Десятая планета(изд.1945) - Беляев Сергей Михайлович. Страница 34
Невольно проникаясь сочувствием, я сказал этому мудрецу:
– Я верю тому, что вижу, а не тому, что слышу.. Покажите мне ваши фокусы.
Вандок, оказалось, не солгал. Действительно, привычки джирр он знал отлично. Злобные днем, они с заходом солнца делались добродушными и мирно спали. Вандок при мне шарил голыми руками в кустах и собирал злобных джирр, будто грибы, спокойно засовывая их в мешок, как новорожденных щенят. Да, каждый зарабатывает себе хлеб так, как его к тому принуждает судьба.
Брезентовый мешок Вандока наполнился, как тугая наволочка, набитая маисовой соломой.
– А теперь, любезный, вытряхивайте добычу на землю, – сухо сказал я Вандоку. – Я прощаю вам доллар и прибавляю половину рупии. – Я достал из кармана монету. – Проваливайте отсюда с условием, что я вас больше никогда не увижу в парке.
– Ну нет, – усмехнулся Вандок. – "Змеиный профессор" не разорится от нескольких пайс, которые он переплачивает мне на джиррах. А из вашего грошового жалования я не возьму ничего. Пока для меня не настанут лучшие времена, я буду лазать сюда…
Он произнес это скромно, почти застенчиво, и мне стало жаль парня.
Если я не трону его добычи, он завтра сам или через подставных мальчишек продаст профессору содержимое мешка, отправится в харчевню и поест впервые за четыре дня. Если же я подниму тревогу, ему не миновать тюрьмы.
Я был судьбой Вандока. Надо было решать задачу. Отпустить его? Но если этот дьявол будет продолжать свои визиты, мой хозяин начнет штрафовать меня за пропажу вверенного мне имущества.
– Вы не пожалеете, добрый человек, если еще когданибудь побеседуете со мной, – прервал мои размышления Вандок прежним печальным тоном. – Честное слово, эти гады сейчас все мое пропитание. Позвольте мне не лишаться его. Право, для профессора тут ущерб невелик… Как только я устроюсь на работу, я прекращу это занятие.
В ту минуту я пережил очень много. Я с обостренной ясностью вспомнил, как сам страдал от голода, подобно атому бродяге. И я слабодушно сдался на просьбу хитроглазого проходимца.
– Оставляйте себе десяток джирр, – сказал я Вандоку, потушив фонарь. Торгуйте ими, и желаю вам приятного аппетита, когда вы завтра начнете кушать похлебку. Только уговор: не тревожьте джирр чаще одного раза в неделю.
– Благодарю вас, – радостно забормотал Вандок, развязывая мешок.
Он быстро управился с джиррами. Было слышно, как шлепались о землю змеи, забрасываемые им на дальний газон.
– Было очень приятно возобновить старинное знакомство с вами, – уже более свободно сказал Вандок, взваливая отощавший мешок на спину. – Я оставил себе восемь экземпляров. Этого мне пока хватит. Разрешите навестить парк в среду, а то в четверг начнется полнолуние.
– Проваливайте, – прошипел я, – можете являться и в полнолуние. По средам я буду спать с часу до двух ночи. Но вообще постарайтесь поскорее убраться из наших окрестностей навсегда.
– Как вы великодушны! – промямлил Вандок и исчез.
Я слышал его быстрые шаги, легкий прыжок, и все стихло.
Безмолвная тропическая ночь сгустилась вокруг меня.
Но на душе у меня было смутно. Я жалел Вандока и был недоволен собой.
IV
– А не приходила вам мысль, мисс Лиз, что джирры поедаются какими-нибудь животными? – спросил Мильройс ассистентку, когда я днем доложил ему о недостаче джирр. – Все-таки мы еще очень мало знаем о поведении пресмыкающихся. Что думаете вы, Пингль?
– Следовало бы дать мне Ли в помощь, – ответил я. – Вдвоем нам будет легче уследить, куда исчезают джирры.
– Вы недооцениваете свои способности, Пингль. Я уверен, что вы поймаете беглянок. Но не станем беспокоиться о пустяках. На днях сюда приезжает мой племянник доктор Рольс, и он уладит дело. А вы, Пингль, будьте добры, приготовьте раствор вот по этой формуле…
На лабораторном столе лежала записка. Я удивился, зачем профессору понадобилось записывать формулу: обычно я составлял растворы с его слов.
