Торжество жизни - Дашкиев Николай Александрович. Страница 6

И вот теперь приходится сидеть, выжидая удобный случай, но как невыносимо ждать, не зная, что творится на белом свете, не представляя, где находятся советские войска, не слыша звуков родной речи!

— Их бин… ду бист… эр ист… — Степан не замечает, что уже давно повторяет эти слова машинально, а сам в это время неотрывно смотрит на черный полированный ящик радиоприемника в углу. Бессмысленное, бесполезное украшение! Из него не выжмешь ни звука.

— Макс Максович… — Степан встал и подошел к профессору. — Нельзя ли как-нибудь отремонтировать наш приемник?

Не отрывая глаз от микроскопа, старик машинально произносит:

— Отремонтировать приемник? Я уже просил об этом шефа, но… — и он безнадежно развел руками.

— А если попытаться собственными силами найти повреждение?

— Что ты, что ты, Стефан! Там такой лабиринт! — профессор нарисовал пальцем в воздухе какую-то очень запутанную линию и смущенно улыбнулся. — Я ничего не могу понять в этом хаосе. Впрочем, вот что: раскрой-ка второй шкаф, там есть хорошая книга — "Практическая радиотехника"… Неси сюда… Наш приемник называется "Бляупункт". Гм… Где же схема? Есть и схема. Но что это за зубчики? Непонятно. Придется прочесть все сначала.

С помощью профессора Степан прочел эту книгу за несколько недель. Хитрая путаница проводов начала терять свою таинственность. Теперь Степану стал понятен и тот детекторный приемник, который он когда-то построил по рисункам детского технического журнала.

Профессора Брауна также увлекла идея отремонтировать приемник. Старик и подросток подолгу просиживали над сложной схемой, проверяя по ней правильность и целость соединений, определяли пригодность ламп и сопротивлений. И, наконец, нашли: был оборван ввод к силовому трансформатору. К счастью, повреждение оказалось легко исправимым.

И вот наступила торжественная минута. Профессор устало откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, а Степан — радостно-взволнованный воткнул штепсель в розетку.

Откуда-то из пустоты возникло тихое шипение. Оно нарастало, переходило в свист и, наконец, послышался обрывок какой-то фразы. Затем стрелка побежала по шкале. Музыка, смех, повизгивание морзянки. Стрелка остановилась, из репродуктора донеслось:

— …Таким образом, шестая немецкая армия фельдмаршала Паулюса была окружена и уничтожена. Фельдмаршал Паулюс взят в плен.

Профессор Браун вздрогнул. Паулюса он знал лично.

Каждую ночь, едва лишь умолкало движение в подземном городе, Степан Рогов бросался к радиоприемнику.

Ласково, лукаво подмигивал зеленый глазок настройки. Тихим шорохом прокатывались по лаборатории атмосферные разряды. Но вот издалека, казалось из бесконечности, начинал звучать голос родной Москвы… В жар и в холод бросало подростка. Он чувствовал: расширяются дали, раскрывается пространство, и уже нет подземного города с его страшными казематами. Есть громадная планета, и над ней звучит тихий торжественный голос — голос Родины.

Родина ликовала. В сводках Совинформбюро передавались длиннейшие списки разгромленных частей гитлеровской армии и перечень захваченных советскими войсками трофеев. Назывались освобожденные населенные пункты, и даже не мелкие, а районные центры, города. Это было начало конца гитлеровской Германии.

Прослушав очередную сводку, Степан шептал, захлебываясь от волнения:

— Макс Максович, понимаете? Харьков освобожден! Харьков освобожден!.. Еще немного, еще несколько месяцев — и наши совсем выгонят фашистов! Наши придут сюда! Я приведу вас и скажу, что вы ничего плохого не сделали.

Профессор растерянно пожимал плечами:

— Харков… Шарков… Ошень карошо!

В эти дни Степан стал разговорчивее. Он рассказывал о том, как жил на привольной советской земле; как нагрянула война, и он стал партизаном; как попал в концлагерь, где ежедневно гибли десятки военнопленных; как бежал оттуда вместе с другими пленными, и профессор слушал его, опустив голову. Ничего этого он раньше не знал. Рушились все моральные критерии, пошатнулись основы пацифистской философии профессора Брауна, — неумолимые факты загоняли его в угол, откуда выхода не было.

