Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Раппапорт Хелен. Страница 21

Врачи настаивали на том, чтобы Николай провел еще некоторое время в Крыму для окончательного выздоровления, поэтому он с семьей выехал из прекрасной, напоенной южными ароматами Ялты только 9 января 1901 года. На яхте «Штандарт» они прибыли в Севастополь, а там пересели на императорский поезд, который доставил их в Санкт-Петербург. Еще в Севастополе Николай и Александра получили сообщение, что королева Виктория, чье здоровье уже некоторое время ухудшалось, умерла в Осборне 22 января (НС).

Когда они вернулись в серый и мрачный Санкт-Петербург, российский дворцовый сезон был немедленно отменен, и весь императорский дом погрузился в траур. Александра была в то время на четвертом месяце беременности, и врачи не позволили ей поехать в Англию на похороны. Вместо этого она приняла участие в поминальной службе по бабушке в англиканской церкви в столице, где, поддерживаемая Николаем, она, ко всеобщему удивлению, открыто плакала. Это был первый и единственный раз, когда царица проявляла свои чувства на публике столь открыто [218].

Потеря любимой бабушки была глубокой травмой для Александры, но, к счастью, ее здоровье оставалось в целом хорошим во время этой четвертой беременности. Великий князь Константин, увидав Александру в феврале, отметил, что она «очень похорошела», и больше того, она себя чувствовала «прекрасно – в отличие от предыдущих случаев». В связи с этим великий князь сделал в своем дневнике такую запись: «Все с трепетом надеются, что на этот раз будет сын». Однако озабоченность этим вопросом отступила на второй план в мае, когда пятилетняя Ольга в Петергофе заразилась тифом [219]. «Она находится наверху, отдельно от сестер, в пустой комнате… но на верхнем этаже под крышей довольно жарко, – сообщала Александра подруге. – Я провожу бо?льшую часть дня с ней; подъем по лестнице мне сейчас утомителен в моем теперешнем состоянии». Ольга проболела пять недель, очень похудела и побледнела. Ее длинные светлые волосы пришлось коротко подстричь, потому что из-за болезни они стали выпадать. «Ей нравится, когда я с нею, и поэтому я провожу у нее все время, быть с ней для меня удовольствие», – писала Александра, добавив, что «сердце разрывается при виде больного ребенка, это очень больно, – храни ее Бог» [220]. Ольга настолько изменилась за время болезни, что Татьяна, увидев ее, не узнала сестру и заплакала.

Когда акушерка Гюнст приехала в Петергоф, чтобы подготовить все для рождения четвертого ребенка, она была обеспокоена, что физические и психологические нагрузки царицы при уходе за больной Ольгой могут спровоцировать преждевременные роды, и вызвала врачей [221]. Но все обошлось благополучно. 5 июня в 3 часа ночи на Нижней даче у Александры начались роды. Они прошли очень быстро на этот раз. Через три часа, без всяких осложнений, она родила большую, весом 11? фунтов (5,2 кг), девочку. У Николая не было времени на то, чтобы волноваться. Все произошло так быстро, что все домашние не успели осознать это событие и разволноваться, и это позволило Николаю и Александре «почувствовать покой и уединение» [222]. Они дали своей дочери имя «Анастасия», от греческого «анастасис», что означает «воскресение». В русской православной традиции это имя было связано со святой великомученицей IV века Анастасией, которая помогала христианам, брошенным в темницу за свою веру, и которая была известна как «узоразрешительница».

В честь рождения дочери Николай объявил амнистию студентам, находившимся в заключении в Санкт-Петербурге и Москве после беспорядков, случившихся предыдущей зимой [223]. Имя «Анастасия» не было традиционным для российской императорской семьи, и, назвав так дочь, царь и царица, возможно, выразили глубокое внутреннее убеждение, что Бог ответит на их молитвы и что российская монархия еще сможет воскреснуть благодаря рождению у них сына.

Однако и русский народ, и императорская семья были чрезвычайно раздосадованы. Как подметила жена американского дипломата Ребекка Инсли Каспер, рождение Анастасии вызвало «просто неописуемое волнение в стране, требовавшей мальчика» [224]. «Боже мой! Какое разочарование!.. Четвертая девочка!» – воскликнула великая княгиня Ксения. «Прости, Господи! Все вместо радости почувствовали разочарование, так как ждали наследника, и вот – четвертая дочь», – вторил ей великий князь Константин [225]. «Торжество, но и разочарование», – гласили заголовки лондонской газеты «Дейли мейл» от 19 июня (НС). «Большое ликование, но есть и широко распространенное подспудное разочарование, потому что все страстно надеялись, что это будет сын». Газета не могла не высказать свои соболезнования: «Русского царя и царицу до сих пор ждало жестокое разочарование в их чаяниях обрести наследника, каковы бы ни были их частные родительские чувства по отношению к их четырем дочерям… [которые] с огорчительной регулярностью появлялись на свет, хотя ожидали другого» [226]. Отклик в России был вновь тяжелым и суеверно негодующим, как сообщал французский дипломат Морис Палеолог: «А мы ведь говорили, мы предупреждали! У этой немки дурной глаз. Из-за ее мерзкого влияния на нашего императора он обречен на катастрофу» [227].

Наперекор такому обилию негатива Николай в полной решимости показать, как он горд своей четвертой дочерью, приказал провести ее крещение в августе со всевозможной пышностью. В целом церемония крещения Анастасии прошла по тому же сценарию, что и крещение всех сестер Романовых, в том числе и с пушечной канонадой, когда «пушки палили от Петергофа до столицы». Позже Николай пригласил своих высокопоставленных гостей на обед, во время которого те «подходили к счастливому, как можно было предположить, отцу новорожденной, чтобы передать свои поздравления». Ребекка Инсли Каспер сообщала, что в какой-то момент царь, видимо, был больше не в силах скрывать свое огорчение, поскольку, повернувшись к одному из послов, он, как рассказывали, с печальной улыбкой произнес: «Придется нам попробовать еще раз!» [228]

Три месяца спустя Николай и Александра прибыли с визитом в Компьен по приглашению нового президента Франции Эмиля Лубе. Их дочери остались в Киле в гостях у сестры Александры, Ирэны. Для обеспечения безопасности монархов были приняты все меры: город был наводнен французской полицией, отряды которой были, в частности, направлены «прочесать лес, обыскать в нем каждый куст» в поисках нежелательных лиц. Замок, в котором Николай II и Александра Федоровна должны были остановиться, был также обследован самым тщательным образом «от подвала до чердака», а среди обслуживающего персонала замка находилось несколько детективов в штатском [229].

Царственные супруги были, совершенно очевидно, счастливы вместе, но Александра была, несомненно, в состоянии уныния и подавленности. На устроенном в их честь большом приеме, как вспоминала дочь российского посла в Вашингтоне Маргарет Кассини, императрица показалась ей погруженной в свои мысли, отсутствующей. Она выглядела, как всегда, ослепительно, была одета во все белое, на ней были изысканные украшения, «в основном из жемчуга и бриллиантов, которыми она была усыпана с ног до головы». Но, как не могла не заметить Кассини, «императрица носит их без удовольствия». У французов сложилось впечатление, что российская императрица выглядит беспредельно опечаленной: «Oh, la la! Elle a une figure d’enterrement» [230], – жаловались они. Ее печаль, подумала Кассини, была вызвана сознанием, что она «мать одних только девочек». «Есть ли у вас дети?» – то и дело спрашивала Александра то у одной, то у другой дамы, подходивших представиться ей на приеме. И всякий раз печаль накатывала на нее, когда в ответ от дамы, приседавшей в реверансе, она слышала: «Сын, Ваше Величество» [231].