Пуля для Власова. Прорыв бронелетчиков - Карде Игорь. Страница 8

На недоуменный же взгляд сержанта пояснил:

– Видел – «рама» кружилась? Значит, немец что-то заподозрил, заприметил. Вызовет сюда пару «лаптежников», и устроят они нам праздник. Разбомбят нашу землянку подчистую и весь труд коту под хвост! Надо бы их обмануть, подсунуть ложную цель… Выкопай яму, положи сверху бревна, прикрой ветками, но особо не маскируй. Пусть думают, что это и есть наш блиндаж. И разносят его к чертовой матери!

Кузнецов недовольно засопел – получается, будем горбиться ради того, чтобы фриц уничтожил весь наш труд?

– Ничего, – успокоил его Иван, – зато новая землянка целая будет. Ты, брат, сам подумай: «рама» цель видела? Видела. Значит, вызовет сюда «юнкерсы». Те прилетят, будут искать цель, чтобы бомбить. И что заметят? То, что мы им подсунем, новый блиндаж! Обрадуются, гады, и сбросят на него все свои бомбы. И перед начальством своим отчитаются: выполнили, мол, боевое задание, уничтожили русское укрепление! Пусть себе бомбят, не жалко! Зато мы сегодня спать будем уже в сухости и тепле… Понял?

Кузнецов расплылся в улыбке: ясно, товарищ старший сержант, военная хитрость. Соорудить ложную цель? Не вопрос, сейчас сделаем!

И бодро побежал к своим бойцам – гнать на работу. Те сначала недовольно заворчали (только что сели отдохнуть!), но, поняв, в чем дело, дружно встали и пошли на холмик. Им тоже хотелось провести ночь в относительно сухом месте… Вечная болотная сырость и гнилая вода надоели всем до чертиков, а в новой землянке можно выспаться нормально. Если, конечно, немец ее не разбомбит…

Мешков посмотрел вслед Кузнецову и поспешил на командный пункт – небольшое укрепление под толстой сосной у самой передовой. В нескольких сотнях метров от него, за черным, раскисшим полем, уже были немецкие позиции.

Иван добрался до своего КП и, пригнувшись, побежал по траншеям – надо проверить, всё ли в порядке, все ли бойцы на месте. Чуть выглянул в одном месте, прислушался. Отсюда было хорошо слышно, как на той стороне играет музыка – фрицы с самого утра заводят патефон и горланят свои песни. Мешков зло сплюнул: точно, сегодня же 20 апреля, день рождения их поганого фюрера!

Конечно, очень хотелось бы (даже руки чесались!) испортить им праздник, дать, так сказать, прикурить, желательно – погорячее, но нельзя: боеприпасов совсем ничего. Всего по два-три десятка патронов на винтовку, а у пулеметчиков – по ленте или по диску на ствол. Надо беречь! Были, правда, еще гранаты, но по одной-две штуки на брата, на самый крайний случай. Отбиваться, когда немцы в атаку полезут… С таким арсеналом начинать перестрелку нельзя. Да и приказа не было. Чего тогда рыпаться?

Поэтому наши бойцы героически терпели гитлеровский праздник, ограничиваясь лишь матерными выкриками в ту сторону. Немцы на ругань совсем не обижались и отвечали веселым гоготом: кто-то среди них, видимо, неплохо знал русский язык и переводил сослуживцам суть русских народных выражений.

Днем фрицы вместе с обедом получили по порции шнапса, и теперь совсем развеселились: то и дело высовывались из своих окопов, приветливо махали руками и орали: «Рус, давай к нам, шнапс пить!» А потом горланили: «Дочланд, Дочланд юбер аллес…» или «Вен ди зольдатен дурш ди штадт марширен…» Или по двадцатому разу заводили свои пластинки – с теми же песнями…

Иван немного постоял, посмотрел (ничего нового, все так же пьют и поют) и побежал обратно – проверить, все ли нормально в других местах. После гибели очередного лейтенанта (уже третьего за месяц) Мешков стал во взводе за главного – старшину Лыкова тоже недавно убили…

Василия было очень жалко – хороший мужик, не жадный, всегда делился махоркой и сухарями. Хотя был немного трусоват: старался реже бывать на передовой, отсиживался в основном на ротном командном пункте. Где его и накрыло: «лаптежник» попал бомбой точно в цель…

И Василия, и лейтенанта Михайлова, и еще двух человек, оказавшихся, на свое горе, внутри, убило сразу. То, что от них осталось, откопали и торжественно захоронили под старой сосной на околице деревни. В братской могиле… После этого ротным у них стал старшина Семенов (лейтенантов уже больше не осталось), а на его место назначили Ивана. Вот так он и стал взводным командиром.

