Десятая планета(изд.1945) - Беляев Сергей Михайлович. Страница 54

Шатаясь, я приподнялся с земли.

– Дорогой мистер Добби, уверяю вас, я не выпил ни капли спиртного, клянусь честью. Правда, я навестил Эшуорф, но здесь такая тоска…

– Это не извиняет вас, – сухо произнес Добби. – Почему вы буйствовали в кухне?

– А как же, сэр? – воскликнул я. – Рыжий Эд не узнал меня. Дядюшка тоже! И что-то странное случилось с моим отцом. Я могу подробно рассказать вам… Ведь я же не узнаю себя!

Подошел Мигли и заворчал:

– Прогоните его, сэр. Но только пусть сперва он вымоет пол в кухне. Стыдно, Сэм, нехорошо…

Но Добби ласково обнял меня, совершенно обессиленного и потрясенного.

– Идите к себе в комнату, а вы, Мигли, дайте ему холодного молока. Он прошелся по солнцу, и ему напекло голову. У вас мигрень, Сэм…

– Вы слишком добры, сэр, к этому озорнику, – ворчал Мигли. Но скоро сменил гнев на милость, сказав мне: – Пойдем, уж так и быть…

Я жадно опустошил кружку молока в кухне, и мне стало легче. У себя в комнате я сел на кровать. В дверях стоял Добби, добрый и приветливый.

– Ну что, Сэм? Какой вы неврастеник, ай-ай!.. Голова у вас на плечах, и это самое главное. Вот посажу вас на диету, чтобы не смели бегать…

Мне ужасно захотелось спать. И снился мне прекрасный сон, будто на собственной роскошной яхте я плыву по Карибскому морю. У края борта, под полосатым тентом верхней палубы, я развалился в удобном плетеном- кресле. На столике передо мной во льду минеральная вода с сиропом. Жарко. Тянусь к бокалу с прохладительным и не могу дотянуться…

Рукой я больно ткнулся о жесткую стену и проснулся.

Знакомый четырехугольник окна слабым контуром отсвечивал в ночной мгле, и я не сразу сообразил, что лежу в постели в доме Добби, а не на палубе яхты. Хотелось зевнуть, но зевок застрял у меня в горле. Мне показалось, что кто-то мягкими шагами, словно человек в. одних шерстяных чулках, только сию минуту вышел из моей комнаты и oсторожно закрыл за собой дверь. Жизнь уже успела научить меня некоторой сообразительности. Я не пошевелился, а осторожно вытянулся, дыша медленно и беззвучно, и сжал кулаки, готовый вскочить и драться. И в то же время я сам не верил себе. В детстве мне приходилось испытывать по ночам беспричинные страхи, и я знал, как с ними бороться. Надо думать о чем-нибудь интересном, и тогда страх пройдет сам собой.

"Эд не узнал меня… Солнце напекло мне голову… Что случилось?"

Жажда мучила меня, и я протянул руку к ночному столику. Кружка оказалась наполненной молоком. Я выпил его и прислушался. Как изумительно тихо! Добби, наверное, сидит в кабинете, а Мигли спит в дальней комнате. Я поставил кружку на место и… застыл. В квадрате. окна показался странный силуэт. Он промелькнул, потом приблизился к стеклу. Я успел откинуться головой sa подушку и закрыть глаза, оставив только узенькие щелочки между веками, как это делают, притворяясь спящими, леопарды.

За стеклом окна вспыхнул электрический фонарик.

Луч его, будто от крохотного прожектора, остановился на моем лице на две-три секунды и пропал. А я неподвижно лежал в прежней застывшей позе крепко спящего человека. Луч еще раз вспыхнул, снова упал на мое лицо и потух. Выждав минуты две, я медленно раскрыл глаза. Тень за окном исчезла. Далекие звезды равнодушно поблескивали в окне и успокоили меня. Холодное безразличие к окружающему внезапно проникло мне в сердце, и мысли стали обостренными и яркими.

Воры? Стараясь соблюдать тишину, я приподнялся и посмотрел в окно. На дерево падал свет из лаборатории.

Осторожно я открыл дверь моей комнаты. Она выходила в коридор, каждый закоулок которого я знал наизусть. Будить Мигли и Добби раньше времени мне не хотелось. Я проскользнул через кухню и бесшумно отпер наружную дверь. Кип вынырнул из темноты и ласково лизнул мне руку. Я почесал собаке голову между ушами, как бы прося прощения за мою дневную грубость. Кип потерся о мои ноги и вздохнул, может быть, прощая меня и радуясь состоявшемуся примирению. Он понимал, что повизгивать сейчас нельзя. Я слышал, как он энергично помахивал хвостом.

