Но сначала я хочу уладить отношения с Гринголом. Иначе мне не поздоровится.

Голос его звучал совсем просительно.

Она улыбнулась, и Кэллагену показалось, что это солнышко проглянуло через тучи.

— Отлично. Я так и сделаю. Но помните, у вас всего три дня. И я должна иметь возможность общаться с Вилли.

Кэллагена принял угрюмый и удрученный вид.

— Боюсь, вам это не удастся, — соврал он. — Он в Эдинбурге. Какие-то дела по собственности Мероултонов, видимо, в связи со смертью Августа. Его не будет до субботы. Правда, он собирался связаться со мной завтра вечером. Я возьму у него адрес и номер телефона и сообщу вам.

Судя по лицу, она была разочарована.

Кэллаген пошел к выходу и уже взял шляпу, когда она заговорила снова.

— Все это удивительно и странно. Или вы снова взялись за свои штучки? — Она постаралась смягчила свои слова улыбкой. — И препятствуете моим контактам с Вилли, потому что я все ещё под подозрением?

Кэллаген хмыкнул.

— Нет, в мои планы это не входит.

Он открыл дверь и снова обернулся.

— Я кое-что скажу, мисс Мероултон, — слова стремительно срывались с языка. — Поверьте, я на все готов, чтобы вы не пострадали, — он снова улыбнулся озорной мальчишеской улыбкой. — Даже будь вы убийцей…

И с этими словами Кэллаген удалился, оставив её в дверях.

7. РАССТРОЕННАЯ ПИРУШКА

В 22.00 Кэллаген сидел в «Лайонс Корнер Хаус» на Шафтсберри Авеню, глядел в окно и наблюдал, как люди встречаются, заходят в «Монико», беседуют, смеются.

В Лондоне народ делится в основном на две части: очень тонкий верхний слой и могучий — нижний. Верхний — с внешней оболочкой респектабельности, изысканности, чистоплотности и благопристойности, что и демонстрировалось миру. Нижний (абсолютное большинство) — сплошь низость, дешевое жульничество, всеобщая вшивость, которая царила в джунглях душной громады сердца Метрополии, и границы этого вертепа известны были известны каждому смышленому полицейскому.

Кэллаген улыбнулся про себя, когда подумал, как мало горожан знали что-то о Лондоне. Несомненно, некоторые туманно сознавали, что существует невидимый подпольный мир: такого рода места (например, метро), где порой сталкиваешься с отборными жуликами. Но большинство несказанно удивится, столкнувшись с действительно жуткими криминальными событиями, которые никогда не попадают на первые полосы газет, но в жизни время от времени случаются. Они пребывают в непоколебимой уверенности: может, такое и случается в Америке, но в Лондоне — никогда!