И, кстати, правильно сделали, что назначили: у него и военный опыт имеется, и командовать он прекрасно умеет. Справится не хуже любого желторотого лейтенантика, только из пехотного училища. А может, даже и лучше…

В Красной армии Иван служил с весны 1939-го, призвали в 18 лет, еще в мирное время. Думал, на два года, а оказалось… Демобилизоваться в срок не вышло – сначала началась Финская война, а потом уже и Великая Отечественная. Так и служил он без перерыва вот уже который год…

За Финскую Мешков получил треугольничек на петличку и должность отделенного командира, а потом стал старшим сержантом и взводным командиром. Набрался опыта, особенно боевого. На войне ведь как: выживает не самый храбрый или отчаянный, а самый опытный и умелый. Тот, кто собой не рискует и под пули не лезет. И другим не дает – бережет и себя, и своих товарищей.

Осторожность и осмотрительность очень важны в бою, помогают выжить, уцелеть. И это не признак малодушия или трусости! Нет, трусы на войне долго не живут, как правило, погибают первыми. Испугается слабак вражеского самолета, задергается, побежит с отчаянным криком, вот тут его и накроют. А бывает, что и свои в спину стрельнут, чтобы не заражал людей паникой…

А выживает на войне тот, кто стойко держится и расчетливо дерется. Главное в бою – не геройство свое показать и красиво погибнуть, нет, надо наоборот – выжить и нанести противнику наибольший урон. От мертвого толку никакого, а живой боец всегда пригодится. Да и победить может только живой…

Ивану очень хотелось победить и вернуться в родную деревню, где его ждали дед с бабкой. Других близких родственников у него не осталось: отец погиб во время Гражданской войны, а мать умерла, когда ему было всего два года.

Дед Трофим Харитонович и бабка Авдотья Васильевна одни вырастили и воспитали внука. И стали для Ивана самыми близкими и дорогими людьми. Вот к ним он и мечтал вернуться. И, еще, пожалуй, к Наталье Хромовой, своей страстной любви…

Красивая, веселая, статная Наташа считалась первой красавицей в их деревне. Многие парни за ней ухаживали, но она никому предпочтения не отдавала – тщательно, с умом выбирала себе мужа. У Ивана до армии не было никаких шансов заполучить ее в жены – ничем особенным среди сверстников он не отличался. Ни силой, ни умом, ни красотой…

Зато после Финской все изменилось: медаль «За отвагу» и статья в центральной газете сделали его героем. Иван сделался гордостью не только одной их деревни, но и всего района. А женщины героев любят… Вот и превратился он в желанного парня для всех местных девушек.

После Финской Иван, получив законные две недели отпуска, вернулся с наградой домой. Его встретили как героя – не хуже любого полярного летчика или папанинца. Еще бы – единственный парень в деревне, кто побывал на войне и еще вернулся с наградой. Пусть лишь с медалью, но все равно – почетно! А когда сельчане прочитали в «Красной звезде» статью про его подвиг (помог обезвредить опасного финского диверсанта), так вообще стали чуть не на руках носить.

Ивана приглашали на встречи с пионерами и колхозниками, просили выступить, рассказать о войне и о своем подвиге. Он сначала отнекивался – стеснялся немного, но потом уступил. Раз люди просят… Стал ездить по колхозам, выступать, рассказывать. Конечно, приукрашивал немного свои приключения, не без этого, но только для пользы дела – чтобы рассказ вышел более ярким, интересным и занимательным. Чтобы нравился…

Вот после этого Наташа и стала поглядывать на него, причем уже не как на пустое место, а по-другому, ласково и приветливо. И даже разрешила один раз проводить себя до дома после танцев. Иван шел под руку с самой красивой девушкой в деревне и был на седьмом небе от счастья. Он собирался даже сделать Наталье официальное предложение, раз так все хорошо пошло, но не успел: отпуск закончился, и он вернулся в часть.