Алитет уходит в горы - Семушкин Тихон Захарович. Страница 18
«Пойди продолби зарю».
Полетел ворон на восток, начал долбить носом. Вернулся к творцу и говорит:
«Не могу продолбить».
Рассердился творец, схватил его, кинул в сторону.
«Не нужно тебя, не любящий работать, — пошел! Кормить не стану! Ищи еду сам!»
Сделал птичку. Полетела, стала долбить. Весь нос избила, продолбила маленькую дырку. Вернулась.
«Что сделала?»
«Маленькую дырку продолбила».
«Продолби большую».
Назад полетела, опять стала долбить. Весь нос избила, тело иссохло, перья облезли. Продолбила. Заря брызнула, стало светло. Пошла птичка к творцу пешком. По дороге еды нет. Совсем иссохла, кости тонкими стали, еще уменьшилась. Пришла все-таки.
«Сделала. Теперь светло на земле», — сказала она.
«А! А!» — обрадовался творец.
Снова одел ее перьями, заострил остаток носа, дал ей жилище под кочкой.
«Живи! Размножай детей!»
Тыгрена посмотрела на Ваамчо. Он улыбнулся ей и перевел глаза на Вааля.
— Потом творец набросал на землю тюленьих костей и сказал: «Будьте люди!» — продолжал Вааль. — Творец сделал белую куропатку, послал на землю навестить людей. Куропатка немного пролетела, вернулась, говорит творцу:
«Слишком далеко, худо. Не могла долететь».
Схватил ее творец за хвост, бросил в тальник.
«Живи в тундре. Не буду кормить тебя. Сама ищи еду».
Кого бы послать за вестями на землю?
Сделал сову.
Сова отправилась, достигла земли. Глаза большие, смотрят издали. Четыре человека: двое мужчин, две женщины. Стоят на земле, сесть не смеют. Не вернулась сова.
«Как бы узнать вести?» — думает творец.
Сделал лисицу, сказал: «Поди!»
Лисица ушла, дойти не может. Захотела обмануть, вернулась: «Земли нет, людей нет. Какие там люди! Пусто кругом».
Схватил ее, бросил в сторону.
«Не надо тебя, обманщица! Я знаю, люди есть. Живи в тундре и не попадайся мне: шкуру спущу!»
Много посылал зверей — и песца и волка.
«Негодные! Никто не может принести вестей».
Пошел сам. Встретил человека, взял за плечо, посадил. Рядом посадил женщину.
Тогда они размножились, стали народом.
Творец сделал из тальника оленей, моржей и тюленей.
«Вот вам еда. Убивая их, живите».
Вааль откашлялся и сказал:
— Все…
Глава девятнадцатая
Тыгреной всегда овладевали грустные думы, когда ей приходилось уходить из яранги старика Вааля.
Здесь собирались сердечные люди, настоящие люди. Среди них было хорошо, забывалась гнетущая, неприятная жизнь в опостылевшей яранге Алитета. Иногда нехорошие думы приходили в голову. Тыгрена не раз хотела застрелиться. Айе живет где-то далеко. Наверное, он там женился — в горах ведь есть девушки. И только Ваамчо, с которым часто приходится встречаться во льдах, немного рассеивает ее мрачные думы.
И теперь, возвращаясь в ярангу, она утратила свое хорошее настроение. Не хотелось идти домой.
Молча она влезла в полог и увидела старика оленевода Эчавто, о приезде которого уже говорили люди в яранге Вааля.
— Тыгрена! Это ты пришла? — приветствовал ее гость старческим голосом.
— Да, это я, — безразлично ответила Тыгрена и молча стала снимать с себя меховые одежды.
Она присела к жирнику и жадно начала пить чай большими глотками.
Старик Эчавто — новый приятель по жене — сидел с Алитетом и шаманом Корауге. И здесь огненная вода скрепляла дружбу с богатым оленеводом.
Довольный своими торговыми делами, Алитет был весел. Как и все мужчины, в жарком пологе он сидел на мехах голый, и лишь на коленях его лежала небольшая шкурка пыжика.
Охмелевшие, они разговаривали об оленях, о пушнине и шкурах морского зверя.
— С каждым годом твое стадо, Алитет, будет все больше и больше. Во время отела стадо удвоится, — говорил Эчавто.
— Когда придет лето, я нарежу много моржового ремня, шкур лахтака, тюленьих шкур, приготовлю много обуви и тогда куплю еще больше оленей, сказал Алитет.
