Бойтесь данайцев, дары приносящих - Литвиновы Анна и Сергей. Страница 8

Из ситуации следовало сделать только один вывод: никто на свете не безгрешен. Ни в моральном, ни в физическом смысле. Ни тем паче по состоянию здоровья. Особенно в столь тонком деле, как покорение космоса. Любого можно утопить. Но любого – и возвысить. Хотя, конечно, возвысить значительно труднее, чем утопить.

По поводу полета на орбиту первой в мире советской женщины тоже все обстояло непросто. За год с лишним работы рядом с Королевым (хоть по службе ему нисколько не подчиняясь) генерал понял: многое в космических делах зависит от главного конструктора, от его точки зрения и даже настроения. И если главный конструктор чем-нибудь загорится, можно считать дело наполовину или даже на три четверти сделанным:

Эс-Пэ всех вокруг изнасилует, включая высшее политическое руководство, да и самого себя, но своего добьется. Поэтому генерал долго выбирал момент подхода к нему: чтобы Сергей Палыч пребывал в хорошем настроении, был благодушен, не слишком занят и, по возможности, слегка выпивши – самую малость, потому как много пить себе не позволял. Но даже если бы Иван Петрович неотлучно сопровождал Королева, момента доброты и благодушия у последнего, постоянно заряженного на дело, пришлось бы дожидаться многие недели и месяцы. При эпизодических же встречах оставалось полагаться на удачу. Наконец выпал момент редкого меж Королевым и Провотворовым тет-а?тета.

– Сергей Палыч, – начал генерал, – у вас такие огромные планы по части освоения космоса, – элемент лести, генерал точно знал, ни в одном деловом разговоре лишним не бывает, – поэтому, наверное, в скором времени будет необходим набор новых слушателей в отряд космонавтов, как вы думаете?

– В правильном направлении мыслите, Иван Петрович, – согласился Королев, – нам нужны будут новые космонавты, позарез, и далеко не только из числа военных летчиков: инженеры, конструкторы, врачи. Обязательно с высшим образованием.

– Давайте выйдем в Президиум ЦК с совместной запиской, от ОКБ-один и ВВС, – предложил Провотворов: – создать второй отряд космонавтов, для него отобрать и подготовить пятьдесят молодых летчиков и специалистов.

– Почему пятьдесят? – немедленно откликнулся главный конструктор. – Сто! – Имелось у Королева своего рода завихрение, которое, впрочем, зачастую помогало ему достигать успехов: если ему какая идея нравилась, он ее сразу наполнял поистине гаргантюанским размахом. – И почему брать только молодых? Давно пора снизить медицинские и прочие требования к космонавтам. Мы и сами с вами еще слетаем, а, Иван Петрович?

– Хотелось бы, конечно, Сергей Палыч, – осторожно улыбнулся Провотворов, но стал гнуть свою линию: – А что вы думаете насчет того, чтобы набрать во второй отряд женский контингент?

– Женщин? – скривился Королев. – А зачем нам женщины? Вы же сами знаете: баба на корабле – жди неудачи.

– Ну, Сергей Павлович, тут ведь момент политический. Женщины у нас в стране, как известно, имеют абсолютно равные права с мужчинами. Они могут избирать и быть избранными, заседают в Верховном Совете, являются членами правительства…

– Только одна. Катька Фурцева – дура, – как бы про себя, в сторону пробросил главный конструктор, но Иван Петрович, не обращая на его слова внимания, с налету продолжал, за сорок лет карьеры в Советском Союзе он наблатыкался произносить политические речи:

– …Есть у нас и комбайнеры-женщины, и капитаны дальнего плавания, и летчицы. Почему же, вскорости могут спросить нас с вами, советская женщина не может выйти в космос?

– Ладно, генерал, – вполголоса отсек Королев, – будет вам молотить, не на партсобрании. – Свидетелей у их диалога не было, поэтому главный конструктор мог позволить себе любую вольность.

– А американе? – не терял запала Провотворов. Он даже употребил любимое королевское прозвание его извечных соперников из-за океана, слегка уничижительное: не американцы, а американе. Он хорошо знал, что Королев (как и Хрущев, кстати) чрезвычайно ревниво относится к любой щелке или зацепке, где можно было бы опередить, уесть, обогнать извечных конкурентов?противников. – Как мы будем выглядеть, если американе вдруг возьмут и запустят свою леди в космос первой?