Глаза мои привыкли к ночной темноте. Было не позднее двух часов ночи. Заря должна была заняться только в три. Над океаном, вероятно, лежали густые облака, и там зияла бездонная, черная пустота. Над моей головой неподвижным росчерком сияла Кассиопея – гигантское дубль-вэ вечных небесных письмен. За виллой на фоне звездной искрящейся ткани Млечного Пути угадывалась линия низких гор. За ними скорее чувствовались, чем виделись, смутные отблески огневых скопищ большого города.

Кип медлил укладываться в своем домике у крыльца.

Он фыркнул, обнюхивая землю, и, наконец, со вздохом спокойно улегся. Значит, во дворе никого постороннего не было. Я успокоился, но мне захотелось посмотреть, что делается по ночам на втором этаже, у Добби. Повернув за угол, я тихо отступил под лапчатые своды каштана. Освещенное окно, прикрытое белой занавесью, было видно как на ладони. На фоне занавеси двигался силуэт, не похожий ни на Добби, ни на Мигли. Кого он напоминал мне? Черт возьми!

Остолбенев, я даже не мог поднять руки, чтобы почесать у себя в затылке, и пришел в себя лишь тогда, когда кто-то навалился на меня и сшиб с ног. Сильные шершавые руки больно придавили меня к земле…

– Сюда, сэр, сюда! – закричал надо мною голос Мигли. – Я поймал его.

– Да пусти меня, – барахтался я, стараясь вырваться из рук повара. Теперь ты взбесился, старый хрыч!

В схватке мы катались по газону. Прибежавший Кип ожесточенно лаял.

– Ага, наконец-то! – услыхал я голос Добби. – Держите его крепче, Мигли!

К нам спешил Добби с фонарем. В руках его блестела "игрушка", которую я не любил видеть направленной на себя. Она напоминала мне манеры дель-Аронзо.

– Крикните Сэма, Мигли! – распорядился Добби, подойдя вплотную.

– Я здесь, сэр, – пробормотал я. – Прикажите Мигли отпустить меня.

Свет фонаря осветил мое лицо. Руки Мигли разжались.

Я сел на газoн, прислонившись к стволу каштана. Добби скрипнул зубами.

– Сэм! Черт побери, зачем вы очутились здесь?

Я виновато опустил голову.

– Простите, я забыл предупредить вас, что вся моя родня в моем возрасте страдала лунатизмом. Это у меня наследственное. Спасибо доброму Мигли. а то бы я мог забрести на шоссе и свалиться с обрыва…

– Не слушайте его, сэр, – проговорил Мигли сердитым басом. – Он говорит неправду. Он тут бродит больше часу. Запереть бы его в погреб, а утром разберем, что в нем наследственное.

– Уверяю вас, мистер Добби, – сказал я, вставая и держась за шею. – Мне показалось что кто-то заглянул ко мне в окно…

Мигли свирепо затряс головой.

– Слишком много вам кажется всяческого вздора, парень. Так пугать мистера Добби с вашей стороны бессовестно.

Добби спрятал "игрушку" в карман и кивнул мне.

– Идите спать. Завтра утром я разберу все ваши приступы глупости.

Над горами слабо розовело небо. Укладываясь у себя, я слышал, как Добби поднимался по лестнице в лабораторию.

Весеннее солнце задорно ворвалось ко мне в комнату через окно. И, как всегда, в дверь раздался деликатный стук.

– Вставайте, Сэм. Завтрак готов; – прозвучал за дверью ворчливый голос Мигли.

Я быстро умылся и оделся. В кухне все было как обычно.

– Доброе утро, Мигли.

Повар кивнул головой.

– Доброе утро, Сэм.

Он сказал это добродушно, почти ласково и добавил серьезно:

– Мистер Добби приказал вам позавтракать здесь, потом заняться с клетками номер шесть и семь. Он позовет вас позже.

– Слушаю.

– Прекрасная погода, – заметил Мигли, смотря на меня.

– Совершенно верно, – любезно пробормотал я, косясь на сковородку, где шипел аппетитный бифштекс. А от жареного картофеля по всей кухне разносился невероятно приятный аромат. Мне ужасно захотелось есть.

Размешивая луковый соус в сотейнике, Мигли сказал:

– Нарежьте себе хлеба, Сэм. Что вы сидите нахохлившись? У вас такое выражение, будто вы не проснулись…