Я дрался на Т-34. Третья книга - Драбкин Артем Владимирович. Страница 50

– После начала войны вашу школу эвакуировали, родители тоже эвакуировались?

Моя мать умерла в 1940 году, а отец вместе с сестрой эвакуировался, а потом ушел на фронт и в 1941 году погиб под Харьковом.

– Как отступление воспринималось, ведь говорили, что воевать будем «малой кровью на чужой территории»?

Может быть, такой возраст был, но от первого до последнего дня войны я никогда не думал, что наша страна проиграет войну. И все, кто меня окружал, верили в нашу победу.

В июне 1942 года я окончил 10 классов. К нам приехал командир батареи 2-го Киевского артиллерийского училища, которое курировало нашу спецшколу, старший лейтенант Налимов и забрал весь наш выпуск в училище, которое после начала войны было эвакуировано на станцию Разбойщина Саратовской области. Весь наш выпуск попал в одну батарею. Когда немцы подходили к Сталинграду, нашу батарею стали готовить на Сталинградский фронт. Мы с моим другом Валей Волошиным стали расчетом противотанкового ружья. Мы тщательно его изучали, стреляли из него, но в конце концов наша отправка на фронт не состоялась.

– Какую матчасть в училище изучали?

76-мм полковую пушку, но главным образом – 122-мм гаубицу. Готовили нас хорошо – занимались круглые сутки. Были и стрельбы. До сих пор помню артиллерийскую команду: «По пулемету гранатой, взрыватель осколочный, заряд полный, прицел 5, уровень 32, первому два снаряда беглым! Огонь!»

В конце 1942 года я окончил училище. Меня направили в 362-й гвардейский Тернопольский тяжелый танкосамоходный полк. На Челябинском тракторном заводе мы получили самоходные артиллерийские установки СУ-152, переучились на эту новую технику и отправились на фронт.

– Как восприняли назначение на самоходку?

Положительно. Назначили, и все. Орудие в ней 152-мм, но прицельные приспособления такие же, как и у обычной пушки. Так что в основном приходилось изучать не орудие, а танк, ходовую часть, рычаги управления, прицельные приборы для стрельбы прямой наводкой. В экипаже сначала было пять человек: командир и механик-водитель – офицеры, наводчик, заряжающий и замковый. Уже на фронте должность замкового ликвидировали.

– Когда экипаж попал на фронт, взаимозаменяемость была?

Конечно, была. Когда в Тернополе погиб наводчик Коля Лобачев, то я выполнял функции и командира, и наводчика.

– Вождение давали как командиру?

Я не водил, но изучал. Освоил уже на фронте, но не очень. Вот когда в 1946 году поступил в Академию бронетанковых и механизированных войск, там уже освоил полностью. В академии была кафедра вождения. Мы регулярно выезжали на полигон под Солнечногорском, где водили и стреляли. Позже, уже будучи командиром дивизии, я водил новый танк Т-62.

Наш полк расположился возле станции Чернявка, южнее Нового Оскола, и вошел в состав Степного фронта, которым тогда командовал генерал-полковник, позже генерал армии Конев Иван Степанович. В составе Степного фронта я принимал участие в Курской битве.

Во время наступления на Белгород моя самоходка была подбита. Мы пошли в атаку с закрытыми люками. Стреляли с коротких остановок, а потом по нам ударило. Погиб лейтенант механик-водитель, уроженец Челябинска, окончивший Челябинское танко-техническое училище. Погиб еще один член экипажа, а мы трое: я, наводчик и замковый Паша Базылев, 1900 года рождения, – сумели выскочить. После этого Паша, у которого была семья и двое или трое детей, попросил меня, а я, в свою очередь, попросил командира полка не назначать его в экипаж самоходки. Его просьбу удовлетворили и назначили поваром.

