Тарас Бульба (иллюстрации Кукрыниксов) - Гоголь Николай Васильевич. Страница 20

его же седла, отвязал шелковый шнур, который возил с собою хорунжий для

вязания пленных, и его же шнуром связал его по рукам и по ногам, прицепил

конец веревки к седлу и поволок его через поле, сзывая громко всех козаков

Уманского куреня, чтобы шли отдать последнюю честь атаману.

Как услышали уманцы, что куренного их атамана Бородатого нет уже в

живых, бросили поле битвы и прибежали прибрать его тело; и тут же стали

совещаться, кого выбрать в куренные. Наконец сказали:

– Да на что совещаться? Лучше не можно поставить в куренные, как

Бульбенка Остапа. Он, правда, младший всех нас, но разум у него, как у

старого человека.

Остап, сняв шапку, всех поблагодарил козаков-товарищей за честь, не стал

отговариваться ни молодостью, ни молодым разумом, зная, что время

военное и не до того теперь, а тут же повел их прямо на кучу и уж показал им

всем, что недаром выбрали его в атаманы. Почувствовали ляхи, что уже

становилось дело слишком жарко, отступили и перебежали поле, чтоб

собраться на другом конце его. А низенький полковник махнул на стоявшие

отдельно, у самых ворот, четыре свежих сотни, и грянули оттуда картечью в

козацкие кучи. Но мало кого достали: пули хватили по быкам козацким, дико

глядевшим на битву. Взревели испуганные быки, поворотили на козацкие

таборы, переломали возы и многих перетоптали. Но Тарас в это время,

вырвавшись из засады с своим полком, с криком бросился навпереймы.

Поворотило назад все бешеное стадо, испуганное криком, и метнулось на

ляшские полки, опрокинуло конницу, всех смяло и рассыпало.

– О, спасибо вам, волы! – кричали запорожцы, – служили всё походную

службу, а теперь и военную сослужили! – И ударили с новыми силами на

неприятеля.

Много тогда перебили врагов. Многие показали себя: Метелыця, Шило, оба

Пысаренки, Вовтузенко, и немало было всяких других. Увидели ляхи, что

плохо наконец приходит, выкинули хоругвь и закричали отворять городские

ворота. Со скрыпом отворились обитые железом ворота и приняли

толпившихся, как овец в овчарню, изнуренных и покрытых пылью всадников.

Многие из запорожцев погнались было за ними, но Остап своих уманцев

остановил, сказавши: «Подальше, подальше, паны-братья, от стен! Не

годится близко подходить к ним». И правду сказал, потому что со стен

грянули и посыпали всем чем ни попало, и многим досталось. В это время

подъехал кошевой и похвалил Остапа, сказавши: «Вот и новый атаман, а

ведет войско так, как бы и старый!» Оглянулся старый Бульба поглядеть,

какой там новый атаман, и увидел, что впереди всех уманцев сидел на коне

Остап, и шапка заломлена набекрень, и атаманская палица в руке. «Вишь ты

какой!» – сказал он, глядя на него; и обрадовался старый, и стал благодарить

всех уманцев за честь, оказанную сыну.

Козаки вновь отступили, готовясь идти к таборам, а на городском валу вновь

показались ляхи, уже с изорванными епанчами. Запеклася кровь на многих

дорогих кафтанах, и пылью покрылись красивые медные шапки.

– Что, перевязали? – кричали им снизу запорожцы.

– Вот я вас! – кричал все так же сверху толстый полковник, показывая

веревку.

И все еще не переставали грозить запыленные, изнуренные воины, и все,

бывшие позадорнее, перекинулись с обеих сторон бойкими словами.

Наконец разошлись все. Кто расположился отдыхать, истомившись от боя;

кто присыпал землей свои раны и драл на перевязки платки и дорогие

одежды, снятые с убитого неприятеля. Другие же, которые были посвежее,

стали прибирать тела и отдавать им последнюю почесть. Палашами и

копьями копали могилы; шапками, полами выносили землю; сложили честно

козацкие тела и засыпали их свежею землею, чтобы не досталось во'ронам и

хищным орлам выплевывать им очи. А ляшские тела увязавши как попало

десятками к хвостам диких коней, пустили их по всему полю и долго потом

гнались за ними и хлестали их по бокам. Летели бешеные кони по бороздам,

буграм, через рвы и протоки, и бились о землю покрытые кровью и прахом

ляшские трупы.

