Сибиряк. В разведке и штрафбате (Охотник) - Корчевский Юрий Григорьевич. Страница 62

– И на том спасибо.

Петров и Алексей спрыгнули с телеги.

– Может, свидимся еще. Удачи!

И оба зашагали по грунтовой дороге.

– Живут же такие мрази! – зло бросил Алексей.

– Это ты о Штепе? Да, при советской власти жил, наверняка в колхозе работал. А как пришла беда, своих же сдал. Предатели во все времена были.

Так они прошли километров пять, когда Алексей вдруг стал замечать, что каждый шаг дается Петрову все труднее, он стал сильнее прихрамывать.

– Привал нужен, – сказал он командиру.

– Да, – согласился тот, – что-то нога побаливает.

Они остановились на опушке, залегли. Алексей, по своему обыкновению, задрал ноги на ствол дерева. Заметив удивленный взгляд Петрова, пояснил:

– Так ноги быстрее отдохнут.

Петров последовал его примеру, потом удивленно сказал:

– И вправду лучше, тяжесть ушла.

Отдохнув с полчаса, они пошли дальше.

Через какое-то время Алексей обратил внимание на то, что стало едва слышно погромыхивание на востоке.

– До передовой километров пятнадцать, пушки стреляют.

– Я уже услышал.

Дальше они шли молча. С грунтовки вышли на грейдер. В километре от них в сторону фронта шла колонна немецкой пехоты. После нее в воздухе долго висела пыль.

– Ты посмотри, Алексей, немцы пешком ходят! Видно, туговато им приходится!

– Ага, а ведь раньше только на машинах и мотоциклах ездили! Правда, я еще на велосипедах видел. Может, авиации нашей боятся?

– Ты давно наши самолеты в воздухе видел? Я – так месяца три назад.

Алексей попытался вспомнить, когда он видел в небе наши самолеты в последний раз, и не смог.

Они шли в отдалении за колонной. Их вполне могли принять за отставших, это было даже на руку – не так подозрительно.

К вечеру добрались до ближних немецких тылов, что, учитывая раненую ногу Петрова, было неплохим достижением. Алексей в душе побаивался, что после нескольких километров Петров расклеится или рана откроется, закровит. Но командир держался мужественно. Он прихрамывал, но шел.

На ночь сделали привал в роще, поставив себе целью за день добраться до передовой и осмотреться – где лучше ночью линию фронта переходить. Самое сложное – перебраться через первую линию траншей.

Едва рассвело, они умылись в небольшом ручье, побрились. У Петрова с собой был хороший бритвенный станок – трофейный, золингеновский. Брил он чисто, без порезов, и Алексея даже зависть взяла.

Немцы на передовой за собой следили – брились, пользовались одеколоном. Многие наши солдаты не только не видели одеколона – вообще понятия не имели о нем. Алексей припомнил, как они во время атаки заняли немецкую траншею. В блиндаже один из солдат схватил флакон одеколона, понюхал и спросил недоуменно:

– Как они это пьют?

Алексей засмеялся, и все застыли в ожидании.

– Это одеколон. Его не пьют, а после бритья освежаются, чтобы запах приятный был.

Мало чего видел наш народ до войны, скудно, бедно они жили. Немцев на передовой после десяти дней, на худой конец – после двух недель боев, меняли на свежих, отдохнувших солдат. Наши полки и батальоны отводились с передовой только на доукомплектование или переформировку ввиду гибели личного состава, когда от батальона иногда меньше роты оставалось.

А такие обыденные для немцев вещи, как часы, зажигалка, портсигар, большинство видели только в кино. Поэтому все это у убитых немцев забирали – даже губные гармошки. Немцы их любили, пиликали в свободное время, песни пели.

И с едой у немцев было несравнимо лучше – каждый солдат получал приличный и разнообразный паек. Наши же на передовой, а в наступлении – почти всегда – простой перловой каши досыта не ели.

Пока спали, изрядно замерзли. Температура воздуха, по ощущениям, была градусов восемь. Но земля еще не остыла, и это их спасло от простуды.

Приведя себя в пристойный вид, они открыто направились к передовой. На них не обращали внимания. Но со стороны линии соприкосновения войск сначала послышалась все нарастающая пулеметная стрельба, потом загромыхали пушки.

Стрельба усиливалась, и это порождало тревогу – что происходит на передовой? Наши или немцы атакуют? Момент атаки вполне можно использовать для перехода. В таких случаях, когда перемещаются большие массы войск, всегда найдется лазейка.

Впереди, на небольшом пригорке, суетились солдаты, перетаскивая ящики. Оттуда же раздался пушечный выстрел, потом еще один – они вышли в тылы вражеской батареи. Немного левее стояло несколько деревьев.

– Товарищ Петров, разрешите забраться на дерево. Все-таки повыше, хоть видно будет, что происходит.

– Давай.

Алексей ловко забрался на дерево.

Батарея оказалась зенитной, но стреляла она не по самолетам – стволы орудий были направлены горизонтально.

Алексей посмотрел вдаль. Километра за два виднелись танки, среди них отмечались разрывы снарядов. Один из танков горел: похоже, по танкам вела огонь не только эта зенитная батарея.

Алексей сверху крикнул Петрову:

– Наши в атаку идут, по ним стреляют.

– Пехота есть?

– Не пойму.

Во-первых, было далеко, а бинокля под руками не было. Во-вторых, поле боя было видно плохо, все было затянуто пылью и дымом. Пехотинцы, если они и были, всегда двигались позади танков, стараясь прикрыться их броней. Для танков зенитные орудия с их высокой начальной скоростью снаряда представляли серьезную угрозу. В дальнейшем, с 1943 года, такие же пушки, только в танковом варианте, устанавливались на «Тигры». Их 88-миллиметровые орудия пробивали лобовую броню Т-34 с дистанции 2–2,5 километра.

Алексей спустился с дерева.

– Наши наступают – помочь бы им.

– Как? У тебя что, пушка есть?

– Расчет орудий перестрелять надо.

– После первого же твоего выстрела они пушки развернут, и от нас мокрого места не останется.

– Надо только вывести из строя наводчиков. Винтовку бы мне, из автомата несподручно.

На немецкие позиции обрушился огонь нашей артиллерии. Били по траншее, пытаясь уничтожить пехоту и пулеметы. Батарею же, которая стояла сейчас перед Алексеем и Петровым, наши не засекли. Черт, была бы рация – сообщить координаты! Ведь батарея издалека расстреляет танки, и наступление захлебнется!

Сзади батареи маячил часовой с карабином за спиной.

Алексей решил действовать.

– Я сейчас оружие раздобуду!

– Стой, я приказываю!

Но Алексей только отмахнулся. Он, не скрываясь, направился к часовому. Тот его заметил, но не обратил внимания – свой же идет белым днем.

Пушки на батарее ударили залпом, часовой обернулся посмотреть, и тут Алексей метнул нож. Тренировался он, когда еще в разведвзводе был, но бросал в деревья. Когда получалось удачно, когда нет, но сейчас ему повезло – нож вошел в спину по самую рукоять.

Алексей спокойно подошел, сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, вытащил нож, обтер его о френч убитого и сунул в ножны. Потом снял с убитого карабин и перебросил его ремень через плечо. Расстегнув пояс на немце, снял подсумки с патронами и прицепил себе на пояс. И так же, неспешным шагом, удалился.

Когда идет бой, в свои тылы не смотрят. Вот и немцы не заметили, что часовой мертв.

Алексей вернулся к деревьям.

– Ты чего своевольничаешь? – прошипел Петров.

– Сделаю четыре выстрела – и всего делов-то.

Алексей вновь полез на дерево.

В расчете любого орудия самый нужный, самый ценный номер – это наводчик. Его надо долго учить, тренировать. Другие номера – заряжающий, подносчик – долгого обучения не требовали, на их место мог встать любой, стоило только показать, что нужно делать. Вот их, наводчиков, и решил убрать Алексей. Тогда батарея не сможет стрелять на поражение, даже получая целеуказания от артиллерийских разведчиков. Причем стрелять Алексей решил тогда, когда будут вести огонь пушки: тогда его выстрел не будет слышен за грохотом орудия и будет шанс убить всех четверых – ведь орудий на батарее было четыре.

О том, что будет, если засекут его, Алексей не думал. В голове его выстроилась логическая цепочка. Если он заставит батарею замолчать, танки ворвутся на немецкую передовую, учинив там разгром. А за ними подоспеет наша пехота. Выручая своих, он обеспечит и себе переход к ним.