Чужая жена - Скоулс Кэтрин. Страница 23

Да и как объяснить, почему ее до сих пор, как наяву, преследуют крики маленького слоненка и беспомощные движения его хоботка, которым он тщетно пытался поднять свою мать. И тишина, которая, разом рухнув на землю, выдавила из воздуха весь кислород, когда Джон прижал ружье к маленькой голове и нажал на курок…

Последним появился Джон, опрятно одетый, под стать только что вымытому автомобилю. Издали Мара наблюдала за тем, как он постучал по темным от воды шинам и по привычке заглянул под днище. Все было готово к отъезду.

Пока Матильда и ее отец устраивались в машине, Джон подошел к Маре.

Они обменялись прощальными словами, натянуто улыбаясь друг другу. Невысказанный вопрос, который давно уже висел в воздухе, остался невысказанным и на сей раз: что может жена пожелать мужу перед охотой? Удачной охоты или, буквально, ни пуха ни пера…

Джон склонился к Маре, целуя ее на прощанье.

Она едва коснулась губами его щеки — на миг ей показалось, что она уже сейчас слышит исходящий от него свежий запах равнин, пряный аромат примятой полыни под ногами, дух оружейного масла и крови…

Мара взглянула ему в глаза и увидела в них вызов. «Знал ли он уже тогда? — спросила она себя. — Знала ли Матильда? А что, если происшедшее было столь неотвратимо, что, наблюдая за ними, даже Менелик все понимал?»

Женщина засунула письмо и фотографии обратно в конверт и аккуратно положила обратно в кармашек рубахи. Затем скомкала ее так, как и нашла, и положила на место. Мара не хотела, чтобы Джон понял, что кто-то, кроме него, мог касаться письма, не предназначенного для чужих глаз.

Его тайна стала ее тайной.

Если бы Джон был на сафари, когда Мара наткнулась на письмо, то, вероятнее всего, она просто собрала бы чемоданы и уехала. Но куда? Даже если бы у нее были деньги на билет до Австралии, об этом нечего было и думать. Мара и помыслить не могла о том, чтобы вернуться домой и признать, что ее отец оказался прав. О том, чтобы сказать Лорне, что ее вера в чудеса — всего лишь наивная мечта. Да и какая жизнь могла быть у разведенной женщины? В сельской общине Тасмании супружеские связи были столь же прочны и нерушимы, как заборы, разделявшие фермерские угодья.

Как бы то ни было, в тот день Джон был дома — работал на дворе. Мара постояла некоторое время без движения, оглушенная злостью, нарастающей в ее душе, а затем бросилась разыскивать его.

Ей казалось странным, что ее ноги могут ходить, как ни в чем не бывало, переступать порог и спускаться по ступенькам, словно ничего не изменилось.

Мара застала мужа за работой — он рыл бассейн. Завидев его, она замерла — по спине пробежал холодок. В глубине души Маре хотелось подбежать к нему, ища утешения, словно ту боль, которую она испытала, причинил враг и только Джон мог защитить ее, спасти и пожалеть.

Но все было гораздо сложнее.

Мара укрылась за кустом жасмина, и сердце ее едва не выпрыгнуло из груди — ей вдруг стало дурно от насыщенного аромата розовых цветов. Сквозь завесу листвы и ветвей она принялась наблюдать за мужем.

Джон был раздет до пояса, его потное тело было покрыто пылью. Он взмахнул лопатой, и мускулы заиграли на его руках, груди, торсе.

Она уставилась на его тело — тело, к которому прикасалась другая женщина.

Тело, которое больше ей не принадлежало…

Пот ручьями стекал по лицу Джона. В его работе чувствовалось отчаяние, словно все в мире зависело от того, как глубока будет эта яма, закончен ли будет бассейн. Губы были стиснуты в тонкую линию, словно он и сам боролся с рвущейся наружу болью.

Мара стояла неподвижно и не находила в себе сил пошевелиться. Она пришла, чтобы поговорить с ним, но сейчас, пытаясь представить себе, что она скажет, не могла подыскать нужных слов. Выражение лица Джона лишало ее решимости — он был словно чужой. Она и представить себе не могла, что услышит в ответ.

На глаза навернулись непрошеные слезы. Злость улетучилась, уступив место смятению и неопределенности. И леденящему страху. Что бы она ни сделала, что бы ни сказала, это будет иметь последствия длиной во всю оставшуюся жизнь. Пути обратно уже не будет.

Внезапно Маре пришло в голову: не проще ли просто забыть обо всем и сделать вид, будто ничего не случилось. Матильда писала, что они с Джоном больше никогда не увидятся; все, что их связывает, это одна-единственная ночь. Быть может, не стоит придавать значения тому, на что другие даже не обратили бы внимания?

Она точно знала, что если спросить об этом у деревенских женщин, те лишь посмеются над ее горем. «Он вышвырнул тебя из дому? — спросят они. — Он дарит детей другим женщинам, отнимая их у тебя?» Возможно, они даже посоветуют ей потребовать, чтобы муж взял себе вторую жену, с которой можно было бы разделить домашние хлопоты.

Знала она также и то, что будь на ее месте кто-нибудь из «кенийских кумушек», проживающих в Хэппи Велли, «Долине Счастья», славящейся оргиями, в которых участвуют как одиночки, так и женатые пары, они, пожалуй, тоже не приняли бы измену Джона близко к сердцу.

Само собой, так было удобнее — все забыть и жить дальше.

Но «жить дальше» оказалось не так уж и просто. Мара стала сторониться задушевных разговоров с мужем, боясь, что выдаст себя.

Она без конца разглядывала себя в зеркале, пытаясь оценить свою внешность. Джон был ее первым мужчиной, она — его первой женщиной, и в ночь их свадьбы они были равны в своей неопытности. Теперь же Мару преследовала мысль о том, что ее мужу есть с кем ее сравнить.

Мара задавалась бесчисленными вопросами. Она была брюнеткой, у англичанки были русые волосы — быть может, Джона привлекла шелковистая нежность светлых волос? Быть может, оттого, что большую часть времени Мара проводила на солнце и ее кожа утратила белизну и упругость, Джон испытал желание к другой? Какие тайны таило в себе тело другой женщины?

Теперь, когда Джон прикасался к Маре, или тогда, когда, наоборот, и не думал этого делать, ей казалось, что ему хотелось бы, чтобы на ее месте была другая. Та, которая выглядит, будто ангел, а говорит, как королева…

Недели перетекали в месяцы, и Мара убедила себя в том, что понимает, почему муж изменил ей. Возможно, он воспринял ее отказ сопровождать его на сафари как личную обиду. Понятно ей стало и то, что, пусть Джон и выразил искреннее желание бросить охоту ради забавы, ее отвращение к его работе глубоко ранило его. Охота на крупных животных была тем, что получалось у него лучше всего. Кроме того, это занятие было напрямую связано с его учителем и наставником Рейнором. Прибавить к этому приходящий в упадок бизнес, денежные затруднения, изнуряющую работу, которой не видно конца…

Было отчего мужчине соблазниться теплом, смехом и восхищением красивой женщины…

Но, даже понимая все это, Мара была не в силах перебороть последствия его измены. Невысказанные слова, объятия, от которых она теперь уклонялась, — все это возводило между ними невидимую стену, по обе стороны которой было холодно и одиноко. Один день сменялся другим, и стена становилась все выше.

Теперь Мара и представить себе не могла, из-за чего эта стена может рухнуть и что может пробудить затухающие чувства.

Она лежала с краю кровати, прижав руки к телу, словно Джон находился не в тысяче миль отсюда, а рядом с ней. Тишину ночи будило то журчание неясных голосов, то скрип двери, то сдержанный кашель, то несдержанный смех. Это не были привычные звуки бушей — было слышно, что приют полон людей. Мара вспомнила, как когда-то они с Джоном могли только мечтать о том, чтобы жизнь в Рейнор-Лодж била ключом. Но теперь это не имело значения. Теперь уже ничего не имело значения.

Мара несколько раз переложила полушку, пытаясь унять боль в затекшей шее. Усталость отступила. Но она все еще лежала вытянувшись в струнку и не могла уснуть. Мысли кружились в голове, словно жужжащий рой жадных и голодных насекомых, вылетевших на охоту с наступлением ночи.

6

Тупой настойчивый звук постепенно пробился в сознание Мары, отгоняя тревожные сновидения. Она оторвала голову от подушки. Из сада доносился гул голосов. За стеной спальни, откуда-то из кухни слышался звон посуды. Она села и посмотрела в окно. Двор был залит ярким светом. Уже давно рассвело.