Белая леди - Макбейн Эд. Страница 35

— На каком основании?

— Она слышала, как ее мать говорила кому-то, что хочет купить револьвер. После ограбления.

— А оно произошло двумя днями раньше?

— Верно. Вы хорошо встряли в это дело, не так ли?

— Может быть, потому, что вечером в прошлую пятницу на Мэттью Хоупа было совершено покушение, — сухо ответил Блум.

— Очень сожалею.

Миссис Шульц оторвалась от телевизора. Она, казалось, тоже была ужасно огорчена, услышав, что на Мэттью было совершено покушение — но почти тут же снова отвернулась к телевизору.

— Он, случайно, не упоминал об ограблении?

— Нет, он не упоминал. Это я напомнил ему об этом. Когда я сказал, что дочь вспомнила о желании матери купить револьвер, он очень удивился: он не мог понять, зачем. И я рассказал ему, что за два дня до того, как она убила себя, в трейлере было совершено ограбление. Он хотел знать, что было украдено, я рассказал ему все, что мог вспомнить.

— Вы упомянули, что лейтенант Хейнце расследовал это дело?

— Нет, он меня не спрашивал об этом.

— Только хотел узнать, что было украдено?

— Да, только это…

— Он спрашивал, нашла ли полиция револьвер в трейлере, я имею в виду после ограбления?

— Да, кажется, он спрашивал об этом.

Конечно, он должен был спрашивать об этом. Но как могло быть, что никто в департаменте полиции Раттерфорда не подумал спросить об этом? Полдюжины копов возились в трейлере, снимая отпечатки, собирая обрывки одежды и волос, выискивая хоть какие-нибудь следы; а через два дня никто не подумал спросить, имелось ли там оружие за два дня до самоубийства.

— Значит, вы решили, что после того, как трейлер был ограблен, она отправилась покупать револьвер?

— Я не единственный, кто так решил. Так решила и ее дочь.

— Ее дочь решила, что Уилла Торренс купила револьвер после…

— Примерно так…

— У меня тут человек в больнице, — раздраженно напомнил Блум, — поэтому я настоятельно хочу, чтобы вы более тщательно говорили о том, что предположила, а чего не предположила ее дочь.

Тон его голоса заставил миссис Шульц снова оторваться от телевизора. Очевидно, немногие позволяли себе так разговаривать с ее мужем.

Мужчины пристально посмотрели друг на друга.

Шульц моргнул первым.

— Она говорила, что ее мать хотела купить револьвер. Она не говорила, что ее мать действительно купила его.

— Таким образом, вы не можете утверждать, что тот револьвер, который вы нашли в руке Уиллы Торренс, в самом деле принадлежал ей.

— Мы не нашли этому никаких доказательств.

— Фактически револьвер мог принадлежать кому угодно.

— Он находился в ее руке, — твердо сказал Шульц и взглянул на свои часы.

— Вы не опоздаете на ужин, не беспокойтесь. Скажите, вам известно, что по крайней мере один врач в отделе вскрытий…

— Да, Абель Вурхис…

— Доктор Вурхис, верно, не согласился…

— Вурхис также делает аборты, — дополнил Шульц.

— Что бы там еще он ни делал, он написал отчет меньшинства по делу Торренс. По его мнению…

— Да, я знаю его мнение.

— Фактически он рекомендовал дальнейшее полицейское расследование. Было ли дальнейшее полицейское расследование, капитан Шульц?

— И Департамент полиции Раттерфорда, и отдел медицинской экспертизы Раттерфорда, и следствие коронера Раттерфорда — все пришли к заключению, что Уилла Торренс умерла от своей собственной руки. В дальнейшем расследовании необходимости не было.

— Лео, нам пора ехать, — сказала его жена, выключая телевизор. Она тут же направилась к столику, на котором лежала ее сумочка.

— Я думаю, вы должны знать, — подводил итог Шульц, — что за последние тридцать лет в Раттерфорде не было ни одного не раскрытого убийства. Мы и так достаточно натерпелись с этим проклятым самоубийством в цирке, можете вы представить, что…

— Лео! — резко прервала его жена.

— Желаю приятного аппетита! — кивнул он и вышел.

