Замечательные женщины - Пим Барбара. Страница 27

– Но у нас всегда были на алтаре лилии, – донесся до меня голос Уинифред.

– Ах, Уинифред, но почему вы всегда такая консервативная! – довольно резко отозвалась миссис Грей. – Если на алтаре всегда были лилии, это еще не значит, что ничего другого поставить нельзя. Я вот думаю, что пионы и дельфиниумы будут смотреться гораздо эффектнее. А лилии можно поставить в большую вазу на полу, вот тут сбоку. Как по-вашему, разве не великолепно?

Ответа Уинифред я не услышала, но не сомневалась, что цветы будут стоять так, как предложила миссис Грей.

– Конечно, она была женой священника, – сказала сестра Блэтт, – поэтому, наверное, привыкла всеми командовать и по-своему украшать церковь.

– Вопрос скорее в том, должна ли сестра священника иметь первенство перед вдовой священника, – отозвалась я. – Трудно себе представить, чтобы в книгах по этикету говорилось о таких тонкостях. Но я и не была уверена, что муж миссис Грей был священником, я думала, он был лишь младшим помощником, а потом армейским капелланом.

– Ну да, до того как стать капелланом, он имел приход. Говорят, он к тому же был очень хорошим проповедником, современным и умел вворачивать всякие новомодные словечки. Но я слышала… – Сестра Блэтт понизила голос, точно собиралась поделиться чем-то скандальным: – У него были склонности…

– Склонности? – эхом откликнулась я.

– Да, к Оксфордскому движению [20]. У него в этом направлении, полагаю, были склонности.

– О боже, тогда, возможно…

– Вы хотите сказать: даже к лучшему, что Бог прибрал бедолагу? – спросила сестра Блэтт, заканчивая за меня мою фразу.

– Думаете, миссис Грей снова выйдет замуж? – спросила я, подумав, вдруг сестра Блэтт слышала или видела что-нибудь.

– Ну… суть-то в том, за кого? Она, полагаю, женщина видная, но подходящих кандидатов у нас ведь немного, а?

– А священники?

– Вы про отца Грейторекса? – изумилась сестра Блэтт.

– Он же подарил ей горшочек джема.

– Вот это для меня поистине новость.

– А отец Мэлори – каминный коврик, – продолжала я, не в силах остановиться.

– Ту проеденную молью тряпку из своего кабинета? По мне, так это ничего не значит. А кроме того, отец Мэлори никогда не женится, – уверенно заявила сестра Блэтт.

– Не знаю… У нас нет причин думать, что не женится. И вообще, вдовы почти всегда снова выходят замуж.

– Они знают, как заарканить мужчину. Проделав такое раз, нетрудно и повторить. Наверное, тут нет ничего мудреного, если знать как.

– Как перегоревшую пробку поменять, – предположила я, хотя никогда не рассматривала поиски спутника жизни под таким углом.

Даже к лучшему, что тут нас прервала мисс Стэтхем, спросившая, не найдется ли у нас лишней зелени, поскольку такой разговор совсем не подходил для церкви и, по правде говоря, мне было чуточку стыдно.

Когда мы закончили, церковь выглядела настолько красиво, насколько позволял викторианский интерьер. Алтарь смотрелся поразительно и необычно, и лилии хорошо выделялись, так что даже леди Фармер, посети она нас (чего она не сделала), не сочла бы, что их обошли вниманием.

На следующее утро мы все пели «Славься, праздничный день», пока процессия огибала церковь и запах ладана и цветов приятно сочетался с солнечным светом и пеньем птиц снаружи. Нейпиры уехали за город, я чувствовала себя в мире с собой, как было до их вторжения в мою жизнь. Когда я выходила из церкви, ко мне подошла миссис Грей. Обе мы по случаю Троицы были в новых шляпках, но мне казалось, что ее, украшенная плодами, была необычнее и элегантнее моей – с традиционной россыпью цветов.

– О боже, какой же это трудный гимн, – заметила она. – Я про тот, что выбрали для процессии.

– Но он такой красивый! – отозвалась я. – И его стоит петь, пусть даже иногда спотыкаешься на куплете.

– Я хотела спросить, вы не согласитесь как-нибудь пойти со мной на ленч, – к моему изумлению, внезапно спросила миссис Грей.

