Некоторые парни… (ЛП) - Блаунт Пэтти. Страница 49

Я кричу громче:

– Может, парням хватит искать оправдания для...

– Мисс Колье, что, по-вашему, вы тут устроили?

Головы резко оборачиваются. Рты изумленно открываются. Я поворачиваюсь и вижу мистера Джордана со скрещенными на груди руками и поджатыми губами.

Прочищаю горло, делаю вдох, стараясь успокоиться.

– Я протестую, мистер Джордан.

– Против чего конкретно вы протестуете?

– Против того, как все в этой школе стыдят девушек за внешний вид.

– Благородная цель. Вы в курсе, что для других учеников оскорбителен ваш костюм? – Обернувшись, он указывает на Кхатири, стоящую неподалеку. Слезы градом катятся по ее лицу. Семья Кхатири приехала из Афганистана, но она не носит национальную одежду. Нет. О, нет, нет, нет! Прижав руки к сердцу, слезаю со стула.

– Прости. Я не намеревалась глумиться. Я использовала паранджу, чтобы показать парням, как они с нами обращаются...

Кхатири подходит ближе, чтобы рассмотреть ткань, окутанную вокруг моей головы.

– Это больше похоже на никаб, и это религиозный обычай, не военный. Паранджа – это символ угнетения, который женщины вынуждены носить по принуждению Талибана. Мою мать избили за одежду, похожую на твою, потому что часть ее лица была видна.

Я отвожу взгляд; мне мерзко от того, что я довела Кхатири до слез.

– Прости.

Звенит звонок. Оставшаяся часть моей публики пускается врассыпную; они смеются, болтают между собой и указывают пальцами, проходя мимо.

– Мистер Рассел, разве вам не пора не урок?

– Ох. Эмм. Да. – Йен не двигается с места.

– Мисс Колье, я жду вас в моем кабинете после занятий.

Закатываю глаза от отвращения и сую свой костюм в рюкзак. Кхатири скрывается в женском туалете. Джереми и Кайл бросили Йена, поэтому он следует за мной по центральному коридору. Как только мистер Джордан скрывается из виду, Йен хватает меня за локоть и разворачивает к себе лицом.

– Что творится в твоей голове?

– С моей головой все в полном порядке. – Вырываюсь из его хватки и в ту же секунду принимаю боевую стойку, бросая ему вызов снова ко мне прикоснуться. Йен мгновенно поднимает руки. – Тебе-то какое дело?

Он переминается на месте, отводит взгляд.

– Не знаю.

Сейчас мне не хватает терпения с ним разбираться. Я иду дальше, однако Йен меня догоняет.

– Просто... ну, ты говорила, тебе противно от того, как с тобой все обращаются, так почему тогда провоцируешь еще больше проблем?

Провоцирую больше проблем? Разумеется, именно так он это и воспринял.

– Потому что мнение некоторых людей не изменить, когда они принимают какое-то решение. Ты меня этому научил, – ядовито ухмыляюсь ему. – Но, возможно, я заставлю других увидеть истину.

Он судорожно вздыхает, будто мои слова его ранят. Надеюсь, ранили. А еще надеюсь, что в эти раны попадет инфекция.

Сворачиваю к лестнице. Тут до сих пор полно народу, несмотря на то, что до последнего звонка остается всего несколько минут. Мы присоединяемся к очереди и поднимаемся на второй этаж.

– Если люди в любом случае будут обращаться со мной, как с дерьмом, я хочу, чтобы для этого имелась хорошая причина.

Йен морщится после моего не очень тонкого намека и склоняется ближе ко мне.

– Извини за то, что я тебя обидел.

Повернув направо, взмахиваю рукой.

– Нет. Не обидел. Тебе пришлось меня обидеть. Так поступают мальчики, когда они боятся девочек. Они причиняют им боль.

Он моргает, открывает рот, собираясь начать отпираться, закрывает его, затем предлагает мне такое оправдание:

– У меня есть причины.

– У тебя есть оправдания. Ты вообще не слушал? – Я указываю рукой в направлении главного входа. – Религия, правительство, медиа – все твердят вам, что вы никогда не виноваты. Вы просто невинные парни, занимающиеся своими делами, а эти женщины, эти особи женского пола заманивают вас своим внешним видом. – Для пущего эффекта устрашающе шевелю пальцами. – Парни такие тупые. Вы действительно верите в эту хрень. Вы тратите полжизни, пытаясь доказать каждому встречному и поперечному, какие вы крутые, какие сильные, а потом говорите ерунду вроде: "Ооо, детка, у меня из-за тебя такой жесткий стояк", потому что абсолютно не можете контролировать свои собственные тела.