Все расстояние до Шарлотты она намеренно старалась опустошить свой разум, используя трюк, которому научила ее Сара Харрингтон, соседка по комнате. Все, что для этого требуется, — это подавить все белыми вещами, такими, как снег, платье невесты, лебеди, облака или застывший крем на торте, и картофельное пюре, борода Санта-Клауса или махровые банные полотенца, хлопок в цвету, целое бесконечное белое пространство, куда не могут проникнуть никакие дурные мысли, когда твой отец лежит в коме за тысячи километров отсюда.

Она позвонила матери за несколько секунд до того, как скатилась кубарем по лестнице к ожидающему такси, а затем зубами успела ухватить билет на рейс из Бостона «Эс-Эй-Эйр». Самолет приземлился в Шарлотте в семь пятнадцать, с опозданием на двадцать три минуты, что означало, что она должна спешить, чтобы поспеть на рейс в семь сорок пять на Калузу, хотя улыбающиеся диспетчеры полета заверили ее, что самолет будет ждать. Самолет должен прибыть в аэропорт Колбразы в девять двадцать девять в этот же вечер. Ее будет встречать мать. Теперь все, что от нее требуется, это успеть.

Она снова попыталась думать о белом, но все, о чем она могла думать, было серым. Серое, как мех Себастьяна, за исключением его брюшка. Она подумала об этом брюшке, таком мягком и белом, но сейчас и это не сработало, и все, что она смогла превозмочь, это бедный, серый кот Себастьян и день, когда его сбила машина. Как она любила этого большого старого кота с его улыбающейся мордочкой.

«Я пришла из школы около половины четвертого, — говорила она отцу, — и поискала Себастьяна, но его нигде не было видно. Я пошла к почтовому ящику, посмотреть, нет ли там чего-нибудь для меня, и случайно выглянула через улицу — ну, ты знаешь, там, где на лужайке доктора Ларри растет это большое дерево? И там, возле бордюра, был Себастьян… Он лежал в канаве. Сначала я подумала… я не знаю, что я подумала. Что он… играет со мной. А потом я увидела кровь… О Господи, папа, я не знала, что делать! Я подошла к нему и сказала: „Себастьян? Что… в чем дело, дорогой?“ И его глаза… Он смотрел так, как будто дремал, понимаешь, и у него все еще было это полусонное выражение на лице… только, о папа, он выглядел таким… таким скрюченным и изломанным. Я не знала… я не знала, как помочь ему. И я вернулась обратно домой, чтобы позвонить тебе, но мне сказали, что ты вышел из офиса. Я не знала, что делать. Я не знала, где мама, и не могла связаться с тобой, поэтому я пошла в спальню и нажала кнопку охранного устройства. Я решила, что теперь кто-нибудь примчится. Пришел мистер Сомс из дома рядом, а затем миссис Танненбаум. Она подкатила свой многоместный автомобиль с откидывающимся верхом к тому месту, где лежал Себастьян, и мы… мы очень осторожно подняли его. Мы сделали носилки из доски, которая была в гараже у миссис Танненбаум. Мы приподняли его совсем немного, достаточно, чтобы положить его на доску. Потом мы поехали к ветеринару. Папа, — сказала она, — доктор Ресслер думает, что он не выживет».

Они похоронили его на заднем дворе.

Там было местечко под деревом, на котором Себастьян часто располагался, наблюдая, как пеликаны низко стелятся над водой.

Его глаза подрагивали от волнения, он бил хвостом, словно кнутом. Они похоронили его здесь. Мамы еще не было дома. Отец спросил Джоанну, не хочет ли она что-нибудь сказать. Она склонилась на колени над раскрытой могилкой и положила маленькую оранжевую морскую раковину Себастьяну на грудь под пластиковый пакет, который они купили по дороге домой. «Я люблю тебя, Себастьян», — сказала она. Ее отец засыпал эту крохотную могилку, а сверху положил кусок дерна, который перед этим аккуратно срезал. Джоанна обняла его, и они вместе вернулись в дом. Он налил себе в высокий стакан виски со льдом и спросил Джоанну, не хочет ли она пива. Она кивнула, он открыл банку и дал ей. Джоанна сделала глоток и сказала: «Ненавижу вкус пива», но все равно продолжала пить.

Мать ворвалась в дом через десять минут.

Она вышла от парикмахера и обнаружила, что переднее правое колесо ее «мерседеса» спустило. Она обратилась на их местную бензозаправочную станцию за помощью, но им потребовался час, чтобы приехать, и еще двадцать минут, чтобы сменить колесо. А потом еще по пути домой мост на плотине оказался разведенным, чтобы…