– А они собираются? – прищурился Королев.

Генерал имел доступ к «белому ТАССу», однако знал, что, в отличие от него, по своей тематике главный конструктор информируется вдобавок по линии КГБ и Главразведупра Генштаба – и поэтому владеет гораздо более полной информацией. Иван Петрович пожал плечами.

– Готовится у них в астронавты такая Джеральдина Кобб. Вроде, говорят, частным образом тренируется. Впрочем, точных данных, полетит ли она и когда, у меня нет. Но, может быть, я недостаточно информирован? – пришлось слегка сдать назад Провотворову. – Однако если они вдруг примут решение о запуске женщины, могут застигнуть нас врасплох. Дело небыстрое, успеть подготовить женский отряд. И тогда они нас обставят. Пропагандистский момент опять же надо учитывать. Представляете, каким мощным агитатором за дело коммунизма станет первая советская женщина-космонавт?

– Да, шумихи будет много, – задумчиво проговорил Королев. – Хорошо, Иван Петрович, по первому вопросу договорились: я распоряжусь подготовить положение о наборе нового отряда космонавтов – сто человек для начала, а потом вместе выйдем прямо в Президиум ЦК. А насчет баб на орбите – это надо покумекать.

Насколько Провотворов успел узнать Королева, его прохладное финальное замечание «надо покумекать» означало скорее нет, чем да. Если главный конструктор чем загорался и что в самом деле хотел осуществить, он реагировал гораздо бодрее и эмоциональнее.

Что оставалось делать генералу? Сдаться? Но он был не из тех, кто сдается. Если уж затевал чего, то бился до конца – до победы или поражения. Но чаще – до победы, иначе не стал бы сталинским асом и Героем Советского Союза. Однако ведь и Королев взял в последнее время такую власть, что выше его в космических делах не было никого. Впрочем, имелся в стране один человек, который стоял выше всех и в космических, и во всяких прочих делах.

Звался он Никита Сергеевич Хрущев.

Хрущев Никита Сергеевич

Никита Сергеевич был просто счастлив. Он вышел на берег Москва-реки, на свой собственный земельный участок на запретном для всех отрезке Воробьевской набережной, за пятиметровым забором, и прямо-таки хрюкнул от удовольствия. Маленький, толстенький, лысенький, в семейных трусах по колено, в соломенной шляпе на темечке, он прямо-таки сочился от самодовольства.

На шестьдесят седьмом году своей жизни он наконец-то достиг такой власти, выше которой в стране (а может, и в мире) не было и которую никто в стране (и мире) не решался оспаривать.

Если говорить с пролетарской прямотой – кто сейчас может с ним сравниться? С ним, крестьянским сыном из-под Юзовки [3]? С ним, некогда учеником церковно-приходской школы – как говорится, три класса образования, четвертый коридор? С ним, которого Сталин звал «Мыкитой» и выбивал, в воспитательных якобы целях, о его голый лоб свою знаменитую трубку?

Нет, шалишь! После того как в пятьдесят седьмом он, с помощью Жукова, прищемил хвосты антипартийной группе – а вскоре отправил в отставку и самого Жукова, – во всем СССР не осталось ни единого человека, который в силах был бы посягать на его власть. Все так называемые вожди из нынешнего Президиума ЦК ему, образно говоря, по колено. И плакса Брежнев, и «человек в футляре» Суслов, который везде и всюду ходит в галошах, и тупой, как валенок, Фрол Козлов.

Да и в мире, после того, как президентом США стал этот мальчишка Кеннеди, кто с ним, крестьянином Микитою, может потягаться? Лишь только пацана этого американского Джонни «выбрали» (в кавычках) на ихней, штатовской, псевдодемократической процедуре «выборов» в президенты, как мы, простые советские люди, – на? ему пилюлю! Первым в космос полетел не ваш Билл какой-нибудь, а наш, простой советский парень Юра! Ну, и где вы оказались с вашей хваленой американской техникой? С вашими машинами посудомоечными в каждом доме, которые вы нам тут, на выставке своей, пытались вкручивать? С вашими «фордами» и «кадиляками»?