Невидимка из Салема - Карлссон Кристоффер. Страница 23

Кажется, Бирка устраивает этот ответ. Возможно, потому, что это правда.

– Вчера ты об этом не сказал.

– Что?

– Когда мы с тобой разговаривали вчера, ты не упоминал, что прикасался к телу. Почему ты солгал?

– Я… Не знаю. Ты не спрашивал. Это всего лишь мелочь.

Он кладет ладони на стол.

– Я тебя спрашивал. И это, черт возьми, очень важная деталь. Посторонний был внутри, на месте преступления и рылся там до прибытия полиции. Знаешь, что хороший адвокат может сделать с этой маленькой деталью в суде?

– У нее в карманах ничего не было, – говорю я. – У нее было кое-что в руке.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я видел. Предмет напоминал цепочку.

– И ты прикасался к ней?

– Нет, – отвечаю я. Выражение моего лица такое честное, что Бирку не удается увидеть никаких признаков лжи, как бы он ни старался. – Нет, я не трогал. Я ее заметил в тот момент, когда ты пришел.

– То есть, ты не трогал ее, – сказал Бирк. – Правильно я тебя понял?

Я киваю в ответ. Он усталым жестом указывает на диктофон.

– Да, – говорю я и наклоняюсь вперед. – Ты правильно понял мои слова о том, что я не прикасался ни к ее руке, ни к тому предмету, который в ней был.

Бирк открывает лежащую между нами папку. В ней лежит пластиковый пакет размера А4. В одном углу пакета лежит какой-то небольшой предмет серебристого цвета. На пакете красуется приклеенная бумажка, на которой неразборчивым почерком перечислено содержимое и указан номер дела.

– Если ты никогда не касался этого предмета, – произносит Бирк так протяжно, что это раздражает, – как ты объяснишь результаты экспертизы, которые указывают, что на цепочке отпечатки пальцев трех людей, и при этом одни совпадают с твоими на девяносто пять процентов?

Он поднимает пакет и кладет его передо мной. Я смотрю на цепочку, лежащую внутри, и, словно от невидимого удара в живот, окружающий мир начинает качаться.

– Это та цепочка, которая была у Ребекки в руке? – спросил я, не отрывая взгляда от украшения.

– Да.

– Хорошо.

Я видел это украшение раньше, касался его. Оно даже однажды побывало у меня во рту.

– У тебя все действительно хорошо? – произносит Бирк с ухмылкой на лице. – Выглядишь немного усталым.

– Нет, я… Я просто… Мне было интересно, как она выглядела. Ты сказал, что людей было трое. А кто те двое оставшихся?

– Тебе нужно ответить на мой вопрос, Лео.

– Я отвечу на твой вопрос, если ты дашь ответ на мой.

– Это не игрушки!

Бирк так резко встает со стула, что тот почти падает на холодный пол. Он смотрит на меня, потом на диктофон, раздумывая, выключать запись или нет, чтобы сказанное не осталось на пленке.

– Анника Юнгмарк из «Экспрессена», – произносит он, – каким-то образом пронюхала, что один из фигурантов дела – полицейский. Сотрудник, так сказать, с определенными проблемами в прошлом. Если ты не прекратишь играть в эти игры и расскажешь правду о том, что ты там делал, то слухи подтвердятся, и ты никогда не вернешься на службу. Или, – добавляет он, – если предположить, что все-таки тебе это удастся, то я лично прослежу, чтобы тебя направили в какую-нибудь дыру типа Мьельбю или Сэтера. – Бирк снова садится на стул. – Какой вариант ты выбираешь?

Я притворяюсь, что раздумываю над ответом, но на самом деле все еще смотрю на цепочку. Это обычное, дешевое украшение, которых тысячи. Однако есть лишь одно, на котором есть мои отпечатки.

Ее.

Это ее цепочка. Я не могу об этом рассказать Бирку. Не могу.

– Хорошо, – говорю я, наконец. – Я касался этого предмета. Увидев, что у убитой что-то в руке, решил посмотреть поближе. Затем положил назад.

– На тебе не было перчаток?

– Мне пришлось их снять, – отвечаю я, чтобы ложь выглядела правдоподобной. – Перчатки, которые я взял в корзине, были слишком большого размера и очень толстые. В них у меня не получалось взять цепочку, поэтому и пришлось снять.