Йен останавливается, пялится на меня.

– Когда я тебе такое говорил?

– Не говорил, – признаю я, затем тоже останавливаюсь, чтобы посмотреть ему прямо в глаза. – То, что ты сказал, гораздо хуже.

Звенит последний звонок; мы оба не обращаем на него внимания, стоя лицом к лицу в центре коридора, где совсем недавно нашли общий язык с помощью пары сотен личных шкафчиков.

– Я сказал, у меня были причины, – повторяет он, сунув руки в карманы.

– А я сказала, не было. Знаешь, что я думаю? Я думаю, ты испугался. – Тычу пальцем ему в грудь. – Твой позвоночник превратился в желе в ту же секунду, как только ты вошел в кафетерий вчера.

Йен расправляет плечи.

– С моим позвоночником все в полном порядке.

– Знаешь, что еще хуже? – Я отметаю его жалкие оправдания. – Ты боишься вещей, которые совершенно неважны. Это смешно. Поговори со мной, когда парень, с которым ты знаком много лет, парень, которого ты считаешь достаточно приятным, чтобы несколько раз сходить на свидания, становится мерзким, стоит тебе сказать, что ты предпочитаешь быть с его другом, а не с ним.

Йен делает шаг назад, словно я толкнула его обеими руками. Его лицо бледнеет.

– Поговори со мной, когда этот парень, услышав, как ты говоришь ему "нет", услышав тебя, все равно дождется, пока у тебя не закружится голова, пока тебя не замутит, дождется, пока ты не потеряешь сознание, а потом набросится и скажет тебе, что никто не смеет ему отказывать. Поговори со мной, когда он снимет с тебя одежду, впихнет себя в твое тело, а ты не сможешь остановить его, потому что твои руки и ноги онемели. Поговори со мной, когда он оставит тебя в лесу одну, без сознания, с кровотечением, а затем опубликует в Интернете фотографии того, что он с тобой сделал. Расскажи мне тогда о своих причинах.

Йен отходит еще на шаг назад. И еще. Я преследую его, не сбавляя темпа.

– Поговори со мной, когда твои друзья отвернутся от тебя. Твои родители не смогут на тебя смотреть. А потом ты встретишь кого-то, кто, возможно, станет тебе небезразличен, кого ты сочтешь другим, кто знает, как поступить правильно, но ничего не сделает, потому что это трудно, кто будет стоять перед толпой и присоединится к всеобщему веселью. Расскажи мне тогда о своих причинах.

Сердито смотрю на него, часто дыша, чтобы сдержать слезы, силящиеся сорваться – будь я проклята, если позволю им сорваться – в то время как Йен просто уставился на меня с разинутым ртом.

– Знаешь что, Йен? Я рада, что тебя не было в лесу той ночью. Ты бы, наверно, присоединился, сделал бы это своего рода ритуалом для укрепления командного духа.

Он поднимает руки к лицу, накрывает рот. Когда Йен закрывает глаза – это признание поражения. Я его разбила. Он знает, что я его разбила. Какие бы причины у него ни были, полагаю, они не стоят усилий, необходимых, чтобы их озвучить.

Учитель выходит из кабинета.

– Вы двое, марш на урок.

Мне не нужно повторять дважды. Я оставляю Йена здесь; мои слова эхом разносятся по коридору.

Глава 26

Йен

Слова Грэйс прожигают мои проклятые уши. Я ухожу, но это не помогает. Клянусь, я до сих пор ее слышу. Прихожу на урок математики с пятиминутным опозданием, получаю замечание от учителя и несколько недовольных взглядов от одноклассников. Такое ощущение... будто она меня заклеймила, мать твою, или типа того. Бросаю учебники на парту, плюхаюсь на стул, кипя от злости, в то время как миссис Паттерсон рассказывает о производных.

Кем Грэйс себя возомнила, чтобы так со мной разговаривать? Черт, чего она добивается, называя всех парней насильниками? Грэйс повезло, что Дженсон не надавал ей за все дерьмо, которое она ему наговорила. То, что я не хочу, чтобы к моим сестрам приставали, не значит, что я их хозяин. И я никогда не называл ее шлюхой. Ладно, я толком не вступался за нее. А должен был. Я встал на защиту Грэйс, когда Джереми и Кайл доставали ее, но с Заком? Совершенно другая история. Она этого не понимает. Она не понимает, что я потеряю, если признаюсь в своей симпатии к ней.