– На ленч? – переспросила я, точно никогда не слышала о таком приеме пищи: слишком уж я была удивлена и недоумевала, чем вызвано приглашение. – Спасибо, с радостью.

– Завтра, конечно, Троицын понедельник, поэтому лучше бы во вторник или в среду. Если вы свободны, конечно. – Она назвала ресторан в Сохо, мимо которого я несколько раз проходила. – Когда вам будет удобно? Скажем, в четверть второго?

К себе я вернулась, гадая о причинах дружеского жеста миссис Грей. Я была уверена, что в действительности ей не симпатична, что она считает меня в лучшем случае серенькой мышкой, которую даже не замечают, да и мне она была не слишком по нраву. Но вдруг у нас найдется что-то общее и мы даже подружимся? С кем я только не собираюсь дружить! От самой этой идеи мне захотелось рассмеяться, и я вдруг подумала о том, что будет, если их свести. Иврард Боун и Аллегра Грей… Может, они поженятся? По крайней мере это отвлечет ее от Джулиана, если только он твердо не вознамерился ее заполучить. Интересно, священники в подобных делах проявляют ту же настойчивость, что и обычные люди? Наверное, да. А если дойдет до схватки, кто победит – Джулиан или Иврард Боун?

В Троицын понедельник я решила разобрать кое-какие ящики и шкафы и, возможно, начать шить летнее платье. Я всегда это делала в Пасхальный и Троицын понедельник и почему-то ни в какое другое время. Это было больше связано с ясной погодой, чем с важными церковными праздниками – обычай скорее языческий, чем христианский.

Я начала с отделений для бумаг в письменном столе, но не слишком продвинулась, поскольку наткнулась на связку старых писем и фотографий, а от них перешла к грезам и воспоминаниям. Моя мама в широкополой шляпе сидит под кедром на лужайке пастората, – я, наверное, была слишком маленькой, чтобы вспомнить, по какому именно случаю сделан снимок, но помнила те времена, вплоть до держащегося в тени младшего священника, который вечно маячил на заднем плане. А еще нашлась фотография, где мы с Дорой были в Оксфорде – нас сняли в лодке с Уильямом и каким-то его приятелем. Предположительно, приятель (худощавый молодой человек, по чьему виду не скажешь, что он когда-нибудь женится) предназначался Доре, в точности как Уильям считался моей собственностью. Но что произошло в те послеполуденные часы? Теперь я даже не могла вспомнить, почему мы поехали на реку.

Выдвинув ящик, я наткнулась на большой, торжественного вида студийный портрет (сепия) молодого человека, в которого когда-то (так я, во всяком случае, считала) была влюблена. Бернард Хейзерли был банковским клерком, и временами ему доверяли читать после проповеди отрывки из Священного Писания, а еще его зазывали к себе по воскресеньям ужинать младшие священники. Сейчас его черты чуточку напомнили мне Иврарда Боуна, только у Хейзерли внешность была не такая эффектная. Неужели в девятнадцать лет я действительно прижималась щекой к холодному стеклу? Сейчас мне самой стало от этого неловко, и я поспешно отвернулась и от портрета, и от воспоминаний о том, как в сумерках спешила мимо его дома, надеясь, что увижу его лицо в окне или его руку, отводящую кружевную гардину в гостиной на первом этаже, и одновременно боясь… «Лох-Ломонд», Виктория-перейд… Я все еще помнила название дома и улицы. Он подарил мне фотографию на Рождество, а я ему в ответ – сборник поэзии, что казалось тогда несоразмерным подарком, ведь мой говорил много больше, чем его. Все это выглядело довольно романтичным: слушать, как он читает из Священного Писания на повечерье, увидеть его случайно в городе или через открытую дверь банка, а потом – долгие прогулки воскресными вечерами и бесконечные разговоры о жизни и о нем самом. Не помню, чтобы мы когда-либо говорили обо мне. Как-то он поехал отдыхать в Торки, и после этого все стало иначе. Я страдала или считала, что страдаю, поскольку он не слишком деликатно сообщил о своих чувствах к другой. Возможно, высоко принципиальные молодые люди в таких вопросах более жестоки – поскольку менее опытны. Уверена, Роки сделал бы это с много большей добротой.