После Белгорода наш полк пошел на Харьков. Во время боев за Харьков я был ранен. Мы вели бои уже на окраине города, и к нам приехал командир полка, майор Гончаров, вместе с ним заместитель командира 1-го гвардейского механизированного корпуса полковник Погодин. Когда они ставили мне и еще одному командиру самоходки задачу, начался сильный минометный обстрел. Мина разорвалась прямо у наших ног. Я был легко ранен в ногу, командир полка был убит. Он только успел крикнуть адъютанту лейтенанту Вьюнику: «Адъютант! Меня ранило» – и скончался. Тяжело ранило Погодина и еще несколько человек. Поскольку у меня ранение было легкое, то, побыв несколько дней в медсанбате, я вернулся в свой экипаж.

Наш полк наступал на Полтаву, форсировал Днепр в районе Кременчуга. Здесь нас опять пополнили самоходками. Я принял новое орудие, поскольку мое сгорело. Наш полк участвовал в Корсунь-Шевченковской операции в составе 31-го танкового корпуса 1-й гвардейской танковой армии. Мы принимали участие в боях на внешнем фронте окружения.

В конце января 1944 года я получил задачу от командира полка (как правило, нам ставил задачу командир полка, потому что полки были маленькие – сначала по 12, а потом по 16 самоходок). Мне было приказано из деревни Андрушевка, где располагался штаб полка, выйти на западную окраину деревни Зотовка и не допустить прорыва немецких танков, которые пытались деблокировать корсунь-шевченковскую группировку.

Вечером я получил задачу, а утром начал выдвигаться на огневую позицию. Въехал в деревню Зотовка. В ней уже постреливала наша пехота. На западной окраине занял огневую позицию у перекрестка дорог, точно в том месте, где мне приказали. Стоял густой туман – ничего не было видно. Постепенно он стал рассеиваться, но в приборы наблюдения по-прежнему ничего не рассмотреть – они были посредственного качества. Прицельные приспособления хорошие, а приборы наблюдения – нет. В общем, вылез по пояс из самоходки, наблюдаю. Вижу – на поле передо мной несколько немецких танков, которые уже начали разворачиваться в нашу сторону. Я опустился в самоходку и приказал открыть огонь. Первым стоял «Тигр». Открыли огонь по нему. Подбили. Перенесли огонь на другие танки. Немцы открыли ответный огонь, но не попадают. Я выстрелов 10 сделал, опять выглянул, потому что из самоходки сквозь дым и пыль, поднятые стрельбой, ничего не видно. Только я высунулся из люка, как по самоходке ударила очередь, и меня ранило в лицо и в руку. Я упал в люк. Кровь хлынула потоком на только что полученный со склада новый белый полушубок и на белые питьевые бочки… Самоходка немного отъехала в тыл, и меня отправили в медсанбат.

В 1989 году я работал в главной инспекции Министерства обороны СССР. Мы проверяли воздушную армию, штаб которой находился в Виннице. Я на карту смотрю, а там Зотовка… Я рассказал эту историю командарму, начальнику штаба армии. Командарм говорит: «Ну, надо съездить». На следующий день мы проехали по тому маршруту, по которому я входил. Я смотрю – ничего не изменилось, ни одной новой хаты, а может, они были новые, но выглядели как старые. Только появилось два кладбища – на одном были похоронены местные жители, а другое воинское, небольшое, могил пятнадцать. Я его осмотрел – с нашего полка никого нет, фамилии незнакомые. Поехали дальше. Приезжаем на перекресток дорог, где моя самоходка стояла, а там обелиск стоит…

В медсанбате я пробыл недолго и снова вернулся в полк. Освободили Винницу, Острополь, Пининко, Полонное, Грицев и пошли на Тернополь. Тернополь наш полк освобождал в составе 60-й армии, которой в то время командовал Иван Данилович Черняховский. Бои в городе продолжались больше месяца.

Помню, под вечер моя самоходка вышла на площадь и вдруг взрыв! Самоходка остановилась, но не загорелась. Дым рассеялся. Немцы стрельбу прекратили. Я говорю своему экипажу:

– Ребята, сидите.

А наводчик, Коля Лобачев, говорит:

– Разрешите, товарищ лейтенант. – Надо сказать, у нас хорошая дисциплина была – командира самоходки никто на «ты» не мог назвать. Только «товарищ лейтенант». – Я посмотрю.

– Коля, не высовывайся. – Он не послушался, люк открыл и высунулся.

Выстрел, и Колю убили…