Пытки и наказания - Брайен Лейн. Страница 16

Итак, Джеймс Берри стал палачом и оставался им до 1892 г., когда, видимо преследуемый призраками своих бывших «клиентов», присоединился к движению за отмену смертной казни, заявив: «Мой опыт убеждает меня в том, что мы никогда не станем цивилизованной нацией, пока в тюрьмах летят головы». Он не воспользовался своим прошлым, чтобы заработать себе на жизнь, хотя иногда «ради развлечения» выступал с лекцией, названной им «Тюрьмы и заключенные», рассказывая о своей деятельности в качестве палача. Дебют Берри как аболициониста состоялся в вестминстерском «Аквариуме» 19 марта 1892 г. На афише его имя значилось вместе с именами нескольких американских ясновидцев, группы трюкачей-ве-лосипедистов и квартетом «Сидония». В цену билета на представление был включен добавочный шиллинг, чтобы «мистер Берри мог получить средства на ведение своей кампании против смертной казни». Начав несколько чопорно и наставнически, через несколько минут, вспомнив о том, что ему придется выступать здесь еще 11 раз, а потом разъезжать по стране, он взял свой, неподражаемый тон, и речи его зазвучали более убедительно. Кроме того, осуждая институт смертной казни, он стал более точен в выражениях и непримирим, например: «Теперь, когда я умыл руки и навсегда развязался с этим делом, могу сказать, что будь моя воля, я бы заставил шерифов самим казнить осужденных», и добавил: «Многие из них до сих пор должны мне деньги».

В другой раз, выступая перед менее интеллектуальной аудиторией, Берри позволил себе отпустить несколько своих искрометных шуток. Вот его любимая: «Итак, на часик мы вывешиваем тело для просушки, а шериф и его полицейские уходят помочиться. Когда они возвращаются, мы кладем тело в негашенную известь и ждем воскрешения оного». Все закончилось совершенно неожиданно. Вечером, когда Берри выступал с лекцией на ливерпульском ипподроме, взорвался оксиацетиленовый цилиндр, который он везде носил с собой для снабжения светом своей волшебной лампы для показа слайдов. Никто не пострадал, но взрыв уничтожил его коллекцию диапозитивов. После этого Берри сменил несколько занятий, побывав даже хозяином гостиницы, и умер в 1913 г. (См. повешение, где описываются методы, использовавшиеся Дж. Берри).

«Вот один анекдот, который я для себя называю «историей с больным зубом». Когда в 1887 г. я плыл на пароходе из Ирландии, одним из моих попутчиков оказался ирландец, который ужасно страдал от морской болезни, к которой вскоре добавилась еще и зубная боль. Он надоел всем пассажирам, включая тех, кто не страдал морской болезнью и желал насладиться путешествием; стюарды от него шарахались. Как мне кажется, один из них посоветовал ему обратиться ко мне, поскольку он явился в мою каюту, умоляя излечить его. Я признался, что мог бы мгновенно избавить его и от зубной боли, и от морской болезни, но уверил его, что вряд ли ему понравится мое лечение.

 Визитные карточки Джеймса Берри.

Однако он был настойчив, и тогда я сунул ему свою визитную карточку (см. иллюстрацию).

Он оказался очень чувствительным человеком, а шок, который он испытал при виде карточки, избавил его от зубной боли, а меня от его присутствия до конца путешествия. Текст на карточке был напечатан черным цветом, ветка папоротника — зеленым, а рамка была золотая. Теперь у меня другая карточка, попроще».

«Я вовсе не стыжусь своей профессии, потому что считаю, что если человек заслуживает казни (а он ее заслуживает, убив другого человека), значит кто-то должен быть палачом, а занятие это считается таким же достойным, как и другие. На казнь через повешение я смотрю с профессиональной точки зрения. Когда я только что занялся этим делом, я обращался к шерифу графства всякий раз, когда убийцу приговаривали к смерти. Сейчас я не считаю нужным искать применения своему искусству в Англии потому, что меня здесь все знают, но время от времени я посылаю простую визитную карточку в Ирландию, когда там собираются кого-то казнить».

