Сигнал сбора - Форстчен Уильям Р.. Страница 46

— Привет, Готорн. Собрался погулять, несмотря на погоду?

— На самом деле там довольно хорошо, — возразил Винсент, и Эндрю увидел Таню, выглядывающую из-за плеча юноши.

— Хорошо? — переспросил Эндрю, посматривая на девушку. — Наверное, ты прав, сынок.

— Я проходил мимо, увидел, что у вас открыто, и решил пожелать доброго вечера. Пожалуй, нам пора идти, сэр.

Эндрю с улыбкой проводил взглядом молодую пару, исчезнувшую в сумерках, и его мысли вновь обратились к Кэтлин.

«Что же случилось?» — спросил он себя. После того случая с Джеймсом четыре месяца назад она старалась держаться в стороне от него, все время проводила в лазарете, помогая больным и тем, к кому еще не вернулся рассудок, а по вечерам гуляла одна. Она отвечала вежливым отказом на все его предложения о совместных прогулках на лошади или поездках в город. Может, это он во всем виноват? Может, Мэри ранила его так глубоко, что теперь он не способен по-настоящему раскрыть свою душу, и Кэтлин, чувствуя это, не желает иметь с ним дело. Или это из-за того, что война слишком сильно впиталась в его кровь и она видит в нем только машину для убийства, которая в любой момент может быть разрушена? Будет ли он когда-нибудь счастлив, или эта возможность была уничтожена Мэри и похоронена при Геттисберге? — думал Эндрю. Неужели ему остались только страх перед болью и ночные кошмары, в которых он видел своего брата?

— Ваш полковник всегда выглядит таким печальным, таким отстраненным, — тихо произнесла Таня, крепко прижимаясь к Готорну.

— Я его понимаю.

— У тебя в глазах такая же печаль.

Винсент промолчал. Каждую ночь ему снились глаза человека, которого он убил, или крики Сэдлера, а иногда ему казалось, что он снова висит на веревке и мир меркнет вокруг него. Разве это можно объяснить?

— Ты жив, Готорн. У нас есть пословица: жизнь для всех людей, знатных и простых, любовь для молодых, а милость Кесуса и мир для стариков.

Дрожа, она встала перед Винсентом и взглянула ему в глаза.

— Я люблю тебя, — прошептала девушка, бросаясь к нему в объятия и жадно целуя в губы.

— Ты дрожишь, Таня, — с беспокойством заметил Винсент, крепко сжимая ее, и в этот момент все печальные воспоминания о ночных кошмарах вылетели у него из головы.

— Уходи со мной. Убежим сегодня ночью, — шептала она в перерывах между поцелуями.

— Что ты такое говоришь? — поразился Винсент, гладя ее длинные шелковистые волосы.

Девушка заплакала.

— Убежим вместе, — повторяла она. — На восток. Может, там тебе ничего не грозит.

— Дезертировать? — тихо рассмеялся Винсент. — Таня, Таня, я солдат. Я не могу дезертировать. Здесь мой народ и мои друзья.

— Пожалуйста, любовь моя. В ее глазах он заметил страх.

— Что случилось? — Винсент схватил ее за руки. — Почему ты так напугана?

— Я не могу сказать тебе, — глотая слезы, прошептала Таня. — Любовь моя, верь мне. Мы можем убежать этой ночью, пока не…

Ее голос оборвался. Она боялась признаться ему, что скоро все переменится и начнется новая жизнь, которая может оказаться очень короткой. Приглушенные разговоры ее отца с его друзьями пугали Таню. Ей казалось, что их планы безумны и ни к чему хорошему не приведут. Их неизбежно ждет неудача. Ее отец умрет, возлюбленный тоже умрет, и даже если она останется в живых, ее нерожденное дитя будет в наказание отправлено в яму, когда придут тугары.

— Полковник здорово прищучил этого Раснара. Не бойся, он ничего нам не сделает.

Она покачала головой:

— Дело не в этом.

— А в чем?

— Я не могу этого сказать. Давай просто убежим, пока не поздно. Есть люди, которых мы называем Странниками, они всю жизнь движутся на восток. Мы можем присоединиться к ним и будем в безопасности.

— Таня, о чем ты умалчиваешь? Девушка закрыла голову руками и зарыдала.

— Это тугары? — тихо спросил Готорн. Потрясенная этими словами, Таня в ужасе уставилась на него.

— Это те, кого вы называете тугарами? — настойчиво спрашивал Винсент.

