Замок Спящей красавицы - Картленд Барбара. Страница 2
Йола прекрасно понимала: в глубине души бабушка, да и другие ее родственники, считали, что ей следует общаться с достойными господами, за одного из которых она в конце концов выйдет замуж.
«Я не стану торопиться с замужеством», — решила Йола. Она еще мгновение постояла на верхней ступеньке, глядя на цветущую долину.
— Пока что это мое царство, — добавила она вслух, — и у меня нет никакого желания делить его с кем-то еще.
Она вошла в замок и поднялась по лестнице, возведенной в XVII веке. Бабушку она нашла в гостиной, окна которой выходили на долину.
Здесь на столиках, комодах и сервантах, служивших многим поколениям семьи Богарне, стояли вазы с оранжерейными цветами, источавшими дивный аромат.
Сидя в кресле с высокой спинкой, украшенной изящной вышивкой XVI века, бабушка напоминала портрет работы Буше.
Величественная осанка, седые волосы, уложенные в высокую прическу, длинные пальцы с голубыми венами, унизанные кольцами, — все выдавало в ней даму из древнего аристократического рода.
— Где ты была, моя дорогая?
— На террасе, бабушка. И пришла к выводу, что мы живем в самом прекрасном замке из всех, что украшают долину Луары.
— Ты вся в отца, — улыбаясь, промолвила бабушка. — Он тоже всегда говорил, что, хотя Шинон и Блуа великолепны, а Шамбор и Шенонсо прекрасны, наш замок отличается от всех других. Он словно окутан тайной.
— Мне тоже так кажется, — призналась Йола. — В детстве я верила, что наш замок перенесен в этот мир из сказки.
— Поэтому мы должны найти тебе прекрасного принца, — заметила бабушка, — чтобы у твоей истории непременно был счастливый конец.
Йола насторожилась.
— С этим незачем спешить, бабушка.
— Ошибаешься, — возразила старая графиня. — Видишь ли, моя дорогая, хоть я и рада тому, что нахожусь рядом с тобой, я приехала сюда вопреки советам врачей и не могу здесь долго оставаться.
— Но, бабушка, здесь тепло, как в Ницце, а многие деревья в нашем саду — те же, что произрастают в субтропиках. У нас есть даже пальмы, а папа разводил орхидеи, которые раньше можно было найти лишь на берегу Средиземного моря.
Было видно, что бабушка пропустила мимо ушей ее слова.
— Ты, конечно, знаешь, дитя мое, чего твой отец желал для тебя?
— В том, что касается… брака? — нерешительно уточнила Йола.
— Он ведь говорил с тобой об этом? — вопросом на вопрос ответила старая графиня.
— Нет, бабушка, мы разговаривали с ним обо всем на свете, но он никогда не упоминал о том, какого мужчину хотел бы видеть моим мужем.
— К счастью, я виделась с твоим отцом за месяц до того, как он ушел из жизни, — продолжала старая графиня. — Он гостил у меня в Ницце, прежде чем отправиться в это злополучное путешествие в Венецию, куда ему не следовало ездить.
В голосе графини прозвучали резкие осуждающие нотки, но Йола промолчала.
Она хорошо знала, зачем отец поехал в Венецию, но ей не хотелось обсуждать эту тему с бабушкой, понимая, какой будет ее реакция.
— Твой отец говорил со мной о твоем будущем, — продолжала старая графиня. — Возможно, он предчувствовал, что ему недолго осталось жить, или считал, что ты уже не ребенок и скоро сама придешь к мысли о том, что пора подумать о замужестве.
Йола принялась беспокойно ходить по комнате.
Солнечный свет, лившийся в окна, подчеркивал голубоватые блики в ее темных волосах и изысканную чистоту кожи.
На фоне темных бархатных штор она казалась восхитительно прекрасной, и бабушка даже на мгновение умолкла, любуясь очаровательной внучкой.
— Полагаю, отец никогда не говорил, за кого хотел бы выдать тебя замуж, потому что мы долго думали об этом и ему казалось, что ты все прекрасно понимаешь и без слов, — снова заговорила она.
— Кого вы имеете в виду, бабушка? — спросила Йола, подойдя к бабушкиному креслу.
