Люди на перепутье - Пуйманова Мария. Страница 31

«Скорей бы Нехлебы, — думала Нелла. — Если невредимыми доберемся домой, у меня гора свалится с плеч». Они проехали вокзал и повернули на мост. Вы вздрогнете от веселья и стужи, вспомнив пса Гука, который сам, без приказа кидается в эту речку, где скоро появятся льдинки, и плывет.

Они были уже почти дома. Незамерзшая река блестела, как нож, в закатном сумраке, когда свет синеет, прежде чем угаснуть. Промелькнула ткацкая фабрика Латмана.

— Ружена, ты такая модница, а небось не знаешь, что здесь делают ткани для самых дорогих галстуков, которые продают в Бухарест и в Париж.

От города Нехлебы до Верхних Нехлеб меньше часа ходьбы. Машина проехала городскую площадь, долго тянулись домики, крытые толем, в освещенные окна было видно, что делается внутри: мужчина снимает пиджак, дети сидят за столом, хозяйка, нагнувшись, подкладывает дрова и возится с посудой у плиты, на стене висит картина.

Поведение незнакомых людей, казалось, имело какой-то сокровенный смысл. На подоконниках лежали яблоки, валик и коклюшки для кружев, стояла бутылка с черешневой настойкой. Но в век шелка кружевниц становится все меньше, они поступают ткачихами к Латману.

На перекрестке лежит большой валун, приезжий шофер тут обязательно собьется с пути: надо взять налево от святого образка. Фордик Неллы перегнал велосипедиста, осветив его фарами. Были видны ноги, нажимающие на педали, и казалось, что велосипедист не двигается с места. Станислав и Елена опустили стекло, окликнули велосипедиста и помахали ему рукой. Густой голос что-то произнес за окном машины, и велосипедист остался позади.

— Это наш Поланский едет с работы.

Прежде чем свернуть к дому, Нелла дала троекратный сигнал, и дом ответил светом в окнах над лестницей, выходившей в сад, залаял пес, судя по голосу — громадный. Было слышно, как с трудом отодвигают ржавый засов. Дрогнули распахнутые ворота, на террасе показалась старуха без пальто, ветер развевал ее волосы. Ветка над забором стегнула по окну машины: дорога вдоль сада была очень узка. Нелла знала эту ветку; в июне она станет пышной, на ней появятся цветы шиповника и множество пчел. Бoльшая часть дороги, поворачивавшей к дому, была окутана тьмой, машина прорезала ее фарами, был слышен собачий лай. У раскрытых настежь ворот маленькая женщина удерживала за ошейник рвущегося пса. Он тащит ее за собой, задыхаясь и воя от желания кинуться на маленький движущийся домик. Песок зашуршал под колесами, машина затормозила, и путешествие окончилось.

— Гук! Ты уже не узнаешь нас?

— Как вы тут жили без нас, пани Поланская?

— Да все так же. Ну и зима в этом году — ни снежинки! Ты вырос, Станя! А Еленку и не узнать, совсем невеста.

Эти фразы повторялись при каждом приезде с регулярностью обряда. Поланская начала выносить вещи из машины. Она положила на левую руку все пальто и, наклонясь на правый бок, шла, как тень, по саду, держа в правой руке тяжелую сумку.

За неосвещенным окном нижнего этажа виднелось большое старческое лицо. Не меняя выражения, оно созерцало прибытие гостей, словно это было театральное представление или словно на обязанности этого человека лежала охрана дома. Ружена внезапно заметила это лицо, поднимаясь последней по лесенке из сада. Кто такой этот старик?

Мать выбежала в сад и обнялась с Неллой. Она была совсем легко одета и обдала Неллу теплом тела, запахом хлеба, печи, родного гнезда. Массивная, рослая дама вела дочь и внуков, обняв их всех разом, и по всему вдовьему дому раздавались радостные возгласы и ее распоряжения. Через минуту в ней уже начнут бороться любовь к детям и любовь к порядку в доме, где дети все перевернут вверх дном. Как обманчив был голос в телефоне! Да разве мать стара! Она до сих пор принимает холодный душ, ходит по горам, по долам с волкодавом и одним своим словом заставляет его присмиреть. От ее шагов дребезжат стекла в доме, который она выстроила и где властвует. Говорят, что души людей возвращаются в мир по нескольку раз; душа старой дамы наверняка жила впервые на этом свете.

