Матросская тишина (сборник) - Лазутин Иван Георгиевич. Страница 50
Тайну хранили, как гробовую. — Барыгин смолк, жадно глядя на пачку сигарет в ожидании разрешения закурить еще.
— Ну и что, дорылись? — спросил Ладейников, пододвигая Барыгину сигареты.
— Дорылись. Торец в торец, как по какому-то сверхточному прибору, который еще не придумали горные инженеры для строительства тоннелей.
— Нет, Барыгин, насчет горных инженеров — ты брось! У них все есть. Сейчас проходчики тоннелей выходят навстречу друг другу с точностью до дециметра.
— Ну, может быть… Это я для красного словца. — Барыгин жадно затянулся сигаретой и продолжал: — Так вот, наш брат, кто годами хлебал за проволокой баланду, как волк волка, видит друг друга издалека. Вот так и я снюхался с Темновым и Шаминым.
— И оба сразу же раскрыли свое прошлое?
— А что им в маскарад играть? О Шамине я слышал на Колыме. Имя его когда-то гремело.
— Кличка есть?
— А как же? Без клички нашему брату нельзя. На Колыме его звали Рысью.
— За что так зло?
— Рысь — человек коварный и жестокий. Не прощает предателей и подлюг.
— А Темнов?
— Темнов — тряпка. Ломовая лошадь. Недаром и нарекли Верблюдом.
Допрос пока протекал так, как и планировал его Ладейников, если не считать некоторых побочных отступлений, которые не были обязательными в ходе расследования. Бросив взгляд на листок, где у него был написан план допроса, он дошел до пункта о Валерии Воронцове.
Ладейников взглядом показал на магнитофон, стоявший на столе перед Барыгиным.
— Ну а теперь поработаем с музыкой, не возражаешь?
— С превеликим удовольствием. Только вы почему-то, гражданин следователь, нарушили статью сто сорок первую УПК РСФСР.
— Каким образом я нарушил ее? — удивился Ладейников, который к магнитофону при допросе обвиняемого прибегает впервые.
— В этой статье сказано, что о применении звукозаписи следователь обязан уведомить допрашиваемого до начала допроса.
— Я вас уведомил в начале допроса, — сказал Ладейников и уже хотел было достать из портфеля Уголовно-процессуальный кодекс, чтобы прочитать статью сто сорок первую, но удержался. Не решился обнаружить свою неосведомленность перед обвиняемым.
Улыбка на лице Барыгина была самодовольной и в некоторой мере торжествующей.
— А ведь в сто сорок первой статье УПК РСФСР, введенной в августе 1966 года, черным по белому сказано, что звукозапись, если она применяется, должна отражать весь ход допроса, а не часть его. А вы свою музыку хотите включить, когда мы уже с вами досыта наговорились.
Только теперь Ладейников вспомнил, что допрашиваемый был прав. Почувствовав, как к лицу его прихлынула кровь, он долго в упор смотрел на Барыгина.
— Ну что ж, не будем нарушать УПК. Обойдемся на этот раз без фонограммы.
— Да, пожалуй, так будет лучше. Без нарушений.
— Из тебя мог бы получиться хороший юрист, Барыгин, — сказал Ладейников, прикидывая в уме, каким очередным вопросом возобновить прерванную нить допроса.
— Мог бы, но не получился. Помешали жизненные обстоятельства.
— Не могу понять одного — как к вам затесался мальчишка Валерий Воронцов? Неужели ты не знал, Барыгин, что вы могли сломать всю его жизнь? Что, не могли справиться с задачей втроем? Такие опытные в своем привычном амплуа, и вдруг… Так замазать парня!.. Расскажи, как он очутился с вами?
— Случайно, гражданин следователь. Валерка ни в чем не виноват. Отшейте его от нас. Он даже не знал, что находилось в чемодане, который ему передал Верблюд. Валерка сидел в скверике и ждал нас. Он только на другой день, в Софрино, догадался, что влип в историю. Его мы кое-как отвязали от себя, но, думаю, что и он сейчас, наверное, где-то хлебает тюрягу. — Следя за напряженным выражением лица следователя, Барыгин на некоторое время замолк, потом, бросив на Ладейникова тревожный взгляд, озабоченно спросил: — Скажите, Валерий арестован?
Ладейников почувствовал, что во взгляде Барыгина колыхалась искренняя тревога за парня, который совсем случайно попал в историю.
— Валерий на свободе? — Вопрос Барыгина прозвучал настойчиво.
— Он тоже арестован, — ответил следователь. — Расскажите подробно, как Валерий Воронцов попал в вашу компанию?
— Ну, как… — начал Барыгин и, подняв голову, устремил взгляд вверх. — За день до этого я зашел во двор дома, где живет Валерий, чтобы отдать дворнику трешку, взаймы брал. И вдруг вижу — сидит в углу скверика Валерка. Дворника я не нашел. Наверное, в кафе пиво дул. День был жаркий. Вижу — парень сам не свой. Я его спрашиваю: «Ты чего?..» Он молчит. Глаза заплаканные. Вижу, что на душе у него кошки скребут. Говорю ему: «Иди домой… Умойся, ты весь в потеках от слез…» Он говорит: «Пошел бы, да ключи от квартиры потерял. А матери и отчима нет дома. Уехали за город, в двухдневный дом отдыха. На субботу и воскресенье. Куда — в записке в дверях не написали». А Валерка, как я понял, только что из турпохода вернулся. С ним маленький чемоданчик. Ну, думаю, нужно выручать парня. Не на улице же ему скитаться двое суток. Пригласил к себе. Благо, что родичи мои — мать и дед — уехали к тетке под Рязань, говорят, там грибов — море. Ну, уговорил Валерку, он пошел со мной. И тут, как на грех, зашли Верблюд и Рысь. Пришли не пустые. Началась выпивка. Угостили и Валерку. Он запьянел быстро, как цыпленок. Спал до вечера. А вечером мы, как и запланировали, вышли на дело. Ну что, думаю, оставлять его одного в квартире опасно. Проснется и ничего не поймет, где он, что с ним. Решили взять его с собой. — Каждое слово Барыгин говорил отчетливо, чтобы следователь успел записать в протокол его показания.
Когда Барыгин умолк, словно что-то с усилием припоминая, следователь сказал всего два слова:
— Продолжайте дальше.
И Барыгин продолжал свой рассказ:
— Ну, взяли; собой. Он еще от похмелья не отошел как следует. По пути на улицу Станиславского взяли такси. Сказали, что берем на час, что за час простоя платим два червонца. Мужик попался сговорчивый. Подъехали к дому пятнадцатому по улице Станиславского дворами. Вышли все четверо. Чтобы не видел таксист, прошли к третьему подъезду семнадцатого дома. Для маскировки. Распределились, как условились заранее: Шамин и Темнов пошли в двадцать четвертую квартиру, я остался на лестничной площадке первого этажа. На шухере.
— А Воронцов? — Следователь лихорадочно, почти стенографически, записывал показания Барыгина.
— Валеру я оставил в скверике перед домом и сказал ему: «Сиди на лавочке и жди нас, мы минут на десять отлучимся за вещами». Он мотнул головой и сел на лавочку. Пьяная одурь с него еще не сошла. Он был какой-то не то больной, не то полусонный. Что-то у него, видать, в жизни стряслось.
— Шофер такси мог видеть из машины сидящего в скверике Валерия? — задал вопрос следователь.
— Не мог. Я специально усадил его на скамейку, которая с улицы из-за густых кустов акации не просматривалась.
— Шамин и Темнов поднялись к двадцать четвертой квартире не с пустыми руками? — задал вопрос Ладейников.
— Не с пустыми.
— Что у них было?
— Фомка, отмычка и связка ключей.
— В чем они были?
— В «дипломате».
— Кто его нес?
— Шамин.
— Чей «дипломат»?
— Шамина.
— Сколько они пробыли в двадцать четвертой квартире?
— Двадцать минут, я засек по часам.
— Во сколько это было по твоим часам?
— Они спустились в двенадцать тридцать.
— Что с ними было?
— Три чемодана.
— Какие?
— Два больших и один средний.
— Цвет чемоданов?
— Два больших — оба черные гарнитурные, третий, что поменьше, — коричневый.
— Чемоданы кожаные, дерматиновые?
— Да, кожаные, новые и, как видно, импортные.
— Чемоданы тяжелые?
— Да, порядочно… Все-таки два сервиза «Мадонна» на двенадцать персон чего-то тянут, ну и столового серебра с полпуда… Целый чемодан хрусталя. Чемодан книг.
— Содержание чемоданов следствию известно. Сейчас ответь мне, что делал Валерий Воронцов, когда вы все трое вышли с чемоданами из-под арки дома?