— Маркиза де Монтеро, разумеется!
Йола в недоумении уставилась на нее, а затем сдавленным голосом прошептала:
— Маркиза де Монтеро?
— Да, моя дорогая, ты, по всей видимости, слышала о нем еще с детских лет, хотя, возможно, никогда его не видела. Он не только приходится тебе дальним родственником, но и жил здесь до того, как ему исполнилось двенадцать лет. Тебе было тогда — дай-ка вспомнить — три года, так что неудивительно, что ты не помнишь его, если он, разумеется, больше не приезжал сюда с тех пор.
— Да, бабушка, насколько мне помнится, он с тех пор больше не приезжал к нам.
— Это, конечно, из-за твоей матери, — сказала старая графиня. — Но с другой стороны…
Она осеклась, словно решив, что не стоит говорить плохо о мертвых. Но Йола прекрасно понимала, что она хотела сказать. Ее мать, вопреки традициям их семьи, решительно возражала против того, чтобы кто-то жил у них в доме.
Предполагалось, что граф де Богарне как глава большого древнего рода будет не только поддерживать менее состоятельных родственников, но и предоставлять им кров.
Когда он унаследовал отцовский замок, там был полно кузенов и кузин, тетушек, двоюродных бабушек, просто дедушек и бабушек и близких друзей, которые все до единого выросли и состарились рядом с владельцем замка.
Однако матери Йолы удалось за пять лет замужества удалить их из замка.
Более того, она добилась того, чтобы двери дома закрылись и для друзей. А ведь в былые годы те постоянно приезжали из Парижа провести несколько недель, а то и месяц в замке, которым они искренне восхищались и любили.
Йола хорошо помнила, как в детстве между родителями нередко вспыхивали ссоры. Причина, как правило, бывала одна и та же: отец хотел видеть в доме гостей, мать решительно против этого возражала.
Затем отец неожиданно сдался, согласившись с тем, что гостевые комнаты замка отныне будут закрыты, а гостеприимству, которое всегда было частью его характера, придется положить конец.
Йола росла, и замок все больше казался ей огромным и каким-то притихшим, а иногда даже зловещим. Отцовский смех смолк, и, если бы не верховые прогулки, дававшие возможность вновь почувствовать себя свободной и раскованной, жизнь здесь стала бы просто невыносимой. Постепенно она поняла, что ее матери просто не следовало выходить замуж.
В юности мать искренне желала стать монахиней, однако родители решили, что ей куда больше подходит граф де Богарне, владелец великолепного замка и обширного поместья. Они вынудили дочь уступить их решению, не потрудившись спросить согласия ни у нее, ни — насколько было известно Йоле — у ее жениха.
Отец как неизбежность принял тот факт, что его брак будет браком по расчету. Невеста принесет ему огромное приданое, увеличив его собственное и без того немалое состояние.
Лишь когда он осознал, с какой ненавистью относилась к нему супруга, он с ужасом понял, что всю жизнь будет несчастен.
У них был только один ребенок, и после его рождения обоим стало ясно: других детей в семье не будет.
Йола не помнила, чтобы мать когда-либо держала ее на руках или целовала. Целые дни, а порой и ночи она проводила в прекрасной и изящной часовне, стоявшей в отдалении от жилых покоев замка.
Возведенная в 1520-1530-х годах, часовня была построена в духе ренессанса; ее внешний вид и убранство неизменно вызывали бурное восхищение знатоков архитектуры. Но для Йолы это было место покаяния, гнева Божьего и страха наказания.
Вынужденная ежедневно посещать церковь прежде, чем она выучилась читать или понимать сказанное, Йола утешалась тем, что, сидя на жесткой церковной скамье, часами разглядывала обюссонский гобелен, изображавший деяния Жанны д’Арк.
Орлеанская дева оставила неизгладимый след в ее памяти, тогда как религия матери казалась холодной и недоброй.
Как могла ее мать стремиться к святости и неустанно молиться и вместе с тем оставаться холодной и бесчувственной к собственному мужу? Как могла она рассчитывать на Божье благословение, если сама проявляла к окружающим лишь ненависть и безразличие? Йола не сразу облекла эти мысли в слова, но они посещали ее с самых ранних лет.