Замечательные женщины - Пим Барбара. Страница 4

Глава 2

Джулиану Мэлори было около сорока – на несколько лет меньше, чем сестре. Оба были высокими, худыми и угловатыми, но если Джулиану это придавало уместную аскетичность, то Уинифред – с ее вечно напряженным лицом и растрепанными седеющими волосами – казалась лишь неловкой и изнуренной. Сегодня, как и всегда, она была одета в разношерстные вещи, большинство которых раньше принадлежали другим людям. Общеизвестно было, что свой гардероб Уинифред черпает из одежды, присылаемой на благотворительные базары в пользу церкви, поскольку те деньги, какие у нее водились, она никогда не тратила на себя, а только на добрые (можно даже сказать заведомо проигранные) дела, на ниве которых она была беззаветной и неустанной труженицей. Время, остающееся от этих добрых дел, было посвящено «созданию домашнего очага» для брата, которого она обожала, хотя и была совершенно не обучена ведению домашнего хозяйства и подходила к этому с большим пылом, нежели умением.

– Если бы я только могла покрасить входную дверь! – воскликнула она, когда мы после вечерни втроем пошли в дом священника. – Она кажется такой темной и унылой! Дом священника должен быть гостеприимным, с ярким крыльцом.

Джулиан как раз вешал на крючок в узком коридоре свою биретту [4]. Рядом уже висела довольно новая с виду соломенная шляпа. Я никогда не видела ее на Джулиане, и мне пришло в голову, что, возможно, он купил ее, чтобы держать на крючке, пока ленточка не порыжеет от старости, а солома не станет серовато-желтой. Как раз такую носил мой отец, и мне она всегда казалась воплощением мудрости старого сельского священника, мудрости, которой Джулиану не достичь в ближайшие двадцать или тридцать лет.

– Гостеприимный дом с ярким крыльцом, – повторил Джулиан. – Надеюсь, даже за темной дверью наших гостей ожидает радушный прием, и также надеюсь, что миссис Джабб приготовила нам ужин.

За стол я села без особых надежд, поскольку Джулиан и Уинифред, как это часто случается с хорошими, не от мира сего людьми, почти не замечали, что едят или пьют, поэтому обед или ужин у них становился сомнительным удовольствием. У миссис Джабб, которая с толикой поощрения превратилась бы в отличную кухарку, наверное, давно уже опустились руки. Сегодня она поставила перед нами блеклые макароны с сыром и миску вареной картошки, а на буфете я заметила стеклянное блюдо с желе или «бланманже» того же неопределенного цвета.

Соли не хватает или про нее вообще забыли, думала я за макаронами, да и сыра почти нет.

– Так расскажите же про анонимное пожертвование, – попросила я. – Это просто замечательно!

– Да, весьма ободряюще. Кто-то прислал мне десять фунтов. Интересно, кто бы это мог быть?

Когда общую унылость лица Джулиана смягчала улыбка, он становился почти красивым. Обычно в его манере сквозила некоторая суровость, а потому вокруг него приходские дамы против обыкновения не хлопотали. Я даже сомневалась, связала ли ему хотя бы одна шарф или свитер. Полагаю, он не был ни настолько красив, ни настолько тщеславен, чтобы делать вид, будто верит, что целибат служит ему защитой, более того, я даже не знала его точки зрения в этом вопросе. Жизнь с сестрой его как будто устраивала, и, возможно, даже уместно, что священник «высокой церкви» холост и что в коридоре у него биретта, а не детская коляска.

– Я всегда думала, что анонимное пожертвование – это так волнующе, – говорила тем временем с подростковым пылом Уинифред. – Мне не терпится узнать, кто это. Это ведь не вы, Милдред, да? И не кто-то из ваших знакомых?

Я ответила отрицательно, сказав, что ничего подобного мне не известно.

Джулиан снисходительно улыбнулся воодушевлению сестры.

– Надо думать, мы довольно скоро узнаем, от кого оно. Вероятно, от одной из наших милых дам с Колчестер– или с Гранчестер-сквер.

Он назвал две самые респектабельные площади в нашем районе, где располагалось несколько домов старого образца, занимаемых только одной семьей или даже одним лицом и еще не нарезанных на квартиры. Мой дом стоял совсем не там, а на боковой улочке, в той ее части, какую мне хотелось бы называть более фешенебельной.

