Никогда не отступай - Форстчен Уильям Р.. Страница 40

Гаарк хотел было все равно приказать артиллеристу залезать в кабину, потому что, кто знает, может, у Кина уже появились новые дирижабли, но решил довериться опыту Бакта. Чем меньше веса, тем больше шансов на удачный взлет.

Оба двигателя постепенно наращивали число оборотов, члены посадочной команды отвязали тросы, крепившие дирижабль к земле, и встали с наветренной стороны, придерживая машину за крыло.

Бакт потянул за рычаг, и мерное гудение двигателей сменилось громким ревом. Дирижабль покатился по дну долины, а с десяток бантагов бежали рядом с ним, продолжая удерживать наветренное крыло машины, чтобы примитивная конструкция не перевернулась еще на земле.

Гаарк, затаив дыхание, следил за тем, как неуклюжая махина медленно набирает скорость; у него было такое чувство, что он наблюдает картину из далекого прошлого. Самый медленный из членов посадочной команды начал отставать и отпустил крыло. Бакт махнул рукой остальным своим помощникам, и они тоже перестали удерживать крыло. Боковой ветер тут же начал разворачивать машину, но Бакт уже успел набрать достаточно высокую скорость, чтобы противостоять ему. Дирижабль оторвался от земли, Бакт до упора рванул на себя штурвал, но в момент поворота ветер подхватил хрупкую машину и понес ее прямо на склоны узкой долины.

Едва не задев верхушку холма, дирижабль вылетел с подветренной стороны ущелья, и Гаарк облегченно вздохнул. С места стронулся второй дирижабль, вновь повторилась та же процедура, но на это раз, как только машина поднялась в воздух, ее наветренное крыло задралось вверх, а подветренное соответственно задело землю. Дирижабль перевернулся и зарылся в грунт. Его оболочка лопнула, полыхнуло синее пламя, и через несколько секунд одновременно взорвались обе бомбы, находившиеся на борту машины.

Подняв глаза к небу, Гаарк увидел, что Бакт, завершив широкую петлю, направил свой дирижабль на юг, в направлении едва различимых в чистом утреннем воздухе гор.

— Мой кар-карт.

Бригадир посадочной команды, готовый принять наказание за поломку еще одного дирижабля, бухнулся перед вождем на колени.

— Запускайте следующую машину, — бросил ему Гаарк. — Мне нужно знать и то, что происходит на западе!

Он направился к выходу из долины, ветер раздувал полы его плаща. Нащупав висевший у него на поясе кошель, Гаарк вытащил плитку табака и откусил от нее кусок. Он ослепил своих врагов, отрезал их друг от друга, но теперь и сам оказался слеп. На южных перевалах шли какие-то бои, до него доходили сведения о том, что там видели флаги двух различных корпусов и синий флаг с золотыми шевронами, флаг Шудера, пробивавшегося на север.

Неужели Ганс оказался так глуп, что полез в заготовленную для него ловушку? Или он догадался о замысле кар-карта, согласно которому, если все пойдет как намечено, в тылу Шудера скоро высадятся пол-умена вооруженных самым современным оружием солдат с десятком броневиков.

А на востоке был Кин. Один из пленников перед смертью рассказал, что Кин присоединился к своим отрезанным от основных сил частям. Но зачем? Ему следовало бы отправить туда своего молодого помощника, а самому вернуться на запад, чтобы организовать прорыв. Непонятно и тревожно.

Гаарк вновь прокрутил в голове план предстоящей операции. Через три дня сюда прибудут новые умены. Тогда у него будет достаточно воинов, чтобы сокрушить сначала Кина, а потом и Ганса, после чего он победным маршем пройдет до Рима и Суздаля. Потеряв две трети своей армии, люди не смогут противостоять орде.

Старший сержант Ганс Шудер откусил изрядный кусок табачной плитки, привстал в стременах и без тени смущения почесал располагающуюся ниже спины часть тела, которая буквально окаменела после многих часов, проведенных в седле.

Не обратив никакого внимания на просвистевшую рядом пулю, Ганс сплюнул на землю табачную слюну.

— Черт побери этот марш-бросок, Кетсвана, — пробурчал он, протягивая остаток плитки своему другу, шагавшему рядом с ним. Кетсвана согласно кивнул, сунул табак в рот и энергично задвигал мощными челюстями. — И постарайся хоть в этот раз его не проглатывать, старик. А то я с коня от смеха свалюсь, если ты снова начнешь блевать.

