Сотрудник агентства «Континенталь» - Хэммет Дэшил. Страница 29

Человек, стоя на шиферной крыше веранды, как я обнаружил, мог без труда наклониться над одним из подоконников (если он не хотел рисковать и переступать через него, забираясь в комнату) и выстрелить в человека, лежащего на кровати. Забраться на крышу веранды с земли потребовало бы совсем небольших усилий, а слезть было еще легче – он мог соскользнуть по крыше ногами вперед, управляя скоростью спуска при помощи рук, распластавшись по шиферу, и спрыгнуть вниз на гравийную дорожку. Совсем не сложный трюк: что прийти, что уйти. Окна были без москитных сеток.

Кровать больного располагалась около двери между его комнатой и комнатой медсестры, таким образом, когда он лежал, он оказывался между дверью и окном, из которого был произведен выстрел. Снаружи, в пределах винтовочного выстрела не было ни зданий, ни деревьев, ни каких либо возвышенностей, с которых можно было бы выпустить пулю, извлеченную из дверного косяка.

Я перешел от осмотра комнаты к опросу присутствующих, начав с больного. Это был костлявый мужчина значительного роста, но сейчас он был истощен и мертвенно бледен. Лицо было вытянутым и запавшим; маленькие глазки-бусинки скучились у узкой переносицы; его рот выглядел как бесцветный провал над костлявым подбородком.

Его ответ был чудом раздраженной лаконичности.

– Меня разбудил выстрел. Я никого не видел. Я ничего не знаю. У меня миллион врагов, имена большинства из них я не могу вспомнить.

Он сварливо выпалил все это, повернулся ко мне спиной, закрыл глаза и отказался разговаривать дальше.

Миссис Гэллоуэй и медсестра прошли со мной в соседнюю комнату, где я и допросил их. Они были женщинами противоположных типов, что можно встретить где угодно, и в их отношениях была определенная холодность, объяснение чему я смог найти в тот же день позже.

Миссис Гэллоуэй, была, возможно, лет на пять старше своего мужа; темноволосая, поразительно красивая как статуя, с обеспокоенным выражением в ее темных глазах, которое особенно легко было заметить, когда она смотрела на своего супруга. Не было сомнения в том, что она его очень любила, и тревога, что мелькала в ее взгляде время от времени, и усилия угодить ему во всем все время моего пребывания у Эксона, убедили меня, что она боится его потерять.

Миссис Гэллоуэй ничего не могла добавить к тому, что ее муж рассказал мне. Ее разбудил выстрел в комнате ее отца, она никого не видела, ничего не знала, никого не подозревала.

Медсестра, Барбара Кейвуд, рассказал то же самое, и почти в тех же словах. Она вскочила с кровати, когда ее разбудил выстрел, отодвинула ширму и вбежала в комнату ее пациента. Она была первой, кто пришел туда, и она видела только старика, лежащего на кровати и грозящего кулаком окну.

Барбаре Кейвуд было двадцать один или двадцать два года, как раз того типа, что мужчина выберет, если хочет выздороветь – девушка роста чуть ниже среднего, со стройной фигурой, где надо тонкой, а где надо с округлостями, которые были видны и под ее строгой белой униформой; с мягкими золотистыми волосами; с лицом, на которое приятно смотреть. В добавок ко всей своей привлекательности, в ее внешности прямо сквозили деловитость и компетентность. Из комнаты медсестры Гэллоуэй провел меня на кухню, где я расспросил повара-китайца. Гонг Лим имел типичное для жителей Востока печальное лицо, постоянная улыбка на котором делала его только грустнее чем обычно; и он все время кланялся и да-дакал мне от начала и до конца разговора, но не сказал ничего.

Адам и Эмма Фигг – худой и дородная, соответственно, и оба страдающие от ревматизма – развлекли меня большим выбором подозреваемых% тут был и повар и работники, каждый по отдельности и все вместе. Фиггсы беспрестанно меняли свое мнение, переходя от одного подозреваемого к другому. У них не было никаких оснований для подозрения, кроме твердой уверенности, что все насильственные преступления – дело рук иностранцев.