— Где ты услышал это слово? — выдохнула она. — Однажды, когда я был ранен и тебе казалось, что я сплю, ты произнесла это слово в разговоре с твоим отцом. Он еще шлепнул тебя, чтобы ты замолчала. И еще я слышал, как это слово шепотом говорили двое нищих, смотря на эти ужасные статуи на дороге. Таня, скажи, кто такие тугары?

— Я не могу.

Раздалась барабанная дробь, означавшая время отбоя.

— Тебе надо возвращаться, — сказала она, пытаясь отстраниться от Винсента. Но тот крепко держал ее за руки.

— Таня, я люблю тебя, — горячо прошептал он. — Ты должка сказать мне, кто они.

— Если я скажу, меня и всю мою семью ждет смерть.

— Но ты должна, пожалуйста! Я не убегу с тобой, это невозможно. Но если существует какая-то опасность для моих друзей, мне надо знать.

Захлебываясь слезами, она беспомощно смотрела на своего любовника.

Открыв дверь, Эндрю потер глаза, прогоняя сон.

— Готорн, уже давным-давно дали сигнал к отбою. У тебя должно быть чертовски убедительное оправдание своего поведения.

Юноша весь дрожал, лицо его было серым от испуга.

— Сэр, это ужасно.

— Что?

Готорн не мог вымолвить ни слова.

— Заходи, садись.

Эндрю подошел к тумбочке, достал из нее бутылку бренди и, налив полный стакан, протянул его Винсенту. К его огромному удивлению, молодой квакер жадно схватил стакан и залпом осушил его. С непривычки юноша закашлялся, но скоро алкоголь возымел благотворное действие, и Винсент перестал дрожать.

— Сэр, я узнал про тугар.

— Расскажи мне все, — ровным голосом предложил Эндрю.

Пододвинув к себе стул, он сел напротив солдата, который срывающимся голосом начал говорить ему невероятные вещи.

Вдруг послышался стук, и они перевели взгляд на дверь. Уровень жидкости в бутылке ощутимо понизился, и желудок Эндрю начал бунтовать. Сам полковник, впрочем, склонен был думать, что это явилось следствием того, что рассказал Готорн, а не бренди.

Не успели они ответить на стук, как дверь распахнулась и в комнату ворвался Калинка, таща за руку зареванную Таню.

— Она рассказала тебе? — закричал переводчик в лицо Винсенту.

Юноша утвердительно кивнул и, вскочив, кинулся к Тане, которая, вырвавшись из рук Калинки, бросилась на грудь своему возлюбленному.

Девушка нашла защиту в объятиях Винсента. Ей хотелось сообщить ему еще многое из того, что она знала о планах отца. Но сейчас для этого был явно неподходящий момент.

Не спрашивая разрешения, Калинка налил себе полный стакан бренди, одним глотком выпил его и посмотрел в глаза Эндрю.

— Калин, это отвратительно, — холодно произнес полковник. — Какая мерзость!

— Пожалуйста, не говори никому, — взмолился Калинка.

— Не говорить? Разрази меня гром, ты что же думаешь, я позволю, чтобы двадцать процентов моих людей отвели на убой, как какой-нибудь скот? Дьявол, да лучше мы все погибнем в бою с этими исчадиями ада!

— Полковник Кин, пожалуйста, не делайте этого.

— Да как вы это позволяете? Неужели среди вас нет мужчин, чтобы противостоять им? Что с вами такое? Лучше умереть с оружием в руках, чем покорно идти к убойной яме, как овцы!

— Тогда погибнут все, — горько ответил Калинка. — Ты не видел орду, а я видел. Их так же много, как деревьев в лесу. Они почти вдвое выше нас. Любой тугарин может одной рукой оторвать человека от земли и выдавить из него жизнь. Они неостановимы, как снег или разлившаяся весной река. Ничто не может их сдержать. Так было всегда — знать правит, Церковь собирает налоги, а крестьяне гнут спину и идут на корм.

Говоря так, Калинка держал при себе свои потаенные мысли, желая услышать и увидеть, как Эндрю отреагирует на его слова.

— Если мы не подчинимся, они убьют всех. Пусть лучше умрут двое из десяти, ибо так мы выживем. Если крестьянин осмелится сказать «нет», знатный человек прикажет тут же убить его, и так было всегда.

— Блевать хочется от таких разговоров, — сплюнул Эндрю. — Лучше умереть свободным человеком, чем жить как скот.