— Правильно, Алитет! Этот товар тоже очень нужен кочевникам-оленеводам. Ты получишь за каждого лахтака двух живых оленей. За каждый круг моржового ремня — одного оленя; одну важенку за каждую пару торбазов.
— В торговой яранге моего друга Чарли я возьму еще много чая и железных вещей, и это все пойдет на покупку оленей. Чарли мне говорил, что олени — пустое дело, они родятся здесь, их много на чукотской земле, а железные вещи, кирпичный чай, табак здесь не родятся. Дорого стоит каждая железная вещь. Одна кастрюля — один олень, один нож — один олень, один кирпич чаю — один олень. Железные иглы тоже здесь не родятся и стоят дорого. Ведь теперь женщины разучились шить костяными иглами. Да, Эчавто, без железных вещей трудно стало жить человеку. Я буду помогать кочевому народу таньгинскими вещами, а ты помогай мне сделать большое стадо.
— Алитет, ты мой приятель. Я всегда говорил кочевникам: Алитет много пользы приносит нашим горным людям. Они не имеют собак, заняты в стадах, не могут сами выезжать на берег в торговую ярангу. Ты сам приезжаешь в горы, сам привозишь вещи. Ты облегчаешь жизнь горным людям, — ласково и льстиво говорил Эчавто.
Все время молчавший шаман Корауге вдруг тоже заговорил:
— Твой дед, а мой отец имел большие стада оленей. Но духи, которых он не ублаготворял, напустили порчу на оленей и погубили его стада. Потом мы ушли на морской берег, к мышеедам. Я был в то время совсем мал.
— Корауге говорит истинную правду, — сказал Эчавто.
— Да, да. Это большая правда. Мой отец был великим оленеводом, а умер вот здесь на берегу, совсем бедным человеком, охотником на морского зверя. Теперь я сблизился с духами. Они слушают меня. И прежде чем умереть, я помогу тебе, Алитет, сделать большое стадо. И когда я уйду туда, показывая рукой вверх, сказал шаман, — я скажу там твоему деду: мы нашли твои стада.
Морщинистое лицо Эчавто покрылось крупными каплями пота. Длинная борода стала влажной. Он смахнул с лица пот и лукаво, заискивающе сказал:
— Мои люди, Алитет, хорошо охраняют твоих оленей, как своих. Ни один твой олень не отобьется от стада, и ни одного твоего оленя не задерут волки.
— Эчавто, — заговорил Алитет, — ты мой самый большой невтум. Моя первая жена похожа теперь на старого тюленя. В нем мало жира, и кожа на нем не натянута… Но вторая моя жена… — Он усмехнулся и добавил: — Ты еще такой не видел…
Тыгрена насторожилась, прислушиваясь к разговору. Неприятная дрожь пробежала по телу.
Она украдкой посмотрела на старика Эчавто, и ей захотелось тут же убежать из полога.
И когда Алитет сказал, что ночью Эчавто займет его место, Тыгрена, переменясь в лице, громким шепотом упрямо сказала:
— Не хочу!
От неожиданности Алитет растерялся, но смолчал.
Еще никто никогда в его яранге не нарушал обычая народа. Эчавто болезненно усмехнулся. Гнев Алитета был настолько велик, что, не владея собой, он быстро оделся и вылез на мороз.
Эчавто, как старый матерый волк, медленно, ползком придвинулся к Тыгрене.
— Маленький зверек всегда пугается, всегда огрызается. Но когда привыкнет, начинает есть пищу с руки.
Эчавто совсем близко придвинулся и положил свою жесткую руку на голое плечо Тыгрены.
Тыгрена с силой оттолкнула Эчавто. Он отлетел в сторону и растянулся на шкурках.
В этот момент вернулся Алитет. Эчавто, ехидно улыбаясь, промолвил:
— Кусается звереныш-то! Вот так буйные важенки в стаде не дают набросить на себя аркан.
Алитет молча подошел к Тыгрене и ударил ее ногой. Глаза ее блеснули злобой. Она забилась в дальний угол, крепко сжала зубы и с ненавистью уставилась на Алитета. Всем показалось, что она вот-вот бросится на него, как разъяренная волчица. Глаза ее уже не блестели, а горели ярким пламенем ненависти и отчаяния.
Глава двадцатая
Ночь. Тыгрена не могла заснуть. Она вспоминала свое детство, игры в стойбище Янракенот, отца — Каменвата и своего маленького обиженного мужа Айе, вспомнила Ваамчо. Она уткнулась в оленью шкуру и тихо заплакала. Она плакала первый раз в жизни.