Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок - Тихомиров Валерий. Страница 7

Режиссер до полета был похож на энергичного колобка. После — на спущенный мячик. Услышав вопрос, измученный романтикой дальних странствий немолодой человек подумал. Ему было трудно, но он смог. Мысль вышла мутной, хотя общий смысл угадывался без труда: «Во, б.., Ходорович! Все у него, как, б.., у Исаака…»

Остальная бригада не подумала ничего. Ассистента с оператором отрешенно рвало на шасси. А желчный и злобный репортер «за бесплатно» не думал из принципа. Озвучивание мыслительного процесса из-за судорог в желудке протекало мучительно. Режиссер прокашлялся, осмотрелся и, не увидав ничего, кроме черно-белой тундры, выдавил:

— А какие еще есть предложения?

— Может, лучше к мэру? К нему дешевле.

Доехали быстро. Глухоманск не потрясал размерами. Не зря его не было в перечне мегаполисов. Краевая администрация располагалась в облупленном двухэтажном особняке. Джип лихо тормознул прямо у подъезда.

— Три сотни, — вежливо сказал якут.

— Простите?.. — переспросил режиссер.

— Рублей, — раскосые азиатские глаза прицелились куда-то в район нагрудного кармана пассажира.

— Не понял, — старший съемочной группы с трудом пошевелил содержимым черепной коробки.

— Че ты не понял, фраер? — вдруг злобно прошипел якут. — У вас в Москве за такси что, не платят? Гони бабки!

Из машины телевизионщики выгрузились с облегчением. Ровно на триста рублей.

— Пленку в клочья! — с восторгом прокомментировал здоровенный, как асфальтовый каток, оператор. На его сленге это означало — полный кабздец, то есть каюк, он же хлам, он же мрак. — Обули как дублеров!

Глухоманск жил вяло. Где-то по необъятной Якутии от газа кипела нефть, в золоте сияли алмазы, крутились огромные деньги… Из вечно ледяной земли Глухоманского края не добывали ни черта. Просто геологам была лень колупать твердую, как гранит, глухомань. Вот они и не стали. По их вине крайцентр продолжал тихо стоять на обочине широкой дороги в светлый капитализм.

Москвичи ворвались в сонный заповедник хронически поддатых оленеводов и охотников, кипя энергией. Надо отдать им должное, восстанавливались телевизионщики быстро. Они протаранили скрипящую вертушку на входе в мэрию и устремились вверх, как ракеты, вместе с баулами аппаратуры. Пожилой якутский вахтер удовлетворенно спрятал в карман сто рублей за нарушение пропускного режима. И еще сто за багаж. Вообще-то здесь никогда никого не останавливали. Но для гостей можно и даже нужно было сделать исключение. Чтобы чувствовали себя как дома.

Визит Центрального телевидения по времени совпал с приемом у мэра. Мэр принимал «Алка-Зельцер». Глава края мудро растворил вожделенную таблетку в пиве. Народная якутская смекалка подсказывала ему, что хоть одно из двух средств да должно сработать. В дверь пролезла коротко стриженная голова секретаря:

— К вам из Москвы!

От эпохальной новости вроде бы полагалось возбудиться. Но мэру было плохо. После вчерашнего фуршета в третьем бараке леспромхоза мозги потрескивали где-то в глубине черепа, позади красных опухших глаз. Крупная дрожь била мягкое начальственное тело, а желудок с сердцем камлали предсмертный обряд. В таком состоянии незваный гость хуже тухлого оленя. Мэр грозно замахал веками и категорично прошептал:

— Пусть ждут.

Секретари вообще существа загадочные. Они будто сделаны из других исходных материалов. Во всяком случае, броня личной преданности шефу делает их практически непроницаемыми для человеческих эмоций. Секретарь-якут был похож на сфинкса. По монолитности и невозмутимости. Если бы в свое время в Испании так понимали лозунг «Но пасаран», фашизм умер бы, как тореадор под быком. Съемочная группа не прошла. Москвичи, орали и льстили, плакали и шли на приступ. С тем же успехом можно было склонять к сожительству памятник Некрасову.

Штурм длился час. На четыре талантливых монолога телевизионщиков был дан один, гениальный по смыслу и краткости, ответ: «Не положено!». Наконец репортер развел руками и удрученно сказал, обращаясь к равнодушному потрескавшемуся потолку:

— Ну что ему надо, этому церберу?!

— Три сотни,-быстро и лаконично ответил секретарь.

Съемочная группа переглянулась.

— Рублей? — с затаенной надеждой прошептал режиссер.

Якут подумал и с видимым сожалением кивнул. Чем дальше от Москвы, тем дешевле власть.

Среда обитания мэра Глухоманска носила ностальгический отпечаток прошлого века. Зеленое сукно и настенные портреты перемежались с рогами, висевшими на стенах. В таком интерьере даже похмелье выглядело солидно. Бокал подходил к концу. Мэр немного оттаял душой и перестал мелко трястись объемистым брюшком. Вторжение Центрального телевидения в свою жизнь он принял смиренно. Тем более что полторы сотни из трех полагались ему.

Гости ввалились вместе с багажом, разом заполнив кабинет. От них стало шумно и неспокойно. По столичной привычке они заговорили с порога и все одновременно. Громко и много. На вчерашнем фуршете закусывали медвежьим салом, поэтому у мэра противно ныла печень. Ему казалось, что москвичи сладострастно тыкают бойкими словами прямо в нее.

— Это будет гениально!!! — орал режиссер. — Только дайте мне фактуру! Где у вас ближайший олигарх?!

— Обязательно при вашем участии! Пойдете в разбивочку, покадрово! — вторил ему репортер. — Нужно будет его уговорить на крупный план! И без переводчика!

Мэр окончательно ошалел от непривычного и малопонятного крика. В начальственной душе появилось мутное ощущение дискомфорта. Он опустил глаза к бокалу. Но и там, на дне, болтался какой-то гадостный осадок от растворенной таблетки «Алка-Зельцера». Мучительно продавив в себя целебное пойло, глава края пробормотал, словно извиняясь:

— У нас олигархов нет…

Внезапно в кабинете стихло. Повисла неловкая пауза, как будто он неприлично громко пукнул во время предвыборной речи. Москвичи уставились на мэра с жалостливым недоумением.

— Как же вы живете? — Режиссер инстинктивно проверил содержимое своих карманов.

— Мучаемся, — без выражения ответил мэр и с сожалением отставил в сторону пустой бокал.

Огромный оператор хохотнул:

— Без олигарха нельзя! Народ должен кого-то громко ненавидеть и тихо обожать.

— Им меня хватает, — снова равнодушно отозвался хозяин города.

— А кто у вас во всем виноват, если его нет? — Репортер въедливо улыбнулся отработанной экранной улыбкой.

— А у нас все хорошо, — поставил точку чиновник.

Разговор зашел в тупик. Мэр, который до этого даже и не задумывался, на кой ему в крае олигархи, впал в прострацию. Но долго блуждать в собственном духовном мире ему не дали. Да там, собственно, особо разгуляться было и негде.

— Значит, говорите, нет? — Режиссер задумчиво помассировал подбородок. Полное отсутствие непременного атрибута процветания якутского народа несколько осложняло задачу. Но для настоящего профессионала — мелочь, не более того. В конце концов, за те деньги, которые обещал Ходорович, можно было создать целую деревню олигархов, магнатов, банкиров и даже полагающихся им прокуроров. Он энергично пробежался по кабинету, преодолевая расстояние, отделяющее его от мэра, и гаркнул ему в лицо. — Будут!

Москвичи, как им и положено, работали единой командой. Друг друга они понимали с полуслова. Ассистент кивнул с заднего плана:

— Дайте только человека.

— Какого? — морщась от головной боли, спросил мэр.

— Ну, я не знаю, — хищно хохотнул режиссер, — вождя какого-нибудь, что-ли. Но чтоб все было достоверно. Отпишем ему официально кусок тундры побольше. Какой не жалко. Чтоб без опровержений. С Ходоровичем согласовано. Мы люди солидные. И документ в кадре дадим наездом. Лады?!

Похмелье, ненадолго обманутое пивом, рухнуло на бедную руководящую голову опрокинутым небом. Мэр кивнул, стремясь не шевелитьея. Одним подбородком.

— Вот и славно! — завопил репортер. — Дайте человечка! Лишь бы читать умел. А текстовочку мы ему изобразим в лучшем виде!

Сам мэр говорил без бумажки. Как настоящий политик. Путая падежи и окончания. Без особого смысла, но от чистого сердца, незамутненного лишними мыслями и чувствами. Грамотеев он не уважал. Их и так в родном крае было не шибко. А те, что и водились, явно составляли угрозу власти. Поэтому задача поставила его в тупик. Но власть автоматически дарит обладателю мудрость, недоступную смертным. Мэр пожевал губами, преодолевая тошноту, и тихо, но отчетливо произнес: