Матросская тишина (сборник) - Лазутин Иван Георгиевич. Страница 89

При виде оторопевшей Калерии сразу ослабевшая нога Валерия соскользнула со стремянки и шлепнулась об асфальт. Руки его повисли расслабленными плетьми. Многое бы отдал в своей жизни Валерий, чтобы в эту скорбную и позорную минуту его не видела Калерия. Он хотел что-то сказать в ответ на ее тревожно-вопросительный взгляд, когда она быстрой походкой шла к машине, но сержант-конвоир, не дав раскрыть ему рта, скомандовал сиплым голосом: — быстрей!.. Чего мешкаешь?!.. — и, крепко подхватив Валерия под руку, помог подняться в машину. Захлопнув за Валерием дверцу, он закрыл ее на ключ.

— Товарищ капитан, — высунувшись из кабины, спросил водитель с погонами старшины, — в управление или в отделение?

— В клинику Склифосовского!.. И как можно быстрей! Будут заторы или помехи — прорывайся с сиреной! — Бросив взгляд на лейтенанта, капитан распорядился: — Поедете со мной и вы, лейтенант. Парню необходима срочная квалифицированная помощь. Что тут у них произошло — разберемся после.

Когда машина скрылась под аркой, Калерия подошла к дворнику.

— Что тут произошло, вы не в курсе дела? — спросила она, видя по лицу старика, что он чем-то очень взволнован.

— Не могу знать. Поднимитесь к ним в квартиру, там вам все расскажут.

— Там есть кто?

— Есть, есть… — Дворник отрешенно махнул рукой и в сердцах сплюнул. — Только не те, кому там нужно быть.

По сердитому лицу старика Калерия поняла, что толку от него не добьешься, а поэтому решила подняться в квартиру Валерия.

Глава тридцать шестая

Перед тем как допросить Яновского вторично, Ладейников внимательно прочитал показания Эльвиры, которая по делу шла как свидетельница, а также показания Валерия Воронцова. Показания Яновского при первом допросе были настолько сбивчивыми и уязвимыми, что если даже не принимать во внимание показания Валерия и Эльвиры, то и в этом случае в них были видны явные противоречия и отсутствие всякой логики в поведении Валерия Воронцова, нанесшего ему колющую рану в левое плечо. Не вызывал доверия Яновский и как личность: слащавый, с угодливой интонацией в голосе, с претензией на интеллигентность.

Ладейников посмотрел на часы. Времени было десять минут одиннадцатого. Яновского он вызвал повесткой на десять ноль-ноль. «Опаздывает», — подумал Ладейников и уже хотел было набрать номер телефона, чтобы узнать — не заболел ли, не задерживают ли Яновского какие-нибудь непредвиденные обстоятельства, но успел набрать только две цифры на телефонном диске, как дверь кабинета приоткрылась и в просвете показалась знакомая стройная фигура Яновского. На нем был модного покроя светло-серый костюм, плотно облегающий его спортивную фигуру. На фоне бледно-голубой рубашки ярко выделялся темно-вишневый галстук и лишний раз подчеркивал, что в туалете Яновского было все тщательно продумано. «Таких модных красавчиков любят фотографировать для рекламы в перворазрядных столичных парикмахерских-салонах», — подумал Ладейников, встретившись взглядом с Яновским, на лице которого светилась улыбка. Нет, это была не дежурная канцелярская улыбка служивого человека, в этой улыбке душевная мягкость переплеталась с чувством знающего себе цену мужского достоинства.

— Можно? — бросил с порога Яновский.

— Да, да, войдите, — ответил Ладейников и закрыл папку с протоколами допросов Валерия и Эльвиры.

Даже в том, как Яновский садился, как легким жестом расправил полы пиджака и небрежно поправил галстук, Ладейников уловил натренированное изящество движений человека, который знал, что он элегантен и производит впечатление не только на женщин.

Некоторое время сидели молча, глядя в глаза друг другу. Один думал: с чего лучше всего начать вторичный допрос, в котором, в отличие от первого, следователь приготовил высокие пороги, через которые потерпевшему перешагнуть будет трудно. Другой, выдерживая пристальный взгляд следователя, делал вид, что на любой его вопрос он может дать только искренний и правдивый ответ.

В отличие от всех случаев общения двух лиц, между которыми происходит диалог, разговор следователя с допрашиваемым всегда чем-то напоминает игру в одни ворота. Следователь бьет мяч, а допрашиваемый пытается его удержать.