(Оба отрывка взяты из автобиографии Джеймса Берри «Как я был палачом» [17]).

БРАУНРИГГ, ЭЛИЗАБЕТ

Прожив семь лет в Гринвиче, Джеймс Браунригг переехал в Лондон и снял дом на Флит-стрит. Кроме того, в Айлингтоне у него осталась квартира, которой он пользовался от случая к случаю. Его жена Элизабет к тому времени родила ему 16 детей и, подрабатывая повитухой, помогала мужу-водопроводчику прокормить семью. Она пользовалась уважением сограждан, что подтверждается тем, что попечитель прихода Сент-Данстан назначил ее на должность повивальной бабки для женщин из работного дома. К удовлетворению начальства, обязанности свои она выполняла исправно и нареканий не имела.

Мэри Митчелл, воспитанница приходского сиротского приюта, поступила к ней ученицей в 1765 г. В том же году в том же качестве у миссис Браунригг появилась другая сирота — Мэри Джоунс. Чтобы читатель не подумал, что миссис Браунригг являла собой воплощение доброты и альтруизма, следует сказать, что в то время каждый, кто брал в ученики ребенка из приюта или работного дома, получал в качестве компенсации 5 фунтов стерлингов (те, кто читал «Оливера Твиста» Диккенса, наверно, помнят об этом), и поскольку миссис Браунригг обычно принимала роды и держала рожениц у себя дома, девочки оказались для нее большим подспорьем. Кроме того, они выполняли обязанности домашней прислуги, нанять которую миссис Браунригг позволить себе не могла. Сначала она обращалась с девочками-сиротами вполне сносно, но вскоре дала полную волю своей свирепой жестокости. Однажды, положив Мэри Джоунс на два стула, она высекла ее так, что та не могла встать на ноги и пролежала без движения несколько часов. Подобные воспитательные процедуры стали повторяться все чаще и чаще, кроме того, чтобы привести девочку в чувство, миссис Браунригг после порки обливала ее холодной водой или окунала голову в ведро. Дверь в комнату, в которой жили девочки, выходила в коридор, ведущий к входной двери, и однажды, после очередной порки, вся покрытая синяками и кровоподтеками, Мэри Джоунс решила избавиться от издевательств и бежать.

Обнаружив, что ключ от входной двери остается в замочной скважине, когда семья отходит ко сну, ранним утром девочка осторожно открыла дверь и выскользнула на улицу. Оказавшись на свободе и расспрашивая прохожих, она добралась до больницы для подкидышей, в которой когда-то росла сама. Здесь ее выслушали, подивились на следы избиений, которые осмотревший девочку врач признал очень серьезными, после чего мистер Пламбтри, адвокат больницы, написал письмо Джеймсу Браунриггу, угрожая тому судебным преследованием, если он не объяснит должным образом, откуда у девочки появились следы побоев.

Ответа на это письмо не последовало, и больничное начальство, посчитав, что будет неразумным прибегать к общему праву, переправил девочку в Лондонский королевский суд. Другая же девочка, Мэри Митчелл, продержалась у миссис Браунригг целый год, в течение которого с ней обращались не лучше, чем с Мэри Джоунс. Решив, наконец, последовать примеру своей товарки и бежать, она оказалась не столь удачливой. На улице она наткнулась на младшего сына миссис Браунригг, который заставил ее вернуться в дом. На этот раз ее страдания усугубила ее неудавшаяся попытка обрести свободу, и последовало еще более жестокое наказание.

А тем временем попечители прихода Уайтфрайерз передали миссис Браунригг еще одну девочку по имени Мэри Клиффорд, и прошло немного времени, прежде чем она познакомилась с плетью хозяйки, однако ей повезло еще меньше,„чем другим сиротам. Часто ее голую подвешивали за руки к крюку на потолке и избивали кнутом или прутом до потери речи. Несчастной девочке не позволили спать в постели, а бросили ей матрац в подвале для хранения угля, где было чрезвычайно холодно. Однако по прошествии времени миссис Браунригг вместо матраца дала ей мешок и охапку соломы. Находясь в этом отчаянном положении, Мэри Клиффорд получала только хлеб и воду, а спасением от холода ей служила собственная одежда.