По понятиям Лютого - Корецкий Данил Аркадьевич. Страница 49

– Меня? Твои люди? У меня, говорю, одних только двоюродных братьев – дюжина, и каждый стоит пятерых, как ты. Ты кем себя считаешь, Кузьма? А он такой: я теперь смотрящий над всем районом! Меня, говорит, Студент поставил и три бригады мне дал! Бригады, вы слыхали?

От смеха звенит хрусталь, модный нейлон искрами переливается в ярком свете.

Чем окончился разговор между Марчо и Кузьмой, так никто и не узнал. С громким треском вдруг лопнуло оконное стекло, осыпало гостей осколками. На стол, прямо в блюдо с телячьими котлетами, уложенными корочка к корочке, украшенными кинзой и политыми нежным сливочным соусом, влетел булыжник, вмиг превративший котлеты в месиво, блюдо – в черепки, а сидевшего напротив родственника по прозвищу Красавчик (одного из тех самых двоюродных братьев) – в оштукатуренное горячим фаршем пугало.

Все вскочили. Одновременно. Бросились к окнам. Ругательства и проклятия сразу на нескольких цыганских диалектах – от венгерского до южнорусского – вылетели из десятка глоток, исполненные такой ярости, что походили на взрыв небольшой ядерной бомбы. И окна тоже взрывались одно за другим, навстречу летели новые осколки и новые камни.

– Я их вижу, Марчо!

Там, на улице, за забором. Много. Выстроились цепью, как расстрельная команда. Камни кучками лежат у ног. Темные куртки, поднятые воротники, темные лыжные шапочки. Не боятся, не убегают, работают молча. Дзынь-бах! В столовой шесть окон, уже ни одного целого. Посуда, вазы, стеклянный буфет, красивые картины с русалками и всадницами на противоположной стене. Кому-то камень попал в голову, кровью залито лицо, женщины убежали в другую комнату, но ярость мужчин кипит, никто не сдается, включая самого пострадавшего.

– На куски порежу, эй!!! Вы трупы, слышите?!

Слышат. Но камни летят в окна.

– Ну, я вас! – Марчо достает из шифоньера двустволку, переламывает, трясущимися руками вставляет патроны, бросается к окну.

Гости бегут к двери, к лестнице, они уже не смеются, почти у каждого есть нож, а у кого нет ножа, тот схватил со стола тяжелую мельхиоровую вилку или кочергу от камина. Заляпанный фаршем Красавчик тянется за столовым ножом с томно изогнутым лезвием, и его взгляд случайно падает на булыжник необычной формы и расцветки, лежащий среди битого стекла и остатков заливного осетра.

– Ромалэ! Здесь граната! – успевает крикнуть он, прежде чем воздух в столовой вскипел, оглушительно лопнул, и начиненный стремительными стальными осколками огненный шар разметал в стороны его и всех, кто не успел покинуть столовую.

Окна второго этажа осветились яркой вспышкой, наружу полетели огненные ошметки, из крыши вырвало кусок шифера – он шлепнулся на дорогу, рядом с Кузьмой, рассыпался на дымящиеся куски.

– Сделано. Уходим, – скомандовал Кузьма.

Раздался свист, где-то загудели моторы, вспыхнул свет фар. На дорогу вылетели два заляпанных грязью «Москвича», притормозили. Бригада мигом загрузилась, хлопнули дверцы, и машины будто сдуло с улицы.

Дом Марчо Мороза какое-то время после взрыва стоял, будто оглушенный, окутанный неживой, неестественной тишиной. И вот послышались крики и стоны, и женский плач, затрещал, загудел, завыл огонь. Разгорался нешуточный пожар.

Со временем Студент понял, что уже не всегда может точно различить, где кончается реальность и начинаются эти… видения, проекции, что ли… Не может же Лютый давать ему советы с экрана телевизора во время программы «Время»? Или мявкать по-человечески в облике невесть откуда взявшегося черного кота? А действительно ли он приходил ночью и сидел возле кровати в облике джентльмена начала века: черный фрак, белая манишка, черный цилиндр, тросточка с бронзовым набалдашником в виде головы льва? И при этом втолковывал, что все, решительно все граждане страны готовы отозваться на предложение сотрудничать с ним, Студентом… Все настолько реально и в то же время нереально, что голова идет кругом. И в жизни все невообразимо перепуталось.

Вот Рихтовальщик и Мичман, чемпионы города по самбо – один прошлого года, второй – пятьдесят восьмого, а с недавних пор еще и члены одной из речпортовских «бригад» – швыряют через бедро ментов на тренировке по милицейскому многоборью.

– Товарищ подполковник, вы ногу-то не тяните, иначе я ее сломаю к ебеням! Легче надо!

И менты, потные, уставшие, умотанные, всю неделю рыскавшие по городу в поисках – ну, пусть не конкретно Рихтовальщика, не конкретно Мичмана, а кого-то из их дружков по этой «бригаде» или другой, – менты слушаются их как отцов родных, и изо всех сил стараются не тянуть ногу, и покорно становятся в партер, когда скажут. А потом вместе идут в баню, вместе пьют пиво, а иногда и что-то покрепче. И вот кто-то кому-то несет на день рождения «пузырь» импортного виски, а кто-то – стиральную машину… И кто-то уже успел жениться на чьей-то сестре, и теперь они одна семья, ячейка общества, вместе решают проблемы, вместе думают о будущем. А как иначе?

Или другое. Директор спорткомплекса «Динамо» Маркелыч, а с ним рядом председатель городского спорткомитета, и какая-то шишка исполкомовская, которая отвечает за здоровье ростовчан, сидят в ресторане за одним столиком с Черепом, прикинутым в модный костюм, ловко орудующим столовыми приборами, говорящего уверенно и веско, с какой-то даже столичной ленцой. Что они там обсуждают, это неважно. На Черепа ноль внимания, Череп для них дальний родственник Маркелыча. Главное, что он оплатит и ужин, и такси, организует лучших девочек в Ростов-Доне – не лахудр портовых типа Клепки, а светлых чистых девочек с газельими глазами, – и всё это ненавязчиво, без суеты, все произойдет как бы само собой. А уж девочки постараются, чтобы вечер был незабываемым. В следующий раз эти шишки и председатели приведут с собой кого-то еще, а те – еще кого-то, и будет много-много незабываемых вечеров…

Или, скажем, третье. Капитан уголовного розыска Ляшковский – «мусор», мент, первостатейный, казалось бы, враг и соперник – теперь для него просто Миша, Миха. А он для Миши – просто Валик. В кармане у Миши (на руку не надевает, чтобы начальство не дразнить) тикают подаренные Валиком «Омега-Симастер» трехсотой серии. Миша, словно зачарованный, вечерами рассматривает каталоги швейцарских часов, Миша постепенно начинает понимать, что ничего невозможного в этой жизни нет. Будут и «Лонжин», и «Брегет», если он захочет. Будет новенькая «Волга», как у Валика. И двустволка с ореховым прикладом, с которой он будет ходить на кабана и на птицу. Ослепительные красавицы будут виться вокруг, озаряя его дни и согревая ночи… Миша, ты как насчет субботы – поохотиться?.. У нас тут пикничок намечается, Миш, ты не против?.. Слушай, старик, у подруги есть отличная банька с прорубью, махнем? Махнем. Не против. И насчет субботы – о’кей. Иногда капитан Ляшковский, правда, словно задумывается, собирает брови, смотрит на Валика удивленно, как человек, которому что-то примерещилось или он пытается что-то вспомнить. Что он видит перед собой в такие моменты – волчину-уголовника Студента? Друга Валика? Какой-нибудь швейцарский часовой механизм с турбийоном? К счастью, это быстро проходит, быстрее, чем успеет качнуться крохотный анкер в его «Омеге» трехсотой серии…

А-а, еще вот это. Стремительные, в белых стрелках, буквы складываются в слова: «внедрение», «проникновение», «диффузия», «сращение». Как титры в кино. Темный фон постепенно светлеет, видна комната с плотно зашторенными окнами, огромный письменный стол, к которому приставлены еще два стола, образующие букву «Т». Портрет Первого секретаря на стене. В углу какое-то знамя с фигурной пикой на вершине древка. Это не просто комната, это – рабочий кабинет начальника областного уровня, где принимаются важные решения, подписываются важные бумаги, где распекаются до дымящейся кровавой корки начальники уровнем пониже. Только сейчас хозяину кабинета, видимо, не до этого. Кабинет наполнен голыми извивающимися, дергающимися, копошащимися, словно черви в банке, телами. Может, это и есть черви. Жирные, волосатые, с отвисающими животами, или украшенные высокими прическами «вавилонская башня» – черви-начальники. Исколотые «татухами», жилистые и верткие, железнозубые – черви-«гопники». Они переплелись в один плотный клубок, так что не разобрать даже, чем они там занимаются между собой. Лишь иногда выдернется чья-то рука, возьмет со стола рюмку коньяку, бутерброд с икрой, втянется обратно. Другая рука выдернется – подмахнет бумажку, поставит гербовую печать…