За Дунаем - Цаголов Василий Македонович. Страница 12

Никак Бабу не мог смириться с тем, что совершилось этой ночью. Если бы ему кто-нибудь сказал, что он станет абреком, наверное, не простил бы тому человеку.

Остановились. Кайтук первым развернул бурку и бросил на траву. Усевшись, засмеялся, стянул с головы шляпу, обтер лицо.

—      Лаппу,— Позвал Кайтук брата.— Посмотри, что нам положили в хордзен? Садись, Бабу... Опять меня обманул проклятый Хазби!

Бабу разостлал бурку и, откинув полы черкески, уселся.

—      Мясо и чурек,— Созо положил перед мужчинами хордзен, а на него —еду.

Юноша нагнулся, энергично, несколько раз провел руками по траве, вытер их об черкеску, присел и острым ножом нарезал мясо, разломал чурек. Первым потянулся к еде Кайтук. Подбросил на ладони кусочек чурека и медленно поднес ко рту.

—      Отведай, Бабу. Отдохнем, теперь нам спешить некуда. До ущелья совсем недалеко...

Созо устроился позади них и быстро жевал закрытым ртом.

—      Примечай, Бабу, дорогу. Может случиться, станешь по ней ходить без меня.

—      Это почему?

—      Убить меня могут,— рассеянно ответил Кайтук, и Созо перестал жевать.

—      И меня не пожалеют,— рассмеялся Бабу.

—      И тебя убьют, попадись только казакам в руки.

Теперь уже перестал есть Бабу. Он почувствовал,

что в горле застрял кусок. Вспомнил мать, представил, как она ждет сыновей у калитки, прислушиваясь к чужим шагам на улице. Весть о его смерти она не вынесет. Нет, Бабу будет жить для нее. Сам не зная почему, спросил Кайтука:

—      Прости, брат, жива твоя мать?

Кайтук, прежде чем ответить, вытер губы тыльной стороной руки, потом взглянул на товарища.

—      Не помню ее...

—      Извини, Кайтук...

—      Бог покарал меня еще в утробе матери...

—      А Созо? Он же твой брат!

—       У нас с ним был один отец...

—      Не хотел обидеть тебя, Кайтук, прости меня. Сердце у меня разрывается!

—      Давай отдохнем, Бабу... Эй, Созо, ты тоже уснн. Здесь мы, как дома, в горах. Никто нас не найдет,— Кайтук лег на край бурки, а другим концом укрылся с головой.

Натянув на себя бурку, Бабу повернулся на левый бок. Однако он быстро надышал под буркой так, что стало душно, й, приподняв бурку, сделал большой вдох.

Луна спряталась: Над поляной стлался туман. Он тянулся из ущелья, густой, тяжелый. Горы стояли стеной, а низкое небо улеглось на горбатых вершинах.

Над головой шелестела густая крона высоких деревьев. И хотя Бабу слышал, что это шумит листва, а все же, приподнявшись, оглянулся: ему мерещилась погоня. Не от смерти он прятался — позора боялся больше всего на свете. Все представлял себя арестованным за абречество. От одной такой мысли все в нем холодело. Неотступно думал, как бы не попасться Властям. И казаки обозлены за частые набеги на их табуны и стада. Охотников поживиться за счет казаков, поселившихся на кавказской линии, было немало. Он знал: попадись им в руки, так не уйти живым.

Когда Кайтук проснулся, небо над вершинами посветлело. Он привстал.

—      Созо!

Тот -беспокойно заерзал под буркой, но не проснулся.

—      Устал,— оправдывая брата, сказал Кайтук.— Скоро совсем рассветет. Надо перейти на ту сторону.— Он стал на колени и стянул с брата бурку.— О, Созо, вставай, а то воробей заклюет тебя.

Кайтук поднялся во весь рост, потянулся, посмотрел на горы. Лицо дрогнуло в улыбке, и он тихо запел:

— О, горы, вы горы мои!

Как люблю я вас, горы мои!

Ничего нет лучше вас, горы мои.

Его поддержал Бабу:

Единый бог милостив,

Когда-нибудь да обратит внимание и на нас.

Ему приятна молитва бедного,

И он сжалится над ним.

О, наши горы, наша родина,

Как нам жить без вас?

Созо вылез из-под бурки, протер глаза. Брат шагнул к нему, присел рядом.