Бирк смотрит на меня, пытаясь понять – правду я говорю или вру.

– Будут проведены дополнительные исследования, Лео. Если ты лжешь, то мы это выясним.

– Я говорю правду, – лгу я, силясь улыбнуться.

– Ты понимаешь, что это означает?

Заставив Бирка поверить, что отпечаток на цепочке свежий, я автоматически превратился в потенциального преступника. То есть, я был на месте преступления. И я теоретически мог пробраться в «Чапмансгорден», приставить пистолет к виску жертвы и нажать на спусковой крючок. А затем выбраться через открытое окно.

– Чьи еще отпечатки вы нашли? – спросил я снова.

– Тебе должно быть совершенно фиолетово.

– Какого черта! Я же живу в этом доме.

– Точно. Именно по этой причине мы тут и сидим.

– Нет. Причина в том, что кто-то застрелил женщину. Я живу в том же доме, где произошло преступление, и, наверное, могу помочь. Ответь мне. Ведь это же, черт побери, не я ее застрелил. Во-первых, у меня нет никакого мотива, а во-вторых, если бы он у меня и был, стал бы я убивать ее у себя в доме?

Бирк смотрит на меня довольно долго. У меня складывается впечатление, что мне удалось убедить его. Он выключает диктофон, кладет его в карман и смотрит на меня. Выражение его лица очень изменилось. На нем появилось что-то похожее на сочувствие, и это удивительно – ведь это Габриэль Бирк.

– Один отпечаток – ее собственный. Принадлежность второго установить не удалось. Но даже твои отпечатки не были достаточно четкими.

– У нее не было никаких вещей, – сказал я. – По крайней мере, мне так показалось.

– Мы обнаружили их утром. Вернее, собака нашла. Мужчина выгуливал утром своего пса в районе Кунгсхольмена. Сумка лежала в кустах в парке Кроноберг. Все было на месте, не хватало только мобильного телефона, денег и, судя по всему, наркотиков.

– То есть, ее ограбили, – предполагаю я. – В ночь убийства.

– Может быть. – Бирк пожимает плечами. – Никто ничего не видел.

– Получается, что сначала ее ограбили, а затем она отправилась ночевать в «Чапмансгорден»?

– А что бы ты сделал на ее месте, бездомный и оставшийся без вещей? Кроме того, она, наверное, была под кайфом и не помнила даже своего имени. Она едва ли пошла бы в полицию. Случаются и более странные вещи, чем люди, которые в подобной ситуации идут домой и ложатся спать. Вопрос в том, преследовал ли ее кто-нибудь – может, сутенер или, наоборот, клиент. Но в данный момент на это ничто не указывает… Слушай, – продолжает Бирк, – я рассказал тебе это только потому, что доверяю. Если кто-то будет спрашивать, то ты по-прежнему мой главный подозреваемый.

Я размышляю о том, насколько он действительно мне доверяет. Может быть, так оно и есть, но он явно подозревает, что я знаю больше, чем говорю. Я просто чувствую это, а полицейские – в первую очередь такие, как Габриэль Бирк – очень хитрые существа. Полицейских учат играть с другими, тренируют использовать мелкие детали так, чтобы они выглядели так, как им нужно. Все это он мог сказать только для того, чтобы я рассказал ему больше.

Или он вправду доверяет мне. Я не знаю.

– Договорились, – говорю я, глядя на стол.

Бирк продолжает смотреть на меня, а я стараюсь избегать его взгляда. В комнате для допросов так тихо, что я слышу свой собственный пульс.

– Хорошо, – произносит Бирк бесцветным голосом. – Выметайся.

Стоя под облачным небом улицы Кунгсхольмсгатан, я делаю несколько глубоких вдохов. У меня кружится голова, самочувствие ужасное, к тому же трудно дышать. Я так давно не вспоминал о ней… Иногда ее образ проносился в моих мыслях и снах.

Цепочка Юлии Гримберг лежала в руке Ребекки Саломонссон. Они не могли знать друг друга. Ее мог подложить туда только убийца.

Раздается жужжание телефона.

Не догадываешься? – пишет неизвестный отправитель.

Догадываюсь о чем? – отвечаю я, оглядываясь через плечо.

О том, кто я, – приходит ответ.