…Прошло еще несколько томительных месяцев, и вот на весь мир загрохотала битва на Курской дуге. Советские войска прорвали фашистский фронт и перешли в решительное наступление.

Однажды утром, слушая сообщение Информбюро, Степан вдруг вскочил с места и закружился в сумасшедшей пляске, крича:

— Алексеевка! Освобождена Алексеевка!

Советские войска освободили родное село Степана. Но излив свой восторг, подросток насупился и за все утро не произнес ни слова.

Пришел шеф подземного города профессор Руффке — это был обычный день директорского осмотра лабораторий. Степан, как всегда, уселся в самом дальнем углу, но Браун видел, что мальчик смотрит на шефа особенно зло и ненавидяще.

Едва лишь за Руффке закрылась дверь, Степан тихо подошел к профессору:

— Макс Максович, я понял почти, все, что говорил этот фашист… Он сказал, что работа над вирусом "Д" заканчивается… Это вы помогли ему?

Профессор хотел возмутиться, прикрикнуть на Степана — кто дал право мальчишке допрашивать его? Но тут впервые со всей ясностью представился Максу Брауну весь ужас положения. Вирус "Д", заключенный пока что в небольшие стеклянные ампулы, мог умертвить сотни тысяч людей…

Опустив голову, Макс Браун заметался по лаборатории, наталкиваясь на предметы, потирая рукой лоб. Он хотел бы забыть обо всем в мире, ни о чем не думать…

Вдруг он остановился и обвел взглядом помещение. Все, что было таким обычным, примелькавшимся, стало совсем иным: серые стены… низкий потолок… длинные стеллажи у стен… на стеллажах банки с белыми крысами… стол, заставленный пробирками, колбами, ретортами… И ни одного окна!

Из этого каземата, глухого железобетонного гроба, не было выхода. Не было выхода и в жизни.

Степан сочувственно наблюдал за профессором. Он понимал, что переживает старик.

— Профессор!

Макс Браун молча обернулся. Степан подошел к нему вплотную и тихо сказал:

— Профессор… надо уничтожить вирус "Д".

Профессор отрицательно покачал головой:

— Невозможно. Они все предвидели: половина моих препаратов сразу же поступает в сейф директора института. Даже если эти ампулы, — он показал на пробирки с желтыми крестами, будут уничтожены, одной из тех, что хранятся у Руффке, вполне достаточно, чтобы вызвать страшнейшую эпидемию.

— А если уничтожить ампулы шефа?

— Как?

Степан не знал как. Может быть, схватить шефа, когда он в следующий раз зайдет в лабораторию, и заставить его отдать ампулы? Или пробраться к нему в кабинет и устроить разгром?..

Но все это были нереальные, неосуществимые планы.

Оставался последний — страшный, разработанный до мельчайших деталей… Его можно было применить только в том случае, когда другого выхода не найдется.

— Макс Максович! Что произойдет, если в главном коридоре разбить ампулу с вирусом "Д"?

У профессора перехватило дыхание. Так вот что задувал этот мальчишка: уничтожить подземный город, уничтожить себя, и ценой собственной жизни спасти многих людей. Вот и настал час, когда выбора нет, когда говорит голос совести.

И если бы профессор был уверен, что ни один фашист не уцелеет в подземном городе и навсегда исчезнет страшная тайна вируса "Д", он, не теряя времени, сделал бы то, что задумал Степан. Но мальчик многого не знал.

Профессор заговорил взволнованно и огорченно:

— Не стоит! Это ничего не даст. В главном коридоре повсюду герметические заслонки. Едва контрольные приборы покажут бактериологическую опасность, многотонные стальные щиты автоматически опустятся, в коридоре будет разбрызгано дезинфицирующее вещество… и мы убьем только самих себя… Подожди немного — может быть, удастся выдумать что-либо получше… Да и вирус "Д" не станут использовать, прежде чем не будет найдено противоядие против него, а я постараюсь сделать все возможное, чтобы оно никогда не было найдено.