Потом сели кругами все курени вечереть и долго говорили о делах и

подвигах, доставшихся в удел каждому, на вечный рассказ пришельцам и

потомству. Долго не ложились они. А долее всех не ложился старый Тарас,

все размышляя, что бы значило, что Андрия не было между вражьих воев.

Посовестился ли Иуда выйти противу своих или обманул жид и попался он

просто в неволю? Но тут же вспомнил он, что не в меру было наклончиво

сердце Андрия на женские речи, почувствовал скорбь и заклялся сильно в

душе против полячки, причаровавшей его сына. И выполнил бы он свою

клятву: не поглядел бы на ее красоту, вытащил бы ее за густую, пышную

косу, поволок бы ее за собою по всему полю, между всех козаков. Избились

бы о землю, окровавившись и покрывшись пылью, ее чудные груди и плечи,

блеском равные нетающим снегам, покрывающим горные вершины; разнес

бы по частям он ее пышное, прекрасное тело. Но не ведал Бульба того, что

готовит бог человеку завтра, и стал позабываться сном, и наконец заснул.

А козаки все еще говорили промеж собой, и всю ночь стояла у огней,

приглядываясь пристально во все концы, трезвая, не смыкавшая очей стража.

VIII

Еще солнце не дошло до половины неба, как все запорожцы собрались в

круги. Из Сечи пришла весть, что татары во время отлучки козаков ограбили

в ней все, вырыли скарб, который втайне держали козаки под землею, избили

и забрали в плен всех, которые оставались, и со всеми забранными стадами и

табунами направили путь прямо к Перекопу. Один только козак, Максим

Голодуха, вырвался дорогою из татарских рук, заколол мирзу, отвязал у него

мешок с цехинами и на татарском коне, в татарской одежде полтора дни и две

ночи уходил от погони, загнал насмерть коня, пересел дорогою на другого,

загнал и того, и уже на третьем приехал в запорожский табор, разведав на

дороге, что запорожцы были под Дубном. Только и успел объявить он, что

случилось такое зло; но отчего оно случилось, курнули ли оставшиеся

запорожцы, по козацкому обычаю, и пьяными отдались в плен, и как узнали

татары место, где был зарыт войсковой скарб, – того ничего не сказал он.

Сильно истомился козак, распух весь, лицо пожгло и опалило ему ветром;

упал он тут же и заснул крепким сном.

В подобных случаях водилось у запорожцев гнаться в ту ж минуту за

похитителями, стараясь настигнуть их на дороге, потому что пленные как раз

могли очутиться на базарах Малой Азии, в Смирне, на Критском острове, и

бог знает в какие местах не показались бы чубатые запорожские головы. Вот

отчего собрались запорожцы. Все до единого стояли они в шапках, потому

что пришли не с тем, чтобы слушать по начальству атаманский приказ, но

совещаться, как ровные между собою.

– Давай совет прежде старшие! – закричали в толпе.

– Давай совет кошевой! – говорили другие.

И кошевой снял шапку, уж не так, как начальник, а как товарищ, благодарил

всех козаков за честь и сказал:

– Много между нами есть старших и советом умнейших, но коли меня

почтили, то мой совет: не терять, товарищи, времени и гнаться за татарином.

Ибо вы сами знаете, что за человек татарин. Он не станет с награбленным

добром ожидать нашего прихода, а мигом размытарит его, так что и следов не

найдешь. Так мой совет: идти. Мы здесь уже погуляли. Ляхи знают, что такое

козаки; за веру, сколько было по силам, отмстили; корысти же с голодного

города не много. Итак, мой совет – идти.

– Идти! – раздалось голосно в запорожских куренях.

Но Тарасу Бульбе не пришлись по душе такие слова, и навесил он еще ниже