Забавы с летальным исходом - Макбейн Эд. Страница 31

— Вооруженный? — спросила Кэндейс, и сердце у нее так и замерло. А сама меж тем продолжала строчить что-то в желтом блокноте, который лежал на обнаженном колене, и слегка так покачивать ножкой…

— Э-э… О… Нет, нет. Он скорее… как бы это сказать, служит для декорации. Даже не знаю, как и назвать его. Охранник? Гостеприимный хозяин дома?.. Нет, он просто показывает людям, где находится главное сокровище.

— То есть чаша?

— Да, именно. Чаша.

— А она большая, эта… э-э… Лавандовая комната? — спросила Кэндейс.

— О, довольно просторная, — ответил Оберлинг и перевел взгляд на развилку между грудей, что так соблазнительно выступали из выреза льняного костюма. — Тихая, уединенная, но достаточно просторная. По нашему замыслу, подобное размещение должно как бы регулировать поток посетителей. Там есть входная дверь, а на противоположном конце — вторая, для выхода. Таким образом у всех желающих будет достаточно времени, чтобы обойти чашу и как следует разглядеть ее. Люди часто чувствуют себя обманутыми, особенно когда…

— Так она будет в футляре? — осведомилась Кэндейс, продолжая строчить.

— Чаша? Да, конечно.

— Когда вы сказали, что она будет стоять там одна…

— Нет, я просто имел в виду, отдельно от всех остальных экспонатов выставки. Она будет заключена в прозрачный футляр. Стоять в центре комнаты и освещаться сверху.

— И, разумеется, в комнате будет охранник…

— Если точнее, то целых двое, да.

— Вооруженные?

— Нет.

— И вас… э-э… не беспокоит это последнее обстоятельство?

— Нет, нет. Чтоб здесь, у нас, в Калузе… Такого просто быть не может!

— Так возвращаясь к вопросу о…

— Да, да, простите, я несколько увлекся. Вы хотели знать, сколько именно посетителей мы ожидаем? Конечно, я могу ошибиться, но…

— Да, я проверю. Позднее, после официального открытия.

— Да. И еще, знаете ли, нам очень повезло, что оно состоится в субботу вечером. То есть до воскресенья официального вернисажа не будет. Короче, я предполагаю, мы соберем не меньше шести-семи тысяч посетителей. Вы наверняка считаете меня неисправимым оптимистом?

— Ничуть.

— Но человек, знаете ли, должен мечтать, — сказал Оберлинг, выпустил облако сигарного дыма и снова уставился на ее ноги.

— И выставка продлится две полные недели?

— Да.

— Хотела убедиться, чтобы не забыть упомянуть об этом в статье, — сказала Кэндейс и записала.

— А когда она должна появиться? — спросил Оберлинг.

— В понедельник. Через день после открытия.

— Чудесно, — заметил он. — А наша чаша простоит тут до шестнадцатого.

Это ты так думаешь — она едва сдержалась, чтобы не произнести этого вслух.

— А семнадцатого отправится в новое путешествие, — сказал он. — На родину, в Грецию. Спонсоры этой передвижной выставки явятся в понедельник и будут ее упаковывать.

— А где вы держите ее по ночам? — спросила она. — Это я так, из праздного любопытства.

— Не понял?

— Ну… ведь не станете же вы оставлять ее на ночь посреди комнаты, верно? Я имею в виду… этот стеклянный колпак, он подключен к сигнализации или нет?

Вот он, момент истины, подумала она. Давай же, отвечай, не тяни!..

— Вообще-то нет, — ответил он.

Прекрасно, подумала она.

— Но сам музей, разумеется…

— Само собой…

— А вот чаша…

— Да?

— Чашу помещают в сейф, когда выставка закрывается.

Черт, подумала она. Стало быть, придется работать медвежатником.

— Сейф?..

— Да, — кивнул он. — Ну, такой ящик на колесиках. А сами колесики — на шарикоподшипниках. И мы просто завозим эту тележку вниз, в хранилище.

Куда же это вниз, интересно, подумала она.

Оберлинг в разъяснения не вдавался.

— Скажите мне вот что, — начала она, выпрямила ноги, потом снова скрестила, уже по-другому. — Лично вы считаете, это действительно та самая чаша, из которой пил Сократ?