– И поторапливайтесь, Пингль, – строго сказал Мильройс. – Обратившись к Лиз, работавшей тут же, он продолжал прерванный моим приходом разговор: – Вы будете, Лиз, совершенно очарованы моим племянником. Чрезвычайно талантливый человек. Несколько лет он прожил на Яве, написал книгу о насекомоядных растениях. Теперь надолго едет в Австралию изучать флору ее южного побережья. Он хочет воспользоваться некоторыми моими советами. Ведь я, кажется, неплохой организатор…
– О да! – невольно вырвалось у меня.
Мильройс медленно повернул голову в мою сторону:
– Ах, Пингль, вы еще здесь? А я полагал, что раствор уже готов. Так вот, Лиз, мы воспользуемся коротким визитом Рольса и проверим тот опыт, о котором я вам говорил. А кстати и разберемся в джиррах. Он должен отлично знать. Ведь он…
Раствор как раз был к этому моменту готов.
– Исполнено, профессор, – сказал я.
Лиз с недовольством посмотрела на меня.
– Как вы меня испугали, Пингль!
– Благодарю вас, Пингль, – сказал профессор. – Я сам профильтрую раствор.
Мне оставалось откланяться и покинуть лабораторию.
Через несколько дней как-то утром Ли сказал мне:
– Ночью приехал племянник профессора.
Мне очень хотелось посмотреть на гостя, но как раз в парке было много работы, и мне никак не удавалось увидать приезжего.
Дня через два Лиз приказала перенести несколько клеток на солнечную сторону, и я с китайцами трудился в поте лица. Перетаскивая клетку, я увидел через калитку незнакомого человека, разговаривавшего с Лиз на террасе дома. Человек сидел на перилах спиной ко мне, сильно жестикулировал и рассказывал, по-видимому, чтото очень смешное, потому что Лиз хохотала так, что ее смех доносился до меня.
– Боже мой… Да перестаньте, Рольс! Вы уморите меня, Рольс!
Очевидно, это и был молодой племянник профессора. Несомненно, что мой хозяин очень любил Рольса, потому что Хо на кухне стряпал самые изысканные блюда, и когда нес мимо моего бунгало три прибора в столовую профессора, то подмигивал мне:
– После обеда я принесу вам еще чего-нибудь вкусненького.
В лаборатории Лиз занималась одна. Профессор с племянником сидели, запершись в личном кабинете Мильройса, и занимались до глубокой ночи. Я видел освещенное окно кабинета, когда коротал часы ночного дежурства в парке. Для занятий профессора требовалось очень много материала то из вивариев, то из склада, и я буквально разрывался на части. Бедная Лиз тоже измучилась. Наконец она с облегчением сказала:
– Рольс уехал сегодня рано утром. Какой обаятельный человек, не правда ли, Пингль?
– К сожалению, меня не представили мистеру Рольсу. Я его видел на террасе…
Лиз вся вспыхнула.
– Видели? О, это очаровательный собеседник. Какой замечательный человек!
Она задумалась, и лицо ее сделалось печальным.
– Жаль, что мистер Рольс так скоро уехал, – искренне сказал я.
Когда в полдень я вернулся в лабораторию, меня встретила встревоженная Лиз.
– Ради бога, не шумите, Пингль. Говорите шепотом.
Ходите на цыпочках…
– Что случилось? – прошептал я.
– Профессор Мильройс заболел…
– Что с ним? Укус змеи?
– Нет. Желтая лихорадка… Жестокий приступ… Лежит без сознания…
Слезы выступили у меня на глазах.
– Какое несчастье! Надо доктора… Привезти из Рангуна?
– Авто вернется оттуда только к вечеру, – печально сказала Лиз.
– Тогда я побегу в деревню и найму лошадь, – горячо предложил я.
Лиз нервно передернула плечами.
– Ах, Пингль, профессор знает отличное средство против Желтого Джека. Я только что сделала ему первый укол. Через час сделаю второй. Наверное, дело ограничится двумя-тремя приступами, не более. Ведь я тут до вас перехворала, кажется, всеми видами лихорадок, и профессор вылечил меня. У него свои взгляды на болезни, и он отлично управляется с ними.
Мильройс хворал долго, и все на станции как бы погрузилось в траур. Лиз была печальна, и я часто видел слезы на ее похудевшем лице. Теперь она работала в лаборатории одна. Вечером привозили почту, ее разбирала Лиз и несла в кабинет к больному профессору. Она же и кормила его, с вечера давая подробные наставления Хо, что следует приготовить.