– Как будто не вполне в их духе, – отметила я. – Они, как правило, не делают добро тайком.

– Конечно, – вставила Уинифред, – после войны сюда переехала уйма новых людей. Недавно я заметила в церкви пару незнакомых лиц. Возможно, это кто-то из новеньких?

– Скорее всего, – согласилась я. – В мой дом тоже сегодня въехали новые жильцы, я даже познакомилась с миссис Нейпир. Представьте, у мусорных баков.

Джулиан рассмеялся:

– Надеюсь, знакомство у мусорных баков не обернется знамением.

– Она показалась мне очень приятной, – довольно неискренне продолжила я. – Чуть моложе меня, пожалуй. Ее муж во флоте и скоро возвращается домой. Он в Италии.

– Италия! Как чудесно! – воскликнула Уинифред. – Обязательно надо их пригласить. Помнишь Фанни Олдживи, милый? – Она повернулась к брату. – Фанни когда-то преподавала английский в Неаполе. Вдруг они знакомы?

– Маловероятно, надо полагать, – отозвался Джулиан. – Морские офицеры обычно не знакомятся за границей с обедневшими англичанками.

– О, но его жена сказала, что он все время проводит, очаровывая скучных дам из вспомогательного корпуса, вероятно, он довольно приятный человек. А сама миссис Нейпир антрополог. Не знаю точно, что это такое.

– Правда? Престранная из них получается пара: флотский офицер и антрополог, – удивился Джулиан.

– Как волнительно! – воскликнула Уинифред. – Это как-то связано с обезьянами?

Джулиан начал объяснять, кто такой антрополог, или я подумала, что он нам это объяснял, но, поскольку маловероятно, что кто-нибудь из антропологов прочтет эти строки, пожалуй, рискну написать, что со слов Джулиана выходило, будто они занимаются изучением человека и его поведения в обществе – особенно, если верить Джулиану, в «примитивных сообществах».

– Надеюсь, она не станет изучать нас, – хихикнула Уинифред.

– Очень опасаюсь, что в церкви мы ее не увидим, – серьезно заметил Джулиан.

– Боюсь, нет. Она мне сказала, что никогда не ходит на службы.

– Надеюсь, вы будете нести слово, Милдред, – сказал Джулиан, пригвождая меня, как я это называла про себя, «горящим взором». – В этом мы на вас полагаемся.

– О, сомневаюсь, что буду с ней видеться, разве только у мусорных баков, – весело откликнулась я. – Возможно, религиозным окажется муж. Думаю, флотские офицеры часто бывают верующими.

– «Отправляющиеся в море в кораблях, делающие дело в водах многих, они видели дела Господни и чудеса Его в пучине» [5], – пробормотал, ни к кому не обращаясь, Джулиан.

Мне не хотелось разрушать красоту стиха, указывая, что, насколько нам известно, Джулиан Нейпир большую часть времени проводил, подготавливая балы и приемы для своего адмирала. Но, конечно же, он вполне мог видеть дела Господни и чудеса Его в пучине.

Мы встали из-за стола, и Джулиан вышел. На половину восьмого была назначена встреча молодежного клуба, и из коридора уже доносились голоса «ребят».

– Пойдемте в берлогу, – сказала Уинифред, – я сварю кофе на газовой плитке.

Уютно неприбранная «берлога», или кабинет Уинифред, выходила окнами в узенький садик. По эту же сторону, но в передней части дома располагался кабинет Джулиана, по другую сторону от входа находились гостиная и столовая. Наверху были спальни и еще несколько свободных комнат, а еще выше – мансарда и чердачные помещения и большая холодная ванная. Кухня располагалась в подвале. По сути, дом был слишком велик для двоих, но младший священник Сент-Мэри, отец Грейторекс, человек средних лет, принявший сан довольно поздно, имел собственную квартиру на Гранчестер-сквер.

– Давно пора бы сдавать верхний этаж, – сказала Уинифред, разливая кофе, выглядевший как слабенький чай. – Так неправильно, так эгоистично, что только мы вдвоем занимаем столько места, когда столько людей, наверное, ищут комнаты. Надеюсь, кофе вам нравится, Милдред? Вы всегда так хорошо его варите.