Белорусские народные сказки - Автор неизвестен. Страница 11

Не сумел старший брат рассказать сказки. Тогда взял старик да со спины у него полосу и вырезал, об ось потер и добыл огня.

Охотник взял огонь и пошел. Совсем было уже дошел до места, как вдруг спина у него разболелась, и огонь погас. Приходит он к братьям и говорит:

— Погас огонь.

И приказывает среднему:

— Ступай теперь ты за огнем.

И со средним братом приключилось то же, что со старшим, и этот не принес огня. Посылают дурака.

Пошел дурак за огнем, а умные меж собой разговаривают: — Пусть старик и нашему дураку полосу вырежет, не одним нам страдать.

А дурак отыскал избушку, вошел в нее и видит: лежит старичок, сам в уголке, нос на крюке, ноги на потолке. Дурак и говорит:

— Здравствуй, старинушка!

— Здравствуй, детинушка!

— Дай, старинушка, огонька.

— Скажи сказку, да присказку, да еще небылицу. А коли не скажешь, так я у тебя со спины полосу вырежу, об ось потру — вот и огонь будет.      ^

Отвечает дурак:

— Сказку-то я скажу, только не говори мне «врешь»! Если же скажешь, так уж я сам у тебя со спины полосу вырежу, об ось потру и сам огня добуду.

На том и порешили, и начал дурак сказку сказывать:

— Вот, старинушка, первая сказка. Жил я с дедом, а батюшка тогда еще не родился. Как батюшка родился, послал меня соседей на крестины звать. Пошел я, два двора миновал, а третий позабыл. Всю деревню обошел и никого не позвал, вот и привалило на крестины народу видимо-невидимо, так что и посадить негде. Да ведь я догадлив: кого на кол, кого на рогатину — всех рассадил.

А у дедушки моего был ковш, из железа выдолбленный. Вот и стал я соседей из этого ковша потчевать: два раза по лбу, а третий с водкой. Так их употчевал, что из-за стола не вылезут.

Ну, кое-как прочухались и разошлись по домам.

Захотелось тут моему деду дичинки. Взял я топор, взял пилу и пошел на охоту. Вижу—гора высокая. Я давай на ту гору лезть.

Лез, лез, шилом подпирался. Влез на гору, глянул: там озеро, плавают три уточки, две беленьких, а третья ну что твоя снежиночка. Я как запущу в них топором: по двум промахнулся, а в третью не попал — всех трех убил. А топор соскочил с топорища, да и плавает, а топорище утонуло. Как его достать?

Я и давай вокруг липняк да орешник рубить, да корзины плесть. Наплел корзин и начал ими воду из озера черпать. Всю воду до капельки вычерпал, достал и уточек и топор с топорищем. Принес домой, а дедушка говорит:

—      Благодарствую, внучек! Вот я с крестин-то подкреплюсь маленечко дичинкой!

Захотелось тут мне еще больше ублажить дедушку, и пошел я снова для него на охоту, а топор-то захватить и забыл. Иду это я около тростника, а в тростниках дятлы пищат. Примерился я, как этих дятлов взять, а рука не пролезает. Ну, я туда голову засунул да всех их там и поел. Хотел идти, а голова обратно не лезет. Что тут делать? Я голову оставил, сбегал домой, взял топор, вернулся к тростнику, голову разрубил, взвалил на плечи и пошел.

Иду себе вдоль речки по крутому бережку, захотелось мне напиться. Снял я со своей головы черепок, зачерпнул воды, напился, положил черепок обратно на голову и пошел дальше.

Посмотрел на тот берег и вижу: медведь шмеля дерет. Я через речку перескочил прямо к медведю да как хвачу его топором, он наземь и повалился.

—      За что ты его дерешь? — спрашиваю медведя.

А медведь отвечает:

—      Обещался он мне два пуда меду дать, да обманул, вот я его за это и деру.

Я, старинушка, медведя прогнал. За это шмель мне два пуда меду дал. А во что мне этот мед взять? Да я догадлив: надрал лыка, к лыку весь мед привязал да за пазуху. Прихожу к берегу, а перейти негде. Тогда сгоряча-то перепрыгнул, а теперь, с медом, не могу. Вдруг вижу под кустом две лодочки: одна дырявая, а другая без дна. В дырявую я сам сел, а в другую, без днища, мед положил.

Переплыл реку, побежал домой, заложил кобылу в телегу. Приехал за медом, поклал на воз сколько мог, да еще малость осталось. Привез домой, а тут, на тебе, воз в ворота не лезет. Недаром я догадлив: пробуравил подворотню буравчиком — кобыла с возом и проскочила. Кобылу я отпряг, привязал, начал мед прибирать, а кобыла оторвалась, пошла к речке, наелась из лодки меда, напилась воды, да и издохла.

Нашел я кобылу у речки, содрал с нее шкуру и поволок эту шкуру домой. Оглянулся назад: идет моя голая кобыла. А мужики у дороги гречку сеяли. Кобыла и улеглась на пашню. И что ты скажешь, на моей кобыле стала расти гречиха! Росла, росла, зацвела и уже поспевать стала.

А тут еще завелись в гречихе тетерки. Я и тут догадался: приладил к кобыле два короба, а к хвосту привязал колотушку. Как сходит кобыла в поле, так два короба тетерок и принесет.

Ходила моя кобыла под дубами. Свалился желудь да прямо на нее, забился между ребрами, и, хочешь верь, хочешь не верь, начал расти на кобыле дуб. Вырос он высокий-превысокий — под самые небеса.

Вот как, мой старинушка! Скоро говорится, да не скоро делается... Ну потом я полез на тот свет поглядеть, как там живут. И что ты думаешь? Вижу мой батька на твоем батьке смолу для грешников возит.

Дед как закричит:

—      Врешь!

А дурак ему и говорит:

—      У нас с тобой уговор был слова «врешь» не говорить. Подставляй-ка спину!

Вырезал он у старика со спины полосу, добыл огня и пошел с ним обратно, к своим братьям.

Братья и спрашивают:

—      Ну что, брат, вырезал у тебя старик полосу? -

—      Нет, я сам у него вырезал.

Братья подивились, подивились и пошли восвояси.

ПРО ГОРОШИНКУ, ВЫРОСШУЮ ДО НЕВА, И ПРО КОЗОЧЕК ОБ ОДНОМ, ДВУХ И ТРЕХ ГЛАЗАХ

Жил дед с бабой. Раз, когда они обедали, у них со стола упала горошинка. И стала эта горошинка расти. Росла, росла и выросла под самые полати. Разобрал дед полати, а горошинка выросла под потолок. Дед и потолок разобрал, а горошинка выросла под крышу. Делать нечего, разобрал дед и крышу.

А горошинка росла, росла и доросла до самого неба. Вот старуха и говорит деду:

—      Влезь-ка ты, дед, на горошинку да погляди, что там на макушке.

Дед лез, лез, взобрался наконец на самую макушку и видит: там хатка стоит, а в хатке и печь, и лавки, и стол—всё из масла да из творога. Наелся дед до отвала и под лавкой схоронился.

Вернулись домой козы, хозяйки той хатки, увидели, что кто-то у них нашкодил, и завыли в голос:

—      Кто нашу творожную печь обглодал? Кто наши масляные лавки облизал?

Собрались козочки снова на пастбище, а одноглазой козе велели дом стеречь. Когда козы ушли, старик запел:

—      Спи, глазок, спи, глазок!

Глазок закрылся, и козочка заснула.

Старик снова наелся досыта и шмыг под лавку.

Козы, вернувшись, отлупили спящую козу, а вместо нее уже оставили двуглазую. И с этой козой то же самое случилось.

На третий раз стерегла дом коза трехглазая. Старик-то и проглядел у нее на лбу третий глаз. А тот все стариковские проделки и увидел.

Хотели было козочки запороть старика рогами, а потом одумались и взяли его пасти их, доить да молочко собирать.

ОГОНЬ В СЕРДЦЕ, А РАЗУМ В ГОЛОВЕ

Давным-давно, когда я еще была девчонкой, рассказывала нам старенькая бабушка всякие сказки. Много она рассказывала (а слышала она их еще от своего покойного деда). Да такие складные сказки — заслушаешься. Да позабыла я их, детки: больно долго живу, скоро ведь мне девяносто. Известно: волос седой — и память долой. Видите, как меня согнуло. А когда-то была молодица кровь с молоком, коса об колени билась. Вот сидим мы, бывало, чуть ли не всю ночь при лучине и прядем тонко-тонко, чтобы сорок пасм через перстенек пролезли. Сидим мы, а бабушка сучит нить да рассказывает сказки, чтобы мы не заснули. Вот, дай боже памяти, и вспомнила одну сказку. Так слушайте, как дело было.

Жил один человек. Хотел он все знать. Куда ни глянет — все спрашивает, что это да зачем. Толковали ему люди, толковали, да и говорят: