Хрестоматия по истории СССР. Том 1 - Тихомиров М. Н.. Страница 78

Все драгоценности, которые привозят послы, отправляемые к иностранным государям, государь откладывает в свою казну, говоря, что окажет послам другую милость, а она такова, как я сказал выше. Именно, когда вместе с нами вернулись в Москву послы, князь Иван Посечень Ярославский и секретарь Семен, то-есть Симеон Трофимов, получив в дар от цесаря Карла Пятого, к которому они были посланы, тяжелые золотые ожерелья, цепи и испанскую монету и притом золотую, точно так же от брата цесаря Фердинанда, эрцгерцога австрийского и моего государя, серебряные кубки, золотые и серебряные ткани и германскую золотую монету, то государь тотчас отобрал у них и цепи, и кубки, и большую часть испанских золотых. Когда я допытывался у послов, правда ли это, то один из них, опасаясь предать своего государя, постоянно отрицал это, а другой говорил, что государь велел принести к себе цесарские дары, чтобы поглядеть на них. Когда я впоследствии стал чаще вспоминать об этом обстоятельстве, то один из них после этого перестал посещать меня, желая избегнуть или повода ко лжи, если он будет продолжать отрицать это, или опасности, если он случайно признается в правде. Наконец, придворные не отрицали справедливости этого, а отвечали: «Что же, если государь за это пожалует их иною какою милостию?» Он применяет свою власть к духовным так же, как и к мирянам, распоряжаясь беспрепятственно и по своей воле жизнью и имуществом всех; из советников, которых он имеет, ни один не пользуется таким значением, чтобы осмелиться разногласить с ним или дать ему отпор в каком-нибудь деле. Они открыто заявляют, что воля государя есть воля божья и что ни сделает государь, он делает по воле божией. Поэтому также они именуют его ключником и постельничьим божиим; наконец, веруют, что он — свершитель божественной воли. Отсюда и сам государь, когда к нему обращаются с просьбами за какого-нибудь пленного или по другому важному делу, обычно отвечает: «Если бог повелит, то освободим». Равным образом, если кто-нибудь спрашивает о каком-нибудь деле неверном и сомнительном, то в общем обычно получает ответ: «Про то ведает бог да великий государь».

Мы сели на лошадей и двинулись в сопровождении большой толпы; около крепости мы встретили такие огромные толпы народа, что едва с великими трудами и стараниями телохранителей могли пробраться сквозь них. Ибо у московитов существует такое обыкновение: всякий раз, как надо провожать во дворец именитых послов иностранных государей и королей, по приказу государеву созывают из окрестных и соседних областей низшие чины дворян, служилых людей и воинов, запирают к тому времени в городе все лавки и мастерские, прогоняют с рынка продавцов и покупателей, и, наконец, сюда же отовсюду собираются граждане. Это делается для того, чтобы через это столь неизмеримое количество народа и толпу подданных выказать иностранцам могущество государя, а через столь важные посольства иностранных государей явить всем его величие. При въезде в крепость мы видели расставленных в различных местах или участках людей различного звания. Возле ворот стояли граждане, а солдаты и служилые люди занимали площадь; они сопровождали нас пешком, шли впереди и, остановившись, препятствовали нам добраться до дворцовых ступеней и там слезть с коней, ибо сойти с коня вблизи ступеней не дозволяется никому, кроме государя. Это делается также потому, чтобы казалось, что государю оказано более почета. Как только мы поднялись на средину ступеней, встречают нас некоторые советники государевы, подают нам руку, целуются с нами и ведут дальше. Затем, когда мы поднялись по ступеням, встречают нас другие более важные советники и, когда первые удалились (ибо у них существует обычай, чтобы первые уступали следующим и всем ближайшим по порядку и оставались на своем месте, как в назначенном им отделении), подают нам в знак приветствия правую руку. Затем при входе во дворец, где стояли кругом низшие чины дворян, нас равным образом встречают самые первые советники и приветствуют вышеуказанным способом и порядком. Наконец, нас проводили в другую палату, обставленную кругом князьями и другими более благородными, из разряда и числа которых выбираются советники, а оттуда к покою государя (перед которым стояли благородные, несущие ежедневную службу при государе); при нашем прохождении решительно никто из стоявших кругом не оказал нам даже самого ничтожного почета. Мало того, если мы, проходя мимо, случайно приветствовали кого-нибудь близко нам известного, или заговаривали с ним, то он не только ничего не отвечал нам, но вел себя вообще так, как если бы он нигде не знал никого из нас и не получал от нас приветствия…

Государь сидел с непокрытой головою на более возвышенном и почетном месте у стены, блиставшей изображением какого-то святого, и имел справа от себя на скамейке шапку-колпак, а слева палку с крестом — посох, и таз с двумя рукомойниками, поверх которых, кроме того, было положено полотенце. Говорят, что протягивая руку послу римской веры, государь считает, что протягивает ее человеку оскверненному и нечистому, а потому, отпустив его, тотчас моет руки. Там стояла также, против государя, но на низшем месте, скамья, приготовленная для послов. Государь, когда ему оказан был предварительно почет (как уже сказано выше), сам пригласил нас туда мановением и словом, указуя рукой на скамью. Когда мы с того места по чину приветствовали государя, то при этом находился толмач, который передавал нашу речь слово в слово. Услышав же, между прочим, имя Карла и Фердинанда, государь вставал и сходил со скамеечки, а выслушав приветствие до самого конца, он спросил: «Брат наш Карл, избранный римский император и наивысший король, здоров ли?» Пока граф отвечал: «Здоров», государь меж тем взошел на скамеечку и сел. Это же самое, по окончании моего приветствия, спрашивал он у меня про Фердинанда. Затем он подзывал по порядку того и другого из нас к себе и говорил: «Дай мне руку». Взяв ее, он прибавлял: «По-здорову ли ты ехал?» На это тот и другой из нас, согласно их обычаю, отвечали: «Дай бог тебе здравия на многие лета. Я же по благости божией и твоей милости здоров». После этого он повелел нам сесть. Мы же, прежде чем сделать это, согласно с их обыкновением, воздали наклонением головы на обе стороны благодарность прежде всего государю, а затем советникам и князьям, которые стояли ради оказания нам почета.

91. СИГИЗМУНД ГЕРБЕРШТЕИН. РУССКОЕ ВОЙСКО

О С. Герберштейне смотреть комментарии к предыдущему документу.

Каждые два или три года государь производит набор по областям и переписывает детей боярских с цель|ю узнать их число и сколько у кого лошадей и служителей. Затем, как сказано выше, он определяет каждому жалованье. Те же, кто могут по достаткам своего имущества, служат без жалованья…

Лошади у них маленькие, холощеные, не подкованы; узда самая легкая; затем седла приспособлены у них с таким расчетом, что всадники могут безо всякого труда поворачиваться во все стороны и натягивать лук. Ноги у сидящих на лошади до такой степени стянуты одна с другой, что они вовсе не могут выдержать несколько более сильного удара копья или стрелы. К шпорам прибегают весьма немногие, а большинство пользуется плеткой, которая висит всегда на мизинце правой руки, так что они могут всегда схватить ее, когда нужно, и пустить в ход, а если дело опять дойдет до оружия, то они оставляют плетку, и она висит по-прежнему.

Обыкновенное оружие у них составляют: лук, стрелы, топор и палка наподобие булавы, которая по-русски называется кистень, по-польски — бассалык. Саблю употребляют более знатные и более богатые. Продолговатые кинжалы, висящие наподобие ножей, спрятаны у них в ножнах до такой степени глубоко, что с трудом можно коснуться до верхней части рукоятки или схватить ее в случае надобности. Равным образом и повод от узды у них в употреблении длинный и на конце прорезанный; они привязывают его к пальцу левой руки, чтобы можно было схватить лук и, натянув его, пустить в ход. Хотя они вместе и одновременно держат в руках узду, лук, саблю, стрелу и плеть, однако ловко и без всякого затруднения умеют пользоваться ими.