Сейчас она рассматривает дочь, свою девочку, которую не видела с летних каникул. Глаз матери не был острым. Но в нем была та сила, что поднимает дочь на желанную для матери высоту. Мать не замечала в Нелле того, что видели мужчины, — увядающей женщины, которая уже теряет собранность, начинает сдавать и примиряться со всем. Мать не замечала, что Нелла отцветает. А вот Еленка выросла и похожа на сестру Неллы. Бабушка гордилась такой внучкой. Она не видела старого Росинанта — разболтанный фордик — и в нем упавшую духом Неллу. Перед ней была молодая женщина двадцатого века, хозяйка собственной судьбы, которая добилась того, чего желала. Мать идеализировала историю ее любви к Гамзе. Каждый из нас, кроме своего будничного повседневного облика, с бородавками, некрасивым ртом, простуженным носом, организмом, подверженным капризам климата и пищеварения, существует еще в ином виде, более совершенном и светлом. Спросите у матерей, они вам опишут его. Старая пани была безмерно счастлива тем, что у нее была именно такая дочь, как Нелла, — она лучше всех. И мать радовалась встрече. Но вслух она сказала:

— А устрицы привезла?

Нелла опешила.

— О я несчастная! — воскликнула она.

— Так я и думала! Уж я тебя знаю. Вам только поручи что-нибудь! Я сегодня с шести утра на ногах, прямо голова идет кругом. Сегодня ставили тесто.

И она скороговоркой назвала всех, для кого нужно напечь рождественских булочек, особенно неприязненно отозвавшись о прабабушке, а потом перечислила все, что готовится к рождественскому столу — от рыбных блюд с лавровым листом до пунша и южных фруктов.

— Все до последнего ореха я доставала сама. Всю ночь мне сегодня все это мерещилось, — добавила она. — Вам-то что, вы приезжаете на готовенькое. Для этого я вам и нужна.

Она говорила запыхавшись и с раздражением. Елена, на лице которой появилось выражение первой девической серьезности, смотрела на бабушку с удивлением, просьбой и грустным недовольством. Взяв ее за руку, она ощутила учащенный пульс.

— Зачем ты все это делаешь, бабушка? — спросила Еленка. — Ведь нам все равно, чем ты нас покормишь.

Это было полное непонимание характера старой пани и унаследованного ею еще с довоенных времен стремления к совершенству во всяком деле.

— Знаешь что, девочка, — недовольно сказала бабушка, — когда меня не будет на свете, ужинайте в сочельник хоть сосисками с хреном. Это на вас похоже. По крайней мере, рук не придется приложить. Но пока я еще тут хозяйка… Поланская! — повысила она голос. — Ваш муж дома? Позовите его сюда, пожалуйста.

Поланский был уже дома и вскоре пришел в комнату бабушки. Это был неразговорчивый мужчина с добрым и вдумчивым лицом. Свои взгляды он высказывал преимущественно на собраниях. Его жена, садовница Франтишка Поланская, очень гордилась им, она держала в чистоте и порядке его одежду, — сразу было видно, что у человека заботливая жена. Детей у них не было, и она до сих пор звала его Вацлав. Но любовь не мешала ей забирать у него деньги и копить их про черный день. Она была из семьи кустарей-кружевщиков и в жизни не работала на фабрике. Вацлав служил у Латмана и возглавлял там рабочий комитет. Франтишка считала, что заседания комитета могли бы происходить и пореже, что профсоюзная работа отвлекает мужа от дома и он подчас слишком смело вступается за интересы других людей. Но она гордилась тем, что Вацлав — вожак рабочих, что без него дело не идет и что его все любят и уважают. Поланский состоял в той же партии, что и Гамза.

— Поланский, — быстро заговорила старая пани, нисколько не заботясь о том, что он только что вернулся с работы. — Садитесь, пожалуйста, на велосипед и поезжайте в Усти, в лавку Чернушака. Который сейчас час? Наверное, у них еще открыто. Кланяйтесь ему от меня и скажите, что мне нужны устрицы, два кило. Если у Чернушака не будет, загляните к Гауеру. В прошлом году, когда у нас были гости, в его лавке нашлись артишоки. У него хороший выбор, повар из замка тоже покупает у него. А если не будет и у Гауера, придется завтра утром съездить в Градец к Новаку, у того наверняка есть. Но что мы будем делать, — забеспокоилась старая пани, — что мы будем делать, если не достанем их нигде?