Работников – двух улыбающихся, средних лет, и очень усатых итальянца и мексиканского юношу с кроткими глазами – я нашел на одном из полей. Я проболтал с ними почти два часа, и оставил их достаточно уверившись, что ни один из них не причастен к стрельбе.

Доктор Ренч как раз сошел вниз, после посещения больного, когда Гэллоуэй и я вернулись с полей. Он был маленький, иссохший старик с мягкими манерами и такими же мягкими глазами, и с поразительной длинными и густыми шевелюрой, бровями, бакенбардами, и волосами в носу и на подбородке.

Волнение, сказал он, замедлило выздоровление Экстона, но он не думает, что очень серьезно. Температура у больного немного повышена, но общее состояние, кажется, улучшилось.

Я последовал за доктором Ренчем к его автомобилю, после того как он покинул остальных, так как хотел задать несколько вопросов в конфиденциальной обстановке, но вопросы эти могли бы быть и не заданы, все равно я не получил ничего, из того, что хотел выяснить. Но не мог сказать мне ничего, что имело бы ценность. Медсестра, Барбара Кейвуд, была приглашена, как он сказал, из Сан-Франциско, через обычные каналы. Это делало маловероятным предположение, что она проникла в дом Экстона намеренно с какими-то тайными целями, которые могли бы быть связаны с покушением на жизнь Экстона.

Вернувшись от доктора, я нашел Иларию Гэллоуэй и медсестру в вестибюле, рядом с подножием лестницы. Его рука слегка охватывала ее плечи, и он улыбался ей. Как только я вошел в дверь, она развернулась, так что его рука соскользнула вниз, озорно рассмеялась и стала подниматься вверх по лестнице.

Я не знал, видела ли она меня, когда я зашел прежде чем она скинула руку, обнимавшую ее или нет, и я не знал, сколь длинной была та рука; и от обоих этих вопросов зависело, как следует рассматривать эту ситуацию.

Илария Гэллоуээй определенно не был тем мужчиной, который бы позволил столь хорошенькой девушке испытать недостаток внимания, и вместе с тем он сам был достаточно привлекателен, чтоб его ухаживания не были слишком самонадеянными. Да и Барбара Кейвуд не произвела на меня впечатление девушки, которой не нравится его внимание. Но, во всяком случае, это более чем походило на игривый флирт, без каких либо серьезных отношений.

Но, независимо от того, что эта ситуация могла означать, она не имела никакого отношения к выстрелу – ни один из них, как мне виделось, во всяком случае. Но теперь мне стали понятны натянутые отношения между медсестрой и супругой Гэллоуэя.

Гэллоуэй усмехнулся обращаясь ко мне, пока я гонял эти мысли по своей голове.

– Никто не в безопасности, пока детектив рядом, – пожаловался он.

Я рассмеялся в ответ. Это был единственный вид ответа, который вы могли бы дать этой птичке.

После обеда Гэллоуэй отвез меня в Ноунберг на своем родстере, и высадил у крыльца дома заместителя шерифа. Он пообещал забрать меня обратно к Экстону, когда я закончу свои расследования в городе, но я не знал, сколько времени займут мои дела, потому я сказал ему, что найму машину, когда буду готов вернуться.

Шэнд, заместитель шерифа был большим, неспешно говорящим и неспешно думающим блондином лет тридцати – тот самый тип человека, что лучше всего подходил на должность заместителя шерифа в главном городе округа Сан-Хоакин.

– Я отправился к Экстону, как только Гэллоуэй позвонил мне, – сказал он. – Было примерно половина пятого утра, я полагаю, когда я туда добрался. Я ничего не нашел. Не было никаких следов на крыше веранды, но это ничего не означает. Я попытался подняться и спуститься сам, и тоже не оставил следов. Почва вокруг дома слишком твердая для отпечатков ног. Я нашел несколько, но они никуда не привели; и все ходили там повсюду, когда я добрался туда, поэтому я не мог сказать, кому они могли бы принадлежать.

Насколько я смог выяснить, ничего подозрительного по соседству никто не замечал раньше. Единственные люди в округе, у кого есть что-то против старика, это Димзесы – Ексон одержал над ними верх в суде пару лет назад – но все они, и родители и оба сына, были дома, когда был сделан выстрел.