—      Ты еще не проснулся? Тебе надо идти в аул... Теперь мы е Бабу, нам не будет скучно. А там еще кто-нибудь пристанет к нам...

Созо поднял на брата лицо, припухшее, в кровоподтеках. Это он в доме кабардинца в темноте наткнулся на что-то.

—      Мы с Бабу уйдем в горы, а ты отправишься в аул.

Догадался Созо, что у брата на душе неспокойно, и проговорил, пытаясь вызвать Кайтука на откровенный разговор:

—      Идти в гору втроем всегда легче...

И Кайтук понял намек брата, оглянулся на Бабу, усмехнувшись чему-то своему, проговорил:

—      Видел сон... В ауле на свадьбе побывал, на носках танцевал дольше всех, и за это мне старшие прислали ковш пива и баранье ухо. Как будто знали, что я люблю ухо...— Кайтук положил руку на колено брата: — Жениться тебе пора, Созо... Уходи в аул, а то посчитают тебя абреком и кому захочется породниться с тобой? А в доме, считай, один ты мужчина. Кому продолжить наш род, как не тебе?.. Вот придем в горы, и ты уйдешь. А теперь — в путь!

Понял Созо, что возражать брату бесполезно.

Быстро свернули бурки, перевязали их длинными ремешками. Созо, подхватив с земли хордзен, бросил взгляд в сторону гор. Вершины укрылись за светло-голубой дымкой.

—      Нигде не могу оставаться долго: в горы тянет. Как вы живете, Бабу, без гор? А реки наши... День и ночь шумят, вода холодная, свежая...

Негромко разговаривая, они пересекли поляну, оставляя в траве примятый извилистый след. Ноги снова промокли до колен. Бабу сорвал травинку, размял пальцами и сделал несколько глубоких вдохов, почувствовал, как закружилась голова, захотелось упасть на траву и забыться. Несколько раз он подолгу смотрел вокруг себя. Трава стояла плотной стеной, напоминая ячмень.

Его спутники остановились у края обрыва, а он все еще оглядывал поляну.

—      Теперь мы дома,— воскликнул Кайтук.

Бабу недоуменно посмотрел на него, потом перевел

взгляд на ствол чинары, перекинутой на другой берег. Внизу плескался Урух о высокие, отвесные берега. Ущелье рядом. Бабу чувствовал его дыхание и радовался в душе не меньше Кайтука.

Первым шагнул на ствол Кайтук. Уверенно ступая, не глядя вниз, он перешел на другой берег. Бросил на траву бурку, сняв шляпу и широко раскинув руки, он посмотрел в сторону ущелья, радостно засмеялся. Вдруг из-за густых зарослей выскочили двое, и Кайтук отскочил в сторону.

Узнал в них Бабу стур-дигорских стражников, ужаснулся.

—      Попался, Кайтук, попался,— кричали они.

—      Эй, ты, кажется, Бабу? — Один из них подошел к краю пропасти.— Если ты не трус, то не оставишь товарища в беде,— стражник смеялся, потирая руки.

Созо в этот момент был на середине бревна.

—      Иди, иди сюда, Созо. Мы и тебе приготовили угощение,— проговорил стражник, обнажив кинжал.

—      Созо, назад! — крикнул ему брат.

Кайтук, преследуемый, отходил все дальше от берега... Созо остановился. Его отделяли от берега два-три коротких шага. Стражник пытался достать его кинжалом. Созо тоже вытянул свой кинжал, и, балансируя свободной рукой, неожиданно метнул его во врага. Стражник, вскрикнув, полетел в стремнину. Не удержался и Созо...

Не размышляя, Бабу вырвал из ножен кинжал и в мгновение ока оказался на том берегу.

—      Держись, Кайтук! — крикнул он.

Но Бабу не успел. Кайтук сам бросился за вторым стражником, убегавшим к ущелью, всадил ему в спину кинжал. Тот даже не застонал, выставив вперед руки, уткнулся головой в землю.

... Сидели на берегу и молчали. Бабу сказал Кайту-ку, что он не вернется в горы.

—      Подамся к русским... Есть у меня царская бумага, наймусь к кому-нибудь. И тебе советую уйти на время, пережди. Никто не узнает, что мы убили их,— Бабу встал.— Прощай, брат мой!

Не шевельнулся Кайтук. Он сидел, не . отрывая взгляда от реки.

— Царство тебе небесное, Созо! Прощай...— с этими словами Бабу перешел на кабардинский берег.