Ветер с востока - Михайловский Александр Борисович. Страница 31

Скажу одно – штаб 285-й охранной дивизии мы застали в момент лихорадочной погрузки всего ценного на имеющийся в наличии транспорт.

Могу представить себе: я командир немецкой охранной дивизии, барон Вольфганг Мориц фон Плотто, и вдруг меня среди ночи будят и орут в ухо: «Герр генерал, русские в городе!» – или: «Русские танки прорвались!»

И тут следом пушечная стрельба из калибров, наводящих на мысль даже не о танках, а о чем-то размером с крейсер. И при этом большая часть дивизии не охраняет тыл, как ей это положено, а не спеша и со вкусом перемалывается в мясорубке под Любанью. Нужно добавить к этому растерянность от внезапного ночного нападения и от той скорости, с которой приближается стрельба. А потом лязг гусениц совсем рядом, орудийный выстрел, от которого вылетают стекла из окон, и русский танк-монстр, как картонки одну за другой давящий припаркованные у штаба легковые машины.

Немцы – прекрасные солдаты, но от неожиданности и непредвиденных действий противника они впадают в ступор, и вывести их из этого состояния можно только хорошим пинком. Генерал-лейтенант, лихорадочно застегивая мундир, с ужасом смотрел на перебегающих внизу русских солдат в белых зимних балахонах и на разбросанные на снегу тела немецких воинов. Начальник штаба дивизии подполковник Герхард фон Арнтзен выбил оконное стекло и открыл по русским солдатам огонь из МП-40. Затем был взрыв и темнота. Навсегда.

Но это, так сказать, лирика. Труп немецкого генерала в залитом кровью мундире мы нашли в развалинах его штаба, когда бой уже кончился. А от начальника его штаба осталась только фуражка с вышитой монограммой GA. Истинный ариец, блин, с автоматом решил повоевать против взвода наших орлов, поддержанного БМП-3.

Бригада ушла вперед, обойдя город по восточной объездной дороге. А наш батальон остался удерживать Лугу как важный узел коммуникаций. Ну и зачистка, само собой, вкупе с восстановлением советской власти.

Поставив нам эту задачу, генерал-майор добавил, что именно через нас может попробовать вырваться из окружения на соединение с главными силами испанская добровольческая «Голубая дивизия» и что товарищ Сталин будет очень доволен, если мы окончательно прищучим здесь этих «борцов с большевизмом» отправленных Франко в Россию… Очень многообещающее заявление – батальон против дивизии. Хотя где наша не пропадала. Пусть эти испанцы дадут мне пару дней на подготовку, и тогда еще надо посмотреть, кто кого. А быстрее у них и не получится, потому что пешим порядком от Новгорода к Луге – это налегке два-три дня. А если с обозом, то и все четыре-пять. Да еще кавалеристы Белова у испанцев на хвосте повиснут. Людей бы еще подбросили, окопы копать, но думаю, что так и так успеем! Или я не майор Слон?

4 марта 1942 года, ночь. Станция Луга Сергеева Дарья Васильевна, 22 года, воспитатель детского дома

Мамочки родные, страшно-то как! Сама я уже устала бояться, но детишки плачут тихо-тихо. Прижались, как птенчики, друг к другу от холода, а мне снова становится страшно. Все мы уже, считайте, что мертвые. Наши на фронте снова начали наступление, у фашистов большие потери, и для их госпиталя нужна кровь, детская кровь. Так хочется жить, а еще больше хочется, чтобы жили эти детишки. Проклятые фашисты! Проклятые немцы! Сколько они людей уже убили и все им мало! А деток отбирали специально, все белокурые и синеглазые – «арийская кровь» говорят.

В вагоне темно, только чуть тлеют угли в буржуйке. Холодно. Второй день вагон стоит на станции Луга. От пожилого немецкого солдата, который вчера вечером приносил нам еду и немного говорил по-русски, я узнала, что наши прорвали фронт под Старой Руссой и освободили Псков. По нему было видно, что этот немец был сильно напуган.

– Фройлян Дарья, – сказал он, беспокойно оглядываясь, – наша армия окружена, ваши войска взяли Псков и Дно. Я простой солдат, фройлян, и воевал с вами еще в ту войну. Фройлян Дарья, я… – в этот момент позади него раздались чьи-то шаги, и немец, умолкнув, быстро сунул мне ведро с жидким супом и мешок с несколькими буханками черного хлеба. Дверь вагона-теплушки захлопнулась. Через тонкое дерево было слышно, как подошел еще один немец. Я затихла, стараясь не дышать. В школе по немецкому языку у меня было только «хорошо» и «отлично» Живой разговор, конечно, отличается от того, что нам преподавали, но немцев я все-таки понимала…

– Дай закурить, Курт, – сказал подошедший. – Ты должен мне еще две сигареты.

– Помню, Франц, – отозвался немец, который со мной разговаривал, – Держи пока одну. Давай скорее, пока Ворчун не видит.

Было слышно, как чиркнула и зажглась спичка.

– О чем ты болтал с этой русской, Курт? – спросил Франц, очевидно сделав одну или две затяжки. – Неужели договорился с ней по-доброму? У меня давно не было женщины, так, может, ты и за меня замолвишь словечко? У меня есть одна надежно припрятанная железная корова…

– Заткнись, Франц, – беззлобно ответил Курт. – Эта русская девочка так похожа на мою Лотхен…

– А ты у нас сентиментален, – засмеялся немец, которого звали Францем, – хотя, может, ты и прав. Многие местные больше похожи на истинных арийцев, чем некоторые наши – например, этот засранец Петер.

– Да ну его, – ответил тот, которого звали Куртом, – лучше скажи, что нам сегодня сорока на хвосте принесла?

– Плохи наши дела, Курт, – Франц сплюнул, – прибежали наши, те, что успели унести ноги из Пскова. Сейчас этих парней допрашивают в ГФП, но наболтать всякого они успели…

– Ну, – нетерпеливо переспросил Курт.

Ответ Франца последовал так тихо, что я едва расслышала:

– В Пскове не просто русские, Курт. В Пскове их танковый осназ. Это тот самый, который расколошматил 11-ю армию, а потом мимоходом раздавил кампф-группу быстроходного Гейнца. Начальство в панике, пакует чемоданы…

– Откуда они там взялись? – удивленно спросил Курт.

– А черт их знает! Парни говорят, что эти проклятые русские просто появились из темноты перед самым рассветом. Кто не успел убежать – был тут же убит. Это уже не те деревенские увальни, с которыми мы имели дело летом, – Франц сплюнул. – Ну ладно, пошли, а то Ворчун Шульц опять разорется.

Лейтенант говорит, что у командования уже есть приказ – завтра утром расстрелять всех пленных и заложников, поджечь город и отступать на север к основным силам. Против русских танков мы тут не продержимся и получаса. Так что я думаю, что зря все-таки мы принесли еду этим русским. Все равно утром их расстреляют…

– Это же дети, Франц, – ответил Курт.

Честно говоря, этот пожилой дядечка нравился мне все больше и больше, несмотря на то что он был немец.

– Это унтерменши! – убежденно сказал Франц. – Ты думаешь, что они принесут еду твоим детям, если и в самом деле когда-нибудь ворвутся в рейх, как об этом кричит их пропаганда?

Что ответил Курт, я уже не слышала, потому что, подобрав свои ведра, немцы пошли дальше вдоль вагонов, и их голоса уже не были слышны.

Я села на пол. Зачем я их подслушивала? Не знаю, наверное, просто женское любопытство и желание узнать хоть что-нибудь. Ведь немцы старались держать нас в полном неведении… Теперь я знала, что жить нам оставалось всего лишь до утра. Надежды, что придут наши и спасут, у нас не было никакой. Но комсомолка не должна предаваться отчаянию. До утра еще было время, а значит, оставалась и надежда…

Я собрала вокруг себя плачущих детей, как могла, успокоила их. Прижавшись друг к другу, мы постарались уснуть. Хорошо, что они не понимали того, о чем разговаривали немцы.

Проснулись мы глубокой ночью. Где-то совсем рядом шел бой. Стреляли не только из винтовок и пулеметов, но и из пушек, причем близко. При каждом таком выстреле старый вагон вздрагивал, и с потолка сыпалась какая-то труха. Случилось невероятное – нас вот-вот должны были освободить. И было бы совсем обидно погибнуть за минуту до спасения. Бабушка, темный человек, говорила, что Бог помогает тому, кто сам стремится себе помочь.