Один момент, одно утро - Райнер Сара. Страница 30

Они бы могли кремировать тело Саймона, он, вероятно, не возражал бы – Саймон любил костры и барбекю и построил в их доме камин. Но Карен и Филлис и это почему-то казалось неправильным; мысль о том, что такой большой мужчина превратится в горстку праха казалась абсурдной и была сразу отметена. Ради бога, Саймон весил более шестнадцати стоунов [20].

На том они и сошлись. Никаких споров, никаких разногласий: его похоронят под подходящим надгробием на Брайтонском кладбище.

Это будет солидно, людей хоронят там веками, в том числе там похоронен и отец Саймона. Но главное, и Карен, и Филлис хотят, чтобы могила была солидной. Насколько Карен может рассудить в данный момент, она потом сможет сфотографировать могилу с детьми, и ей кажется такое решение предпочтительнее всех других. Кроме того, ее тревожит, что Молли и Люк не запомнят, как рассеивали прах. Они слишком маленькие, а ей хочется, чтобы им было куда пойти и вспомнить отца.

При мысли о будущем опять пробуждается жгучая боль. Силой воли Карен отодвигает ее. Потом берет ручку и начинает составлять список продуктов, которые нужно купить. После похорон людям нужно будет поесть, не так ли?

15 ч. 04 мин.

Как только Карен глушит двигатель, слышатся крики:

ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ! ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!

У нее под ложечкой все сжимается. У дочки несколько месяцев не было таких припадков – они с Саймоном с облегчением заметили это улучшение лишь в прошлые выходные и очень гордились этим, но тут же она понимает, чтo именно Молли кричит с такой яростью. Часто она так вопила, прося обняться с мамой, а теперь хочет папу. Такая простая просьба. Как бы Карен хотелось ее выполнить! Она хотела бы этого больше всего.

Крики Молли становятся громче.

ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!

«Господи, – думает Карен, направляясь по садовой дорожке, – бедная Трейси! Если Молли так слышно отсюда, в доме это должно быть оглушительно». Она звонит в дверь.

Трейси открывает сразу же.

– Извините, – говорить Карен. – Давно это продолжается?

Трейси возводит глаза к небу и признается:

– С обеда.

– Ой. Трейси! Вы должны были позвонить.

Трейси обычно кормит детей в полпервого.

– Я не хотела вас отвлекать. – Она проводит рукой по волосам.

– Понимаю, и спасибо – я переделала кучу дел, но все же вы святая, терпя такое столько часов.

ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ! ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!

Молли вопит так громко, что не слышит, что приехала Карен.

– Обычно я могу это прекратить, – говорит Трейси, повышая голос, чтобы ее было слышно. – Или же не обращаю внимания, пока, в конце концов, как вы знаете, из нее ней не выйдет пар.

ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ! ХОЧУ ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!

Карен кивает.

– Обычно это лучший способ.

Трейси скорее ведет Карен в комнату, чтобы девочка поскорее успокоилась.

– Но сегодня она и не думает останавливаться.

Карен тяжело вздыхает и закусывает губу.

– Где она?

– На кухне, под столом.

В другое время Карен бы ожесточилась от ее криков, она почти научилась пропускать их мимо ушей. Но сейчас слышать малышкину боль просто невыносимо.

…ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!.. ОБНЯТЬСЯ С ПАПОЙ!

Карен ей очень сочувствует, ей самой страшно хочется обняться с папой.

– Боюсь, у нее к тому же случилось авария.

– О, нет.

Молли с прошлой осени довольно успешно научилась пользоваться туалетом, и у нее не было неудач с Рождества.

– Надеюсь, описалась?

– И то, и другое.

Карен содрогается.

– Это ничего, – улыбается Трейси, но Карен видит, что она измучилась.

– Я даже не дала ей смену белья, – клянет себя она. Этого давно не случалось, и потому утром она даже не подумала о такой возможности.

– Я одела ее в старые одежки Лолы, – говорит Трейси. Лола – ее дочь, которой уже семь лет. – Я держала старые вещи детей на случай какой-нибудь непредвиденной ситуации.

– Благослови вас Бог.

– Ничего, не волнуйтесь. Хотя они великоваты.

Карен спешит на кухню. Молли под деревянным столом, расстроенная, сжалась в комок ярости.

– Пришла твоя мама, – громко говорит Трейси.

Карен приседает на корточки:

– Привет, милая, – и заползает под стол.

Но Молли подобна грузовичку, мчащемуся под дождем по автостраде, она так разошлась, что ее не остановить.

Малышка продолжает бушевать, несмотря на присутствие Карен.

– Хочу обняться с папой! Хочу обняться с папой! – Она колотит кулачками по линолеуму.

Карен чувствует себя беспомощной, но садится на пятки, гладит Молли по сгорбленной спинке и пытается ее успокоить:

– Папы здесь нет. – Ее собственная душа при этих словах начинает плакать. – Не хочешь обняться с мамой?

Наконец, Молли перестает от нее отмахиваться. Постепенно ее крики становятся все тише, и она, как жук, забирается Карен на колени.

Они сидят так несколько минут, и над ними нависает накрахмаленная скатерть. Карен ощущает темноту и тепло этого места, запах сосны – не случайно Молли забралась именно сюда. Они как будто спрятались в собственном убежище.

– Вот, вот. Ничего. Ничего. Извини, я не папа. Но я здесь, Молстер, я здесь. – Карен обхватила дочь руками и ласково гладит ее по головке, пока Молли, наконец, не проглатывает последние всхлипы, ее дыхание выравнивается, она успокаивается.

Карен спрашивает:

– Тебе лучше?

– Все болит, – говорит Молли, поднимая голову.

– Где болит?

– Здесь. – Молли выпрямляется и потирает животик.

– А-а-а, бедный животик. – Карен поглаживает его.

– И здесь. – Молли касается лобика.

– Бедная головка. – Карен целует ее в лоб.

– И здесь. – Молли возвращается к туловищу, на этот раз к груди. – Все болит.

Карен знает, что наружная боль – это проявление внутренних страданий. Она тоже чувствует, как у нее все болит. Гладя Молли грудку, она вдруг замечает стоящего рядом Люка. Он приподнял скатерть и заглядывает под стол.

– Привет, милый, – говорит Карен, протягивая к нему руку. Интересно, как долго он наблюдает за ними. – Хочешь к нам?

Люк качает головой.

– Тогда и нам, наверное, нужно вылезти. – Она пододвигается. – Давай, Молли, пора домой.

Молли пищит, как раненый звереныш, и крепче приживается к маме.

– Ну, давай, Молстер. Нам пора возвращаться.

Прежде чем Молли успевает возразить или опять удариться в слезы, Карен осторожно вытаскивает ее из-под стола.

– Люк, мой малыш, – улыбается она, вставая и неожиданно осознавая, что едва узнала своего сына.

Люк молчит.

– Ты в порядке?

Люк только смотрит на нее, выпятив губу, и не произносит ни слова. Это не характерно для него, обычно он хотя бы кивает или качает головой. Но он как будто даже не слышал вопроса.

– Поедем домой, – говорит Карен. – Потом попьем чего-нибудь с печеньем, и, если будете хорошо себя вести, я дам вам выбрать DVD, чтобы посмотреть по телевизору. Хотите «Шрек»? Вам он нравится?

– Да, – без колебаний отвечает Молли.

Люк все еще не проронил ни слова. Может быть, дома наконец разговорится.

Обычно она не позволяла им смотреть DVD в это время дня и не хочет нарушать заведенные правила, но оба так подавлены, что необходимо утешить их любой ценой. И, в общем-то, разве это так важно? Вряд ли просмотр фильма по телевизору нанесет им такую же психологическую травму, как смерть отца.

– Не забудьте, – говорит Трейси, протягивая мешок с одеждой Молли. – Я прополоскала белье, но все еще мокрое.

– Вы просто ангел. – Карен сует мешок под мышку и, положив ладони на головы детей, ведет обоих по коридору; Молли в одежде, которая ей сильно велика, она напоминает клоуна, а Люк шаркает, сердитый и безутешный.

На краю Фёрта, где течет богатая минералами вода и дует морской бриз, стоит этот перегонный завод. Это сюда мы ходим на работу, чтобы приготовить для вас одно из лучших в Шотландии односолодовых виски, как мы делали его более двухсот лет. Налейте себе стаканчик, посмотрите на свет, оцените цвет. От бледно-бледно золотого до темно-коричневого, каждый оттенок – это отражение нашей удивительной холмистой родины.