Слышавшие эти слова штабные офицеры Ганса разразились было смехом, но угрожающее выражение лица огромного зулуса тут же заставило их умолкнуть. Полковник, скакавший в головной части выстроившегося в большое каре корпуса, вырвался из передней шеренги и рысью направил свою лошадь к Гансу.

— Разведчики говорят, что неприятель построился к бою в овраге перед нами, — доложил он.

— Если эти ублюдки ищут неприятностей, они их найдут, — отозвался Ганс. Два с лишним часа назад он сам видел темные колонны бантагов; всадники орды отослали своих лошадей в тыл, готовясь на этот раз сражаться в пешем строю.

Стоя в стременах, Ганс поднес к глазам полевой бинокль и тщательно оглядел поле предстоящей битвы. Несущий влагу ветер с Внутреннего моря не проникал сюда из-за гор на западе, поэтому здешняя местность сильно напоминала Гансу метко прозванные «сковородкой» степи Техаса и прерии к востоку от Скалистых гор. Буря, прогремевшая три дня назад над их головами, принесла с собой кратковременный дождь, поэтому казавшаяся выжженной растительность возродилась к жизни. Колени солдат утопали в зеленом океане травы, колыхавшейся под натиском свежего западного бриза. В полумиле к востоку от Ганса был на марше 7-й корпус, выстроенный в каре. По краям каре располагались четыре бригады, а еще две бригады, остававшиеся в резерве, находились в его центре. Солдаты двигались колоннами по четыре, а с фронта и с тыла корпус прикрывали двойные шеренги. Расстояние между передней и задней шеренгами равнялось десяти ярдам, а длина каждой стороны этого квадрата составляла почти шестьсот ярдов.

Каре такого колоссального размера было слишком неповоротливым и медленным; солдаты преодолевали всего около полутора миль в час, но зато им была не страшна кавалерийская атака противника, пока они держали строй. Между 2-м корпусом Ганса и 7-м корпусом Уотли на востоке располагался 8-й корпус, находившийся в полумиле позади двух передних каре. Если бы один из этих огромных квадратов угодил в беду, два других смогли бы прийти ему на выручку.

Ганс когда-то читал, что маршал Ней применил такую же тактику во время отступления французов из Москвы, сдерживая орды казаков в последние дни бегства к Неману. Пока что этот маневр срабатывал и здесь, хотя, если бы бантаги обрушили на армию Ганса огонь четырех-пяти батарей, потери среди людей были бы огромными. Снарядов, лежавших в зарядных ящиках артиллеристов Республики, может хватить на час жаркого боя, после чего пушки людей превратятся в кучу бесполезного металлолома.

Наведя бинокль на юг, Ганс увидел тысячи лошадей в полумиле позади оврага, немногочисленные погонщики-бантаги уводили своих драгоценных коней вглубь тыла. Он проводил взглядом этот гигантский табун. Определить его численность совершенно невозможно, но, по прикидкам Ганса, в овраге перед ними укрылся по меньшей мере умен бантагов.

До Ганса доносился треск ружейных выстрелов; шедшие цепью в двухстах ярдах впереди каре стрелки останавливались, стреляли с колена, перезаряжали, бегом преодолевали пять-шесть ярдов и стреляли снова. Засевшие в овраге враги отвечали стрельбой, и хотя их ответный огонь был не слишком интенсивным, тем не менее люди начали нести потери.

Полковые хирурги занялись ранеными, и Ганс отвернулся, не желая смотреть на то, как врачи делают свой ужасный выбор. Если солдат мог держаться на ногах, его перебинтовывали и разрешали ему передохнуть в одной из драгоценных санитарных повозок, но если его рана была слишком серьезной, врач делал ему укол морфия, кто-то из товарищей перезаряжал его оружие, и несчастный оставался лежать где упал, имея в запасе не больше шести пуль. Все эти три долгих дня, что длился их трудный марш, самым тяжелым для Ганса было оглядываться назад. За Армией Республики по пятам шли бантаги. Иногда над степью поднимался дымок — это значило, что у кого-то из раненых солдат хватило сил перед смертью уложить одного-двух врагов.