Конан. Пришествие варвара (сборник) - Говард Роберт Ирвин. Страница 92

– Но вдруг он пойдет не один? – с сомнением спросил Джехунгир.

– Ища любви, берет ли мужчина с собой отряд воинов? Он будет один, это несомненно. Но, повторяю, надо предвидеть любую случайность. Мы же не станем ждать его на острове, рискуя попасть в собственные сети, а спрячемся поблизости, на болотистом берегу материка, среди камышей. Если Конан приведет большое войско, мы отступим и придумаем другой план. Если явится один или с маленьким эскортом, мы нападем. А он обязательно явится, ведь очаровательная улыбка и многообещающие взгляды Октавии кому угодно вскружат голову, – добавил советник, косясь на девушку.

– Я не пойду на такой позор! – воскликнула оскорбленная Октавия. – Лучше умру!

– Не умрешь, моя строптивая красавица, – возразил Джехунгир. – Сейчас ты убедишься, что рабыням нельзя капризничать, и вновь станешь послушной и кроткой.

Он хлопнул в ладоши. Октавия побледнела. На сей раз к Джехунгиру приблизился не кушит, а мускулистый, среднего роста шемит с иссиня-черной бородой.

– Для тебя есть работа, Джильзан, – ухмыльнулся Джехунгир. – Возьми эту красотку и позабавься с нею. Пусть она узнает, что такое боль и унижение. Только смотри, не попорти ее красоту.

Шемит с нечленораздельным ворчанием схватил девушку, и сразу от ее гордыни не осталось даже следа. С жалобным криком она вырвала руку из железных пальцев Джильзана и, упав на колени перед своим жестоким повелителем, страстно взмолилась о пощаде.

Отпустив разочарованного палача, Джехунгир сказал советнику:

– Если на этот раз Конан попадет в западню, мой дорогой Газнави, то на твою седую голову прольется золотой дождь.

Незадолго до рассвета сон тростниковых зарослей и темной воды был потревожен непривычными звуками. Сквозь густой высокий тростник пробирался не зверь и не птица, а человек – длинноногая золотоволосая женщина в изорванной, испачканной тунике. Октавия сбежала при первой возможности, и до сих пор фибры ее души дрожали от ярости – столь невыносимым, унизительным был плен. Но даже грубые ласки Джехунгира не стали для нее таким тяжким испытанием, как переход через болото.

Мало того что Джехунгир сам жестоко помыкал ею. Он решил отдать свою рабыню знатному человеку, чье имя даже в Хаваризме означало крайнюю испорченность.

Октавия дрожала, вспоминая минувшую ночь. Отчаяние помогло ей спуститься со стены замка Джелал-хана по веревке из разорванных гобеленов. Счастливый случай подарил стреноженного коня. Всю ночь скакала она, и рассвет застал ее на топком морском берегу. Со страхом и отвращением думая о том, что сделают с нею, если поймают и вернут Джелал-хану, Октавия шла, с трудом вытаскивая ноги из тины, ища укрытия от предполагаемой погони. Вот уже вода поднялась до бедер, тростник стал редеть. Впереди показались смутные очертания острова, отделенного от илистого берега широкой полосой воды.

Не колеблясь ни мгновения, Октавия шагнула навстречу волне и поплыла.

Остров походил на старинный замок с отвесными стенами, поднимающимися из воды. Уже выбиваясь из сил, девушка приблизилась к утесу – и не нашла ничего подходящего, чтобы наступить или ухватиться. Пришлось двигаться вдоль берега. Казалось, еще миг – и мышцы будут скованы изнеможением и она пойдет ко дну. Но тут рука, судорожно скользящая по отвесному камню, нашла углубление. Ступенька! Всхлипывая от облегчения, Октавия выбралась из воды – точно белая морская богиня в лучах зари.

Она двинулась по уступам, похожим на вырубленные в скале ступени. И вдруг замерла, распластавшись на скале, – до нее донесся звук, похожий на плеск воды под веслами. Октавия вгляделась в полумрак. Среди тростников, где она недавно побывала, вроде бы двигалось нечто темное, но вскоре плеск стих, и больше ничего рассмотреть не удалось. «Если это преследователи, то лучшего убежища не найти», – рассудила она, зная, что острова вдоль болотистого края материка почти все необитаемы. Правда, на этом клочке суши могло находиться логово морских разбойников, но их Октавия боялась меньше, чем зверей в человеческом обличье, от которых убежала.

