Лучшее от McSweeney's, том 1 - Смит Зэди. Страница 54

В 1830 году пятнадцатилетний парень распространил среди своих школьных приятелей программку, законченный вид которой придавала такая наивная оплошность, как пропуск номера пятого:

Школьники даже не догадывались о том, что стали первыми из более чем двух миллионов свидетелей таланта Джона Банварда, заключавшегося в умении развлечь публику. Наверняка этих мальчиков, посещавших домашний музей и диораму Банварда, встречал отец Джона Дэниел Банвард, удачливый строительный подрядчик, и сам не прочь поупражняться в искусствах. Любознательный сын унаследовал тягу к рисованию, писательству и занятиям наукой, причем последнее началось со взрыва: юноша ставил эксперимент, и водород взорвался, серьезно повредив ему глаза.

Однако настоящие бедствия были еще впереди. Когда в 1831 году у Дэниела Банварда случился сердечный приступ, его деловой партнер сбежал, прихватив капиталы компании. Последовавшая затем смерть отца принесла семье банкротство. На глазах у Джона все имущество пошло с молотка; он же взял и «подался в свободные края», точнее, в Кентукки. [45]Обосновавшись в Луисвилле, Джон поступил на работу в аптекарский магазин; свои художественные способности он оттачивал в подсобке, делая мелом карикатурные наброски с покупателей. Владелец магазина, не заинтересованный в том, чтобы поощрять подростка в его упражнениях, уволил парня. Пробавлялся Банвард тем, что рисовал вывески и портреты в доках.

Именно там он и познакомился с Уильямом Чапманом, владельцем первого в стране плавучего театра. Чапман предложил Банварду работу художника-декоратора. Само суденышко отличалось простотой в сравнении с более поздними судами; Банвард потом вспоминал:

«Судно было небольшим — если публика скапливалась на одном борту, вода захлестывала низкие планширы и проникала в каюту, где шло представление. Что вынуждало труппу посменно заниматься не своим делом — откачивать воду, не давая суденышку утонуть. Иной раз волна от проходящего мимо парохода гнала воду в щели между обшивочными досками — душ публике был обеспечен… Правда, плату за подобное развлечение не взимали».

Да и вообще во всем, что касалось денег, никакой определенности не было. Однако если за время плавания на судне Чапмана Банвард что и приобрел, так это обширный опыт по части набросков и зарисовок пейзажных просторов — как позднее окажется, умение поистине бесценное.

Банвард решил, что лучше жить впроголодь, но работать на самого себя, а не на кого другого, и в следующем сезоне расстался с Чапманом. Он сошел на берег в городке Нью-Хармони, штат Огайо, где задумал основать театральную компанию. Банвард был в ней и за актера, и за художника-декоратора, и за режиссера; иногда он выскакивал на сцену в роли волшебника. Свое предприятие он финансировал, вытягивая из спонсора все до последнего — способ, к которому Банвард позднее прибегнет не раз.

В те времена река все еще оставалась чистой и… небезопасной. Однако труппа продержалась два сезона; кочуя из порта в порт, они играли Шекспира и другие пьесы. Лишь очень немногие города могли позволить себе собственный театр, но зато жители не жалели денег, когда к пирсу причаливали дрейфующие актеры. Порой зрители платили за место на борту натуральным продуктом — курами, мешками с картофелем, — что позволяло латать многочисленные прорехи в меню труппы. Однако в конце концов еда, деньги да и терпение подошли к концу; павшему духом Банварду, измученному приступами малярийной лихорадки, пришлось просить милостыню в порту города Падьюка, штат Кентукки. Хотя с годами Банвард поднаторел в делах шоу-бизнеса, в душе он оставался все таким же талантливым, умным и отзывчивым мальчишкой. Некий импресарио из местного театра сжалился над бедствующим парнем и нанял его рисовать декорации. Банвард с легким сердцем покинул свое суденышко.

И правильно сделал — ниже по течению между отчаявшимися трагиками вспыхнула кровавая поножовщина. Закон явился в образе беспомощного констебля, который, едва успев подняться на борт, тут же споткнулся о дверцу люка сценических подмостков и свернул себе шею. Оказавшись с мертвым полицейским на руках, команда запаниковала и бежала с судна; ни о ком из них Банвард больше не слышал.

В Падьюке Банвард сделал первые шаги к созданию «движущихся панорам». Панорама — расположенная вкруговую картина со зрителем в центре — была сравнительно новым изобретением, находчивым применением перспективы, открытой в конце XVIII века. К началу XIX века Институт Франции [46]официально признал панораму самостоятельным видом искусства. Изобретатель фотографии Луи Жак Манде Дагер пошел дальше, первым создав «диораму» — панораму из холста на передвижных рамах, которую можно было рассматривать благодаря оптическим эффектам. Когда маленький Банвард жил в Манхэттене, он мог прошагать несколько кварталов ради того, чтобы с изумлением поглазеть на эти огромные рулоны разрисованного холста, изображающего морские порты и «Путешествие к Ниагарскому водопаду».

Банварду исполнилось двадцать, однако он помнил об оставшихся позади годах тяжелой болезни и жестокого голода. Свободное время молодой человек проводил в Падьюке, занимаясь живописью и создавая движущиеся панорамы Венеции и Иерусалима: полотна, натянутые между двух роликов и приводимые в движение рычагом с одной стороны, позволяли публике стоять и смотреть, как перед ней разворачиваются удивительные пейзажи. И все-таки Банвард не мог долго жить без реки. Он вновь наметил маршрут, теперь уже по рекам Миссисипи, Огайо и Миссури, собираясь торговать галантерейными товарами и попутно зарисовывать проплывающие мимо пейзажи. Были у него и более грандиозные замыслы: в пограничных областях страны с успехом показывали диораму «кругов ада»; Банвард решил, что ее можно усовершенствовать. Во время остановки в Луисвилле он соорудил движущуюся панораму, которую назвал «КРУГАМИ АДА почти 100 футов длиной». В 1841 году панорама была закончена, и Банвард продал ее, выручив гораздо больше, чем за Венецию и Иерусалим.

Панорама произвела настоящий фурор. То было зарождение кинематографа — первый законный брак, свершившийся между реальностью зрительного восприятия и реальностью физического движения. У публики прямо-таки дух захватило, впрочем, у Банварда тоже: он пребывал в том самом лихорадочном состоянии, которое охватывает художника, открывающего новый вид искусства. Ободренный скорым успехом, двадцатисемилетний художник замахнулся на картину столь грандиозную, что она должна была затмить все сделанное до и после: он задумал изобразить портрет реки Миссисипи.

Когда мы читаем о границах продвижения переселенцев, нам представляются Калифорния и Невада. Во времена же Банварда граница все еще проходила через Миссисипи. Пускаясь по нетронутой глади реки и ее притоков, путешественник лишь изредка мог рассчитывать на комфортный отдых в каком-нибудь поселении; в пути человека поджидали всевозможные напасти, тучи комаров, а если он осмеливался причалить, то и медведи. Однако Банвард к тому времени успел уже несколько раз сплавиться по реке в обоих направлениях, а однажды и вовсе плавал в одиночку, коммивояжером. В идиллической жизни на воде были моменты как приятные, так и опасные; позднее Банвард вспоминал: