Сибиряк. В разведке и штрафбате (Охотник) - Корчевский Юрий Григорьевич. Страница 26

Алексей выстрелил в лицо пулеметчику.

Приманка сработала, но этим дело не кончилось. Через полчаса, когда немцы решили, что снайпер, убив пулеметчика, переключился на другие участки, один из пехотинцев стал доставать пулемет – солдат никогда не позволит себе оставить оружие на поле боя.

Алексей выстрелил еще раз, убив рачительного солдата. Больше с этой позиции стрелять было нельзя. Один, при необходимости второй выстрел – и все, иначе накроют минами. У немцев на вооружении пехотных рот были легкие 50-миллиметровые минометы, и стояли они прямо в траншеях. И мин немцы не жалели.

Чем хорош миномет – так это навесной траекторией полета мины. Снаряд из пушки летит почти по прямой, и бойцу в окопе или траншее он не страшен. А минометная мина падает сверху, и она достанет цель в окопе, в траншее, в овраге и на обратном склоне холма. Дальность стрельбы легких минометов была невелика, но всю «нейтралку» они простреливали.

Более тяжелые и мощные минометы стояли в глубине немецкой обороны, метрах в трехстах-четырехстах от передовой, – при необходимости немцы задействовали и их.

Обозленные гибелью двух солдат, немцы полчаса засыпа€ли минами «нейтралку», а потом перенесли огонь на траншею. Однако вычислить, определить позицию Алексея они не смогли, и били не прицельно, а по площадям.

Утром немцы, выполняя операцию «Блау», перешли в наступление. Временное затишье на фронте закончилось. Высохли после весны дороги и грунтовые аэродромы, немцы завезли в тылы боеприпасы, горючее и, узнав через стратегическую разведку, что летом союзники откроют второй фронт, подтянули свежие дивизии, перебросив их с Западного фронта. Наша промышленность еще не успела в полной мере перестроиться, наладить массовый выпуск танков, самолетов, боеприпасов, насытить ими войска.

Немцы бросили в бой 90 полнокровных дивизий. Это были дивизии, укомплектованные по штатам 1941 года, а не урезанные, как в 44-м и 45-м годах. Они пошли мощно, взламывая нашу оборону. С конца июня до второго июля немцы смогли полностью оккупировать Курскую область, к 10 июля – правый берег Дона и правобережье Воронежа.

В нашей Ставке считали, что летом 1942 года немцы снова нанесут удар по Москве, но фашисты все силы сосредоточили на юге – они рвались к Ростову и Кавказу. Для танковых соединений немцев широкие южные степи – самое удобное место для боев, для клиньев и охватов. В лесистых и местами заболоченных Смоленской, Брянской и других областях центра России танковым группировкам было тесно для маневра.

Ставка спохватилась, и 7 июля был образован Воронежский фронт, но части РККА продолжали с боями отступать, оставляя противнику все новые города и районы.

28 июля 1942 года Сталин издал свой знаменитый приказ № 227, названный «Ни шагу назад». Вводились суровые меры наказания за оставление позиций без приказа, позади воинских частей стали устанавливаться заградотряды НКВД.

Ничего этого Алексей, как и его товарищи, конечно, не знал.

С рассветом немцы открыли по передовой массированный огонь из орудий и минометов. Потом они перенесли огонь вглубь, громя советские тылы, уничтожая резервы и штабы.

После артподготовки налетели «лаптежники» – пикирующие бомбардировщики «Юнкерс-87». Они сбрасывали бомбы на артиллерийские капониры, на танки, на склады.

Как танк ни маскируй, сверху он заметен – хотя бы по отбрасываемой тени. У немцев маскировка была на высоте, у нас же маскировочные сети, позволявшие укрывать танк или пушку, в массовом количестве пришли в войска позже.

Кроме бомб «Юнкерсы» сбрасывали пустые бочки из-под бензина, многократно продырявленные. Падая, эти бочки издавали ужасающий, сводящий с ума вой.

Передовая скрылась в дыму и пыли. Едва стихли моторы пикировщиков, на немецкой стороне, пока еще далеко, послышались звуки моторов множества боевых машин – танков и бронетранспортеров.

Уцелевшие пехотинцы стали выползать из щелей, блиндажей и занимать места в окопах и траншеях. Снайперы, уцелевшие при артналете и бомбежке, переползли со своих позиций в траншеи, оставаться на «нейтралке» было безумием, самоубийством.

Алексей сразу припомнил бои осени 1941 года, теперь все повторялось снова – бомбежка, танки.

Рев моторов накатывался. Едва стала видна немецкая пехота, остатки батальона открыли по ней огонь. «Далековато начинают», – поморщился Алексей. Это он и его товарищи могут бить без промаха с оптикой. А пехотинцы попусту жгут патроны – до немцев верных четыреста метров. Для снайпера это, по сути, ближний выстрел, можно спокойно «положить» пулю между глаз.

Снайперы стреляли без перерыва. Немцы падали, а за убитыми были видны солдаты второй цепи.

Начала стрелять единственная уцелевшая противотанковая пушка-сорокапятка, прозванная на фронте «Прощай, Родина!», с первого же ее выстрела загорелся T-III, второму снаряд перебил гусеницу; он крутанулся на месте и получил снаряд в борт. Изо всех щелей повалил дым, танкисты стали покидать подбитую машину. На них перенес огонь Алексей.

Чтобы подготовить танкиста, нужно время и ресурсы – с пехотинцами намного проще. Потому при всех равных условиях лучше убить танкиста.

Двух из четырех членов экипажа Алексей успел уничтожить, другие укрылись за танком.

Справа от Алексея выстрелило противотанковое ружье – раз, другой, третий… Видно было, как его пули высекают искры из лобовой брони танка. Раз видны искры, стало быть – рикошет, непробитие. А еще стрельба ведется из одного места.

Немцы стрелка засекли, танк выстрелил из пушки, и ПТР замолчало.

Алексей стрелял, пока не кончились патроны в обоих подсумках. Снайперы не берут на задание много патронов. Сделал один-два выстрела – и меняй позицию на запасную или же жди темноты. А выстрелил три-четыре раза – считай, что подписал себе смертный приговор, немцы обязательно засекут и накроют. Их наблюдатели внимательно осматривали «нейтралку» и передний край обороны. С небольшого возвышения, с оптикой в виде стереотруб они просматривали два-три километра наших тылов.

Снайперы стали брать патроны из подсумков убитых солдат, а до немцев – пара сотен метров, уже можно различить ремни и кобуру на униформе. Патроны, правда, попались военного выпуска, с большим разбросом по кучности, но с такого расстояния это уже некритично.

Алексей стрелял до тех пор, пока Виктор не дернул его за рукав.

– Отходим! Справа танки уже траншеи утюжат.

«Отходим» – слово официальное, а по-простому – отступаем, драпаем, бежим. Горько и стыдно, но что Алексей может противопоставить танку? Он ведь в полусотне метров крутится на траншее, обваливая стенки и давя бойцов. Из винтовки броню не пробьешь. К тому же у него в магазине два патрона, и еще обойма с пятью патронами одиноко болтается в подсумке. И пехота немецкая накатывается, от животов из автоматов поливает. До них вообще не больше ста метров осталось, видны разинутые в крике рты.

Алексей с Виктором побежали по ходу, ведущему в глубь обороны, по второй линии траншей. По обеим сторонам хода уже взлетали от пуль и рассыпались фонтанчики земли. Хорошо, ход по всем правилам фортификации вырыт, извилистый.

Пробежали быстро, ход закончился, и они выскочили на поверхность, на голую землю. Впереди бежала группа бойцов. Они уже хотели догнать ее, но в самой середине группы взорвался снаряд, и только куски тел в разные стороны полетели.

Они рванули в сторону, к рощице – там минометная батарея была. Но после бомбежки «Юнкерсами» позиции батареи были перепаханы бомбами, минометы повалены и раскиданы, а вокруг лежали убитые.

Подбежавший Алексей стал шарить по подсумкам и трясущимися руками заталкивать в свои подсумки обоймы с патронами. Патронов у него не было, и сердце не лежало пробегать мимо такой ценности.

Солдат на фронте без оружия или патронов чувствует себя неуютно, как голый посреди улицы.

Виктор схватил его за руку:

– Леха, бежим! Забудь про патроны! – махнув рукой, он помчался вперед.

Гнал вперед страх оказаться в окружении или, хуже того, – в плену. Страх этот в солдатах, в войсках сидел еще с сорок первого года, когда немцы охватывали танковыми клиньями целые дивизии и армии. Те, у кого оставались боеприпасы и были поопытнее командиры, пробивались к своим. Другие-прочие попадали в плен. Семьи потом страдали. Немногие после войны вернулись, большинство в немецких лагерях бесследно и бесславно сгинули.