Суд Проклятых - Романов Марк Александрович. Страница 76

— У меня его и не было… — Ле Рой с трудом перевёл дыхание, и надавил на активатор, который всё это время лежал у его бедра. Тело откликнулось судорогой, когда грубо вшитый в брюшину гравитационный блок разогрелся и увеличился в размерах. — Надеюсь, у тебя его тоже больше не будет…

Его глаза медленно закрылись, а тело продолжило подрагивать, мышцы сокращались всё сильнее и сильнее, пока из расходящихся швов на животе не показалось тёмное свечение, разгоравшееся с каждым мигом.

Авель, как заворожённый, стоял и смотрел на свою скорую гибель. От входа доносились крики его подчинённых — кто-то пытался скрыться в коридорах, кто-то, наоборот, рвался к Гаррисону… Потом его грубо схватили чьи-то руки в перчатках штурмовой брони, и отшвырнули в сторону. Сознание померкло от резкого перепада силы тяжести.

Глава 21. Марсианские ромашки горчат

Весны безумный карнавал

Еще вчера здесь бушевал.

И все мы думали тогда,

Что этот праздник навсегда.

Пикник — Осень

21.1. Решение Маттершанца

28 августа 2278 года.

«Вот ты, новый бог своего собственного мира, стоишь на возвышении, смотришь спокойным холодным взглядом на развернувшуюся в долине битву. Ты слушаешь скрежет доспехов, лязг металла, звон мечей и храп коней. Или, может быть, твои глаза видят бесшумное истребление жукообразных существ доблестными рыцарями космического десанта, на чьих шевронах красуются крылатые мечи или хитро подмигивающий красный джокер. В небе сходятся на смерть легкокрылые истребители, по земле ползут тяжеловесные отряды подмоги, а из-за дальней горной гряды уже веет ветерком опускающихся на ровную гладь озера кораблей, способных плавать не только в безвоздушном пространстве.

Здравствуй, новый бог, создатель и мессия, собравшийся посмотреть на истребление ненужных мыслей и попыток, стоящий в отдалении и смахивающий невидимые пылинки с парадного мундира главнокомандующего внутренней войной за право продолжать жить внутри тебя же.

Ты решаешь, кто поменяет позицию, кто останется защищать бесполезные рубежи, а кто пойдёт в атаку. Оцениваешь, взвешиваешь, примеряешь, просчитываешь исходы и варианты, смотришь на крошечные цветные точки, ползущие муравьями внизу, у твоих ног.

И внезапно твой трон, оплот и надежда, опора и каменная скала под ногами разом падают вниз, погребая под собой всех участников сражения. У тебя не остаётся ничего. Твоя армия погибла, враги и друзья, правые и виноватые, нейтральные и спорные союзники, привычные старожилы и опытные воины с юнцами рядом — всё погребено под неоспоримым величием твоей божественной, непререкаемой сути творца своего личного мирка.

И ты сам, теперь ты и никто другой, будешь решать здесь и сейчас, в гуще уцелевших и раненых, как и что тебе делать.

Ты опустился с вершин, смешан со своими же творениями, вдохнувший их злости и ярости. Теперь ты уже не сможешь отвернуться в сторону, когда на тебя с ненавистью смотрят твоими же глазами каждый из стоящих перед тобой, бог. И, утирая кровь с лица, смешивая её с солёными слезами и жгучим потом, каждый из твоих детей будет смотреть тебе в душу, решая, как поступить с тем, кто породил их для облегчения своей жизни, а потом бросил друг на друга, чтобы выяснить, кто же выживет.

Бог, ты оправдывал свои поступки мыслями и чувствами, подчинениями приказам и долгом перед кем-то незримым или осязаемым. Ты всегда мог подвести безупречную логическую базу под каждое движенье пальцем в ту или иную сторону. Ты получал удовольствие от исполнения долга, возложенного на тебя судьбой, обстоятельствами, хозяином, начальником или своими собратьями.

А если что-то и не нравилось твоей душе, если ты и хотел иного, задумывался, допускал в минуты слабости редкие уколы совести, то тут же появлялся очередной отряд мыслей, цитат из кодекса поведения в штате подобных себе, приказы или обоснования действиям.

И эти отряды сбивались в прочные группы, с течением лет обзаводились тяжёлым вооружением аргументов и неоспоримых доводов прошлой практики, с помощью которых так легко можно было сбежать на холм и смотреть, кто же выживет в вечной борьбе между совестью и долгом, желаемым и желанным, общественным и личным.

И только теперь, оказавшись в самой середине этой каши, с головой окунувшись в свои же, так называемые, милосердные решения, с потом и кровью сражающиеся друг с другом в противоречиях, только сейчас ты понимаешь, ответственность не за порученную работу, а за свои личные движения».

Маттершанц отвлёкся от образов и размышлений, уставившись на полупустой ангар, в котором повсюду валялись детали от скорой сборки защитных бронекостюмов после приведения в действие плана полковника Романова. Облачившиеся в жалкое подобие жутковатых на вид конструкций люди уже покинули это помещение, скоро и быстро занимая свои места согласно введённому боевому расписанию. Маттершанц обвёл взглядом несоразмерно больших тёмных глаз царящую вокруг разруху и поискал хотя бы один оставшийся костюм для себя.

О нём забыли все, включая Романова, который не мог не узнать бывшего штатного сотрудника помощников в прошлой истории со Строителем. Но Марк помалкивал, делая вид, что совершенно не узнаёт Матти, собственноручно препроводившего Романова на суд Светлых друзей.

Вот и Маттершанц молчал, привыкнув к мысли о том, что его роль состоит в исполнении приказов господина Директора, а не в том, что ему придётся самостоятельно принимать какие-либо решения.

— Понимаешь, корабль, — заговорил он с искином исследовательского судна, — мне никогда не нравилось приносить избранным представителям разумных изменения. Ни прогресс, ни регресс, ни простейшую корректировку поведения, ни уж тем более последние работы по копированию психоматриц с подопытных членов экипажа Ричарда Моргана. Иногда это было даже интересно, не спорю, но едва я пытался оставить в объекте чуть больше исходного, как меня тут же останавливали, ссылаясь на доводы о никчёмности подобного. Только то, что нужно для выживания. Только базис, только реакции и схемы выживания.

Маттершанц отыскал в углу какое-то годное для носки военное дерьмо и начал натягивать его на себя, неторопливо ведя беседу с кораблём, как привык это делать ещё в пирамиде Директора.

— Я сбежал от Директора вовсе не потому что мне так уж хотелось бунтовать или доказывать что-то, что я считаю верным. Я ушёл даже не потому что хотел что-то исправить или рассказать этим людям правду. Я испугался. Впервые за многие световые годы от родной планеты, если бы она ещё осталась, я испугался того, на что может пойти Директор ради воплощения его планов. Если он считает работу достаточно выгодной, видит, как можно улучшить развитие того или иного мира, он не остановится ни перед чем. Или просто станет наблюдать, как сотни тысяч представителей разумной расы погибнут от рук друг друга или космического апокалипсиса.

Маттершанц усмехнулся, и усмешка его вышла непривычно циничной и холодной.

— Я хочу исправить то, к чему имею непосредственное отношение. Попытаться сделать хоть что-то полезное по своему мнению, а не по приказу или указанию господина Директора. Может, из меня получится не самый лучший солдат, но вряд ли хоть один из этих представителей разумной расы сможет управлять квантовыми потоками или нырять во временные карманы.

«Зачем тебе это? — раздался в голове собственный голос. — Думаешь, твои жалкие возможности хоть что-то исправят?»

— Я в отчаянии, — ответил себе Матти, — кое-как закрепляя на поясе оружие ближнего боя. — Всё должно было быть не так, не так! Романов должен был понести наказание, а не становиться предводителем потерянных и обречённых. Ричард вовсе не должен был превращаться в такого ледяного и беспринципного вершителя чужих судеб. Его роль вообще должна была сводиться к вынесению вердикта для самого себя. Себе и для себя, для обучения и осознания, а не для приведения приговоров в исполнение. Он родился судить, но не исполнять. А остальные… — Матти тяжело вздохнул под непривычной тяжестью бронекостюма. — Остальные вообще должны были просто отработать заложенную программу, а вовсе не вступать ни в какие сражения, не ввязываться в противостояние Посланника и местных интриганов. Я не понимаю, не понимаю, как это вышло. Как мы стали горсткой судей проклятых судей.