Француз (СИ) - Решетнев Виктор Сергеевич "РВС". Страница 5
Стол там давно накрыт и ждёт нас. Чего только на нём нет: холодный красный борщ, горячие котлеты, которые жена только сняла со сковородки, она их потрясающе научилась готовить ещё на Севере, толчёная картошка, малосольные огурчики, помидорчики, всевозможная зелень. Тут и петрушка, и шпинат, и кинза с укропом, зелёный лучок, сельдерей и прочее. Еды столько, словно мы собрались отпраздновать свадьбу, а не принять единственного гостя, да ещё такого поджарого.
Хотя нет. На столе отсутствует сливочное масло. Жена его не поставила. Может, забыла, а может, подумала, что это вредный продукт для европейцев. Как потом окажется – зря она так подумала.
Ирван фотографирует стол. Всё на нём сервировано красиво и смотрится аппетитно. Но есть ещё одна необычность в сервировке стола – это полное отсутствие на нём спиртного. Про него мы тоже забываем, сами то мы давно не пьём, поэтому я даже не спрашиваю у Ирвана, хочет ли он с дороги выпить стаканчик вина...
Мама моя, конечно, помнит о таких вещах, она пятьдесят лет прожила с пьющим человеком, моим отцом, но подсказывать нам в таких вещах не спешит.
После ужина я предлагаю Ирвану прогуляться по вечернему Брянску. Моя мать опять против:
«Дай человеку с дороги отдохнуть, - говорит она, - нагуляетесь ещё».
Но француз спортивный парень. Ему 53 года (на три меньше чем мне), а он до сих пор бегает марафон. Поэтому он не хочет показать мне свою слабину и сразу после ужина рвётся в бой. У себя в Морле он и своих учеников приучает к спорту. Они у него в основном выходцы с Ближнего Востока и Южной Азии. Потом он мне покажет их фотографии, сделанные на пикнике. Сплошь одни смуглые и раскосые лица: тайцы, вьетнамцы, пакистанцы, алжирцы, марокканцы и прочее.
«У тебя тут одни нерусские», - скажу я.
Но Ирван не поймёт моего юмора.
«Да, - скажет он, - русских у меня только двое учеников».
И потом расскажет, что работает он учителем уже давно, что
отпуск у него шесть недель, четыре из которых он путешествует по миру, иногда на велосипеде, но чаще на своих двоих. Часто ночует, где придётся. Бывает, приютят незнакомые люди, а бывает, приходится ночевать в палатке под открытым небом. Но это даже романтичнее. Он очень спортивный мужик и очень целеустремлённый.
Поэтому маму мою он слушать не стал. Для крепкого мужика это было бы неловко, тем более передо мной. Я ведь тоже ему разные свои каратистские фортели показывал. Хотя нашу поговорку, «То, что русскому хорошо, то иностранному человеку не очень»… и даже, как бы крепко он ни выглядел, ещё никто не отменял, Но мы вернёмся к этой поговорке в дальнейшем моём повествовании…
На улице было тихо и тепло. Фонтаны поднимали к небу свои разноцветные струи и, падая, рассыпались на тысячи брызг. Вечером они у нас ярко подсвечены. Я живу в центре города, на площади Партизан. Наш город единственный в своём роде. Он имеет статус города Партизанской Славы. Городов-Героев много, а наш такой один.
Лет пять назад на нашей площади провели реконструкцию. Подлатали памятники, почистили их, заново покрасили. Вечный огонь сделали побольше и поярче, благоустроили прилегающую территорию. Замостили всё плиткой, поставили на площади скамейки, на которых теперь сидят пенсионеры и кормят голубей, сделали цветочные клумбы и посадили берёзки. Их сажали ещё депутаты трёх граничащих между собой областей: Брянской, Черниговской и Гомельской. Тогда мы ещё все дружили: русские, украинцы, белорусы…
Как-то потом, я угощу Ирвана конфетами, карамелью, вкусными и не очень дорогими, и спрошу его:
«Знаешь, чьи они? – и сам же за него отвечу, - Порошенковские.
Его наша Липецкая фабрика у нас до сих пор работает»…
«И ты можешь их есть»? – удивится он.
«Не только могу, но и тебя угощаю».
Мы оба посмеёмся.
«У нас о таких вещах не пишут», - признается он.
«А ты им там расскажи у себя, особенно своим ученикам, как у нас всё обстоит на самом деле», - попрошу я его.
Француз утвердительно кивнёт головой, а я подумаю:
«Посмотрим».
Часть I. Глава VI.
Мы выходим из ворот нашего дома и сразу встречаемся лицом к лицу с волком. Не с настоящим брянским серым хищником, а с его собратом из мультика «Жил-был пёс». Какие-то умельцы сварганили его из арматуры, покрасили серой краской и поставили в сквере у моего дома. Мне он виден из окна. Памятник очень похож на оригинал из мультика, так что, кажется, тронь за его сытое пузо, а он скажет голосом Джигарханяна:
«Щ-щ-ас спою…».
Горожанам приглянулся этот железный серый хищник, и возле него теперь всегда толпа. Фотографируются целыми семьями. Особенно он полюбился детишкам, их от серого волка за уши не оттянешь.
«Наш лё лу (волк)», - говорю я Ирвану и предлагаю ему сфотографироваться рядом с достопримечательностью.
Француз подходит к железному зверю, и я щёлкаю фотоаппаратом.
Только вывеска над волком почему-то не попадает в кадр, а она красноречива:
«Я люблю Брянск».
И вместо слова люблю, конечно же, красное сердечко… Пора мне уже мои плюсовые очки брать с собой.
Отщёлкав положенные снимки, мы направляемся в парк. Он у нас имени Толстого. Писателей Толстых в России трое. Один, основной и всемирно известный – Лев Николаевич, и два вспомогательных: Алексей Николаевич и Алексей Константинович. Наш земляк, Алексей Константинович, первый по старшинству. Он родился раньше других Толстых. В середине девятнадцатого века он был известным писателем и поэтом, моим земляком, кстати.
«Средь шумного бала, случайно…», или
«Колокольчики мои, цветики степные…», -
это всё его.
Со школьной скамьи мне нравится его стих «История государства Российского»:
«…Ходить бывает склизко
По камешкам иным,
Итак, о том, что близко
Мы лучше умолчим…» -
Умолчать и тогда и теперь - это милое дело в России.
Третий Толстой, Алексей Николаевич, наш будущий красный граф, в своё время обласканный Сталиным. Это он написал «Петра Первого», «Аэлиту», а также выстругал из итальянского Пиноккио нашего русского Буратино.