— А разве это имеет значение? — парировал он вопрос вопросом. — Главное — это, легенда. Сам сосуд, пусть даже принадлежавший к пятому веку до нашей эры и выброшенный тогда же на свалку, никакой денежной ценности, как вы понимаете, не имеет. Да и с чисто художественной точки зрения — тоже, поскольку в ту пору ничего примечательного в этом плане не производилось. Золотой век пришелся на два предшествующих столетия. Главное тут легенда, история… Та самая чаша, из которой пил сам Сократ. И это круто меняет дело, и получается, что подобная вещь может стоить целое состояние. Да, есть коллекционеры, готовые поубивать друг друга, лишь бы завладеть подобным раритетом. Вы это понимаете, мисс Хауэлл?

На секунду она забыла, что выступает сегодня под вымышленным именем.

— Поубивать? — расширив глаза, спросила она.

— Да, даже поубивать, можете себе представить, мисс Хауэлл! Человек может так возжаждать нечто, что способен ради этого убить себе подобного.

Секунду-другую ей казалось, что он вот-вот перелезет через стол и продемонстрирует свои слова на деле. Она поправила очки, снова выпрямила и потом скрестила ножки и изобразила легкое смятение.

— Можете себе представить, мисс Хауэлл?

Сигара пыхтела и извергала клубы дыма, точно вулкан, глаза его сверкали.

— Но тогда… Допустим, вдруг такой человек найдется… не полезет ли он в ваш сейф? — с самым невинным видом спросила она. — А кстати, где он находится?

— Никакой сейф не способен остановить подобного человека! — воскликнул мистер Оберлинг.

— Надеюсь, он находится у вас в укромном местечке?..

— А вы, я гляжу, любительница пошутить, — заметил Оберлинг и усмехнулся. — Я и сам обожаю разные укромные местечки… Так про что вы там спрашивали? Сейф?

— О Боже мой!.. — кокетливо и томно протянула она и снова шевельнула ножкой. — Нет, я ничего такого в виду не имела, — и она закинула ногу на ногу. — Просто я хотела… Хотела сказать, надеюсь, этот человек, который готов убить ради сокровища…

— Да, ради того, чтобы завладеть им. Просто владеть и даже не показывать никому другому. Сидеть и любоваться им в одиночку…

Глазами он так и пожирал ее стройную ножку, от щиколотки до бедра.

— Советую быть поосторожнее, — сказала она.

— В смысле?

— Ну, с этой чашей. Стоит убедиться, что сейф или это хранилище действительно надежное и безопасное место.

— Смею думать, что да. Корпус из нержавеющей стали, вделан в бетонную стену толщиной четыре фута, — сказал он.

— Да, тогда, пожалуй, он действительно надежен, — протянула она.

— Будьте уверены, — сказал он. — Послушайте, мисс Хауэлл, не хочу показаться слишком прямолинейным или назойливым…

— О Боже, а времени-то уже сколько! — воскликнула она. Захлопнула блокнот, резко встала, сверкнув напоследок ослепительной красоты бедром. — Пора бежать. Так что в первый же понедельник после открытия ищите в журнале статью, мистер Оберлинг. Надеюсь, что оправдаю ваше доверие.

— Я просто подумал, нельзя ли как-нибудь позвонить вам и…

— Страшно рада была познакомиться, — сказала она, сделав вид, что вовсе не слышала этих последних его слов. — Огромное спасибо, и извините, что отняла столько времени, мистер Оберлинг.

— Всегда рад, — ответил он и, низко склонив голову, поцеловал ей руку.

Ей стало почти жаль его.

Квартирная хозяйка Донофрио сообщила Мэтью, что ее жилец три раза в неделю ходит поразмяться в спортклуб под названием «Эн Стамина». Мэтью подъехал к зданию клуба в десять утра во вторник. Тренировочные залы располагались на втором этаже, над банком, из окон открывался вид на Хвост. День выдался удушливый и жаркий, но в просторном зале были установлены кондиционеры, чтобы создать все условия людям, явившимся сюда обрести форму или поддержать ее. Директор клуба, мускулистый тип, отдаленно напоминавший Брюса Уиллиса, указал Мэтью, где находится Донофрио. Мэтью вежливо поблагодарил его, пересек зал и оказался в дальнем его конце, у окна, где Донофрио карабкался по некоей системе движущихся лестниц. Вокруг, изнуряя себя различными упражнениями, занимались мужчины и женщины в тренировочных костюмах. И Мэтью в костюме из индийской льняной полосатой ткани вдруг почувствовал себя неуклюжим и мешковатым.