— При нашей первой встрече с вами не были известны некоторые обстоятельства, которые проливают новый свет на поведение или, вернее сказать, на причины агрессивного поведения Воронцова Валерия, нанесшего вам колющую рану в левое плечо, — начал Ладейников, сделав акцент на слове «причины». — Есть и другие, ранее неизвестные следствию факты, о которых вы в своих показаниях ничего не сказали. А они, эти факты, имеют существенное значение. — Ладейников замолчал и принялся расписывать на клочке бумаги шариковую ручку. — Ну и стержни у нас нынче изготовляют.

Яновский словно ждал этой последней фразы. Молниеносно достав из бокового кармана белую шариковую ручку, он положил ее на стол перед Ладейниковым:

— Презентую!.. С японским стержнем, фирмы «Тонако». Мой друг, командир корабля международных авиарейсов, неделю назад подарил мне целую дюжину таких ручек. Не хватит жизни, чтобы исписать их все.

Ладейников отодвинул от себя японскую ручку на край стола.

— Пока обхожусь отечественными.

— Я вас понимаю, — закивал головой Яновский. — Не тот случай и не то место, где можно делать ни к чему не обязывающие незначительные презенты. — Взяв со стола ручку, он положил ее в карман. — Готов выслушать ваши вопросы.

— У меня их будет несколько. И прошу ответить на них правдиво.

— Можно подумать, что вы заранее настроены на то, что в моих ответах может быть неискренность.

— Не обижайтесь, я на работе. А вот в этом месте протокола вам придется расписаться еще раз.

— За что расписаться? — Яновский забыл, что при первом допросе он тоже в начале дачи показаний расписывался.

— За то, что за дачу ложных показаний вы несете уголовную ответственность по статье сто восемьдесят первой Уголовного кодекса РСФСР.

Яновский поставил свою подпись в том месте, куда ему указал пальцем Ладейников.

— У вас даже протокол ведется по протоколу, — попытался скаламбурить Яновский, на что Ладейников никак не отреагировал, сделав вид, что он не слышал реплики Яновского.

Расписав наконец ручку, следователь записал в бланке протокола свой первый вопрос и произнес его отчетливо и твердо:

— Вы занимаетесь спортом?

— Сейчас? — На лице Яновского встрепенулась улыбка недоумения. — Разве только утренней гимнастикой да изредка теннисом. Разумеется, когда есть время.

— А раньше? В молодости? — Взгляд следователя винтом вкручивался в глаза Яновского.

Яновский пожал плечами.

— В молодости?.. Был грех, баловался боксом, неплохо играл в волейбол… А впрочем, кто из нас в молодости не гонял в дворовой команде шайбу или футбольный мяч? Про себя могу сказать — кем только я не хотел быть: и летчиком, и геологом, и альпинистом, а однажды даже снимался в кино на Одесской киностудии. Правда, в массовке, за червонец в день, но сколько потом было волнений и разговоров. Даже сдавал экзамен во ВГИК, да провалился на втором туре. Переоценил себя. На вопрос экзаменатора: «Кого бы вы хотели сыграть в кино?» — я по самонадеянности ответил: «Гамлета и Артура в «Оводе» Войнич».

Видя, что словоохотливый Яновский, петляя, уходит от поставленного вопроса о том, каким видом спорта он занимался в молодости, следователь мягким жестом поднятой руки остановил допрашиваемого.

— Вы уклонились от вопроса. Значит, в молодости вы занимались боксом?

— Да, я сказал об этом. И не только боксом. У меня, при моем неплохом росте, хорошо шли прыжки в высоту. Кролем и брассом плаваю с тринадцати лет. А в десятом классе увлекся прыжками в воду с вышки.

И снова Ладейников перебил Яновского:

— Скажите, в боксе у вас были успехи? Разряд имели?

— Да ну… какой там разряд!.. Просто наш школьный физрук увлекался боксом и однажды на деньги, выданные на спортинвентарь, закупил десять пар боксерских перчаток. Ну тут и пошла катавасия! Лупцевали друг друга по мордасам каждый вечер. Я даже увлекся. Есть в этом виде спорта что-то, я бы сказал, глубоко национальное, идущее от наших дедов и прадедов, которые стена на стену шли в кулачных боях.