Десятая планета(изд.1945) - Беляев Сергей Михайлович. Страница 29
Однажды, заблудившись и не найдя деревни, к которой мне указали путь, я, вконец измученный, упал на каменистую тропу и лежал, боясь думать о своей трагической беспомощности. Воды в тыквенной фляжке было всего два глотка.
Огромный голубой муравей, вращая мутными бирюзовыми глазами, подбирался ко мне по тугой высохшей земле, чтобы ужалить меня в лицо. Задыхаясь, я поднял кулак и расплющил насекомое. Это напомнило мне, что я человек.
Темнело. Под папоротниками хитро шуршали гады. В лесу на горе мяукали барсы. Я пополз в сторону, наткнулся на ручей, утолил жажду. Ночь пришлось провести на дереве, чтобы обезопасить себя от неприятной встречи. Сон освежил меня, и, хотя желудок мой был пуст так же, как и дорожный мешок, я собрал остаток сил и вышел на дорогу.
На широкой поляне, к которой привела меня дорога, показалось селение из тростниковых хижин. Насвистывая марш дижанских футболистов, бодро, как мне казалось, вошел я в селение и заглянул в крайнюю хижину. Старый индиец, похожий на скелет, сидел у очага и дрожал в лихорадке. Грязные узловатые ноги его походили на палки, ветхая повязка – дхоти – прикрывала его бедра.
– Мир дому твоему, хозяин, – приветствовал я старика на языке урду.
Старик что-то ответил и закашлялся.
"Наверное, у бедняги воспаление легких. Ему не до меня", – подумал я и отправился в следующую хижину.
Там на растрепанных циновках лежало несколько человек, и все они кашляли. В третьей хижине тоже сидели и лежали кашляющие люди. Женщина подавала чашу воды одному из лежавших и испуганно спросила, когда я просунул голову в хижину:
– Что надобно этому человеку?
Я вошел в хижину и спросил у женщины:
– Где это они простудились? Месяц фаалкун давно кончился, с ним и холодные дожди, а у людей здесь воспаление легких. Надо делать теплые крмпрессы.
В колледже я слыхал кое-что о течении компрессами. Сейчас мне было жалко этих несчастных, которые, так тяжело дышали, захлебываясь мокротой. Вот бы сюда нашего доктора Флита! Он знает, как воевать с бичом человечества одышкой.
Женщина, сидевшая на корточках, закивала головой.
– О, молодой сагиб, сразу видно, что ты добрый человек! А старый доктор не стал с нами и разговаривать. Утром он приехал к нам из форта, а как увидал, что Сахавет, мой муж, кашляет, то опрометью выскочил из хижины, прыгнул на лошадь и ускакал. А ты, юноша, имеешь доброе сердце. Да продлит бог дни жизни твоей!
Сахавет, который, тяжело дыша, лежал на циновке, С трудом повернул ко мне голову и хрипло добавил:
– Пусть он лучше увеличит количество рупий в кошельке странника. Уходи от нас, юноша, не смотри, как мы будем умирать.
В этой хижине нечего было думать об отдыхе и съестном. И в четвертой я наткнулся на ту же картину: все население хижины – мужчины, женщины и дети лежало и кашляло. Я решил, что это какая-то туберкулезная деревня и что лучше не оставаться среди чахоточных, а идти дальше, разыскать блокгауз и попросить пристанища. Путешествие порядком утомило меня, и я уже помышлял свернуть к побережью и устроиться опять гденибудь на плантациях. Место клерка все-таки давало кусок хлеба и кров.
И вот незадачливый бродяга покинул селение. Солнце стояло высоко, и можно было добраться до блокгауза, как мне объяснили, еще засветло. Но не прошел я и мили от селения, как навстречу из-за кустов показались два солдата в форме наших колониальных войск с ружьями, направленными прямо на меня.
– Назад!
– Что такое?-взмолился я, поднимая руки вверх.Сдаюсь…
– Назад! – последовал неумолимый ответ. – Иначе стреляем.
Легкий свист пули, пролетевший над моей головой, не позволил мне рассуждать дальше. Я бросился обратно, не разбирая дороги. .Меня опередила стрела с привязанной к ней запиской. Она плавно опустилась на пыльную, выжженную солнцем траву. Оторвав записку, я прочитал написанные карандашом строки, которые заставили похолодеть во мне всю кровь: "В Набухатре чума. Переход зоны желтых флажков запрещается под страхом смерти. Начальник кордона Боро".