Она двинулась дальше, вспоминая – и невольно сравнивая со своим бывшим господином – козака, с которым ее заставили бесстыдно флиртовать в лагере возле крепости Гхори, где велись переговоры между гирканскими вождями и степными воинами. Горящий взгляд разбойника пугал и унижал ее, но тот человек явно вылеплен совсем не из того теста, что Джелал-хан, чудовище, которое способна породить только развращенная роскошью цивилизация.

Октавия взобралась на вершину утеса и боязливо вгляделась. Деревья вплотную подступали к крутому берегу, образуя сплошную стену мглы. Какая-то тварь, шелестя крыльями, пролетела над головой – наверное, летучая мышь. Черные тени леса пробудили в душе прекрасной беглянки ледяной страх. На острове могли обитать змеи. Стараясь не думать о них, Октавия сжала зубы и пошла вперед. Ее босые ноги бесшумно ступали по влажной податливой земле. Чем дальше она забиралась в лес, тем страшнее было оглянуться. Она не сделала и дюжины шагов, как вокруг сомкнулась тьма, над головой за сплетением ветвей скрылись звезды. Идти дальше можно было только ощупью, наугад.

Внезапно Октавия застыла на месте: впереди послышались ритмичные гулкие удары. Меньше всего она ожидала услышать на этом острове барабан, но сразу же забыла о нем, ощутив чье-то присутствие совсем рядом. Отпрянула со сдавленным возгласом, и в тот же миг невидимая рука схватила ее за запястье. Октавия кричала, вырывалась изо всех сил, но напавшему справиться с нею было не труднее, чем с младенцем. Он не проронил ни звука; молчание, которым он отвечал на ее отчаянные мольбы и протесты, испугало девушку сильнее любых угроз и воплей. Невидимый силач взвалил ее на плечо и понес в глубь леса – туда, где рокотал барабан.

Блеснувший на горизонте луч зари окрасил море в пурпур. К утесам острова приближалась утлая лодочка с одиноким гребцом – красивым и статным, одетым с варварской простотой: повязанный на голове темно-красный шарф, распахнутая на груди белая рубаха, шелковые шаровары ярко-синего цвета, перепоясанные кушаком; а к кушаку подвешена кривая сабля в шагреневых ножнах. Его кожаные с золотым шитьем сапоги скорее могли принадлежать коннику, но веслами он работал как заправский моряк.

Взмах – и вздымается коричневая от загара грудь, и перекатываются огромные мускулы. Каждое движение гребца говорило о том, что сызмальства он живет в диком, жестоком мире, где невзгоды и опасности закалили его, дали мышцам тигриную силу и ловкость, а сердцу – безрассудную отвагу и азарт. Только взгляд синих глаз был холоден и спокоен, в нем угадывался природный ум.

Гребцом оказался Конан. Однажды он забрел в козацкий лагерь, не имея за душой ничего, кроме клинка и сметки. За удаль и смелость козаки выбрали его своим гетманом. Сейчас козаки были далеко, и его окружали мгла и морская гладь. Во мгле могли таиться любые опасности, и Конан был настороже. Вскоре он уверенно достиг каменной лестницы, набросил веревку на выступ и, не медля ни мига, двинулся вверх по ступенькам.

То, что Газнави принимал за интуицию или еще какое-нибудь сверхъестественное чувство, было всего лишь отточенной до остроты лезвия варварской осторожностью. Конан не обладал инстинктом, способным предупредить его о воинах, затаившихся среди тростников. Просто киммериец всегда, даже когда спал, был начеку.

Когда он поднялся на утес, один из следивших с облегчением вздохнул и медленно поднял лук. Схватив его за руку, Джехунгир зло прошептал:

– Глупец! Ты выдашь нас! Дай ему забраться в глубь острова. Он разыскивает девчонку. Еще немного подождем, иначе он может заметить нас или разгадать наш замысел. Что, если где-то поблизости затаились его воины? Если через час не спустится к лодке, мы переберемся на остров и будем ждать его возле лестницы. Не дождемся – кто-нибудь из нас пройдет в глубь острова и выгонит его на засаду. Но лучше бы обойтись без этого, охота в лесу наверняка будет стоить жизни некоторым из нас. Нет, лучше подстеречь его на лестнице и продырявить стрелами с безопасного расстояния.