В нескольких сотнях ярдов от меня, у опушки леса, стояли еще патрульные солдаты и что-то кричали, размахивая руками. Я сделал шаг вперед, двое выстрелили. В полном отчаянии, подавленный неожиданностью, поплелся я обратно в Набухатру. Пуля или чума – все равно конец. Но страшно оставаться совсем одному. Не рискуя входить в хижины, откуда все время раздавался хриплыи, лающий кашель, я опустился на пыльную дорогу и так сидел не менее часа, закрыв глаза. Мне было противно смотреть на этот отвратительный мир. Я слышал, как вдали несколько раз стреляли, но не шевелился. Пусть в меня ударит пуля…
Потом послышались чьи-то шаги.
– Совсем не остроумно располагаться посредине дороги, – сказал спокойный голос около меня, и я открыл глаза.
Человек в белом пробковом шлеме и темных очках, одетый в просторную блузу, с двумя сумками через плечо стоял и внимательно рассматривал меня.
– Разве я мешаю вам? – спросил я, стараясь придать словам как можно больше дерзости.
– В селении-чума. Не рекомендую дышать пылью,- не обращая внимания на тон моего вопроса, ответил человек. – Вставайте, перейдем в более укромное место.Он слегка усмехнулся. – Не упря?льтесь, слушайтесь старших…
Это было сказано так доброжелательно, что я повиновался.
– Неприятная история, – сказал человек, вытирая лицо платком, когда мы устроились в тени низкого каменного забора. – Вероятно, вы пробирались в Генд но заблудились, а кордон напугал вас. Ну, встряхнитесь и отвечайте. Дураки пригрозили подстрелить вас?
– Да.
– Ну, делать нечего. Придется дожидаться неизбежного. Когда в зоне желтых флажков все вымрут, солдаты обольют Набухатру нефтью и сожгут.
Вдали прокатился выстрел.
– Это кордон бьет собак, которые бегут с чумной стороны.
– А люди?
– Лежат больные; многие уже умерли.
– А что будет потом? – спросил я.
– Потом вспашут землю, затравят сусликов в их норах и засыплют все хлорной известью. Через год можно опять селиться на этом месте…
Отчаяние овладело мною. Все кончено – мы оцеплены. Здесь нас растерзают чумные дьяволы – микробы, более ужасные, чем тигры и барсы. А за желтыми флажками ждут пули. Отсюда никто не будет выпущен живым, от чумы спасенья нет.
Исподлобья я взглянул на своего собеседника. Бритое лицо его, прорезанное небольшими морщинками, было удивительно спокойно, серые острые глаза внимателырг смотрели на меня.
– Вы, кажется, изучаете мою физиономию? – сделал я попытку улыбнуться. Мне не хотелось, чтобы этот кандидат в мертвецы заметил, что я боюсь чумы.
– Вы правы, – услышал я ответ. – Если не ошибаюсь, вы бывали в Белл-Харборе?
– Только один раз, – пробормотал я.
– Простите, что я так назойлив, – продолжал человек. – Скажите, это не вы однажды бросились с вышки спасать утопающего?
Приключение в Белл-Харборе очень живо припомнилось мне, и я сказал:
– Каждый на моем месте поступил бы так же. Я прыгнул, когда увидел, что купальщик идет ко дну. Но кого я спас, я так и не видал.
Человек встал и пожал мне руку.
– Позвольте поблагодарить вас. Значит, спасли меня вы. Спасательный катер принял меня из- ваших рук и быстро отвез в город.
– Очень рад видеть вас в добром здравии, – сказал я, отвечая на рукопожатие. – Жаль, что мы встретились в такой момент…
– Не будем предаваться мрачным мыслям. Я биолог, и природа для меня не так страшна и таинственна, как для других. Моя фамилия Мильройс, к вашим услугам.
– Меня зовут Сэмюэль Пингль, – поклонился я со всей учтивостью, приличествующей дижанцам.
– Очень хорошо, Пингль, – произнес Мильройс задумчиво, потом быстро добавил: – Ну, давайте сначала закусим, а потом обдумаем положение.
Мильройс вынул из сумки сухари и консервы.
– Если в воду добавить несколько капель рома, то это совсем хорошо, сказал он, наливая ром в маленький стакан из дорожного флакона. – Сначала выпейте вот это, а потом кушайте, Пингль.