Суд Проклятых - Романов Марк Александрович. Страница 87

— Я знал бы всё, что было здесь когда-то, — презрительно фыркнул внутри голос инопланетного оккупанта. — Я создал МАСК, и маску я надел, что значит силу и главенство над созданьем…

Решка, или Макс, или кто-то совершенно иной, сидящий в кресле за пультом, пропустил мимо ушей признание Посланника в том, что вся действующая система власти, обороны и исследований той же Эклектики была создана, сформирована и тщательно выпестована самим же Посланником.

Человек в кресле, отрешившись от тревожно мигающих датчиков систем жизнеобеспечения и безопасности, смотрел на материалы дела, в котором, среди прочих, мелькнуло и его изображение.

Проект «Астарта» был закодирован странным пирамидальным знаком, требующим исключительного доступа. Всё, что смог извлечь из доступных материалов по проекту Решка, изображения участников и основную задачу: найти пропавшего сотрудника.

Решка почувствовал во рту солёный привкус. Почти тут же он ощутил, как из глаз и ушёл течёт нечто тёплое и липкое. Изображение перед глазами Решки дёрнулось и сжалось в узкую светлую точку. Он почти оглох и ослеп, тело полностью расслабилось и мягко сползло с кресла вниз. Голос Посланника в голове утих, как утихли все звуки вокруг.

Стало не просто тихо, а невыносимо тихо. Мало по малу перед взглядом прояснилось, и Решка увидел сидящего на маленьком плотике Макса, или самого себя. Молодой человек был чем-то рассержен и прятал за злобой страх.

Вокруг, куда хватало взгляда, плыли кометы, галактики, звёзды и туманности. Тут и там скопления светлячков космическими китами ныряли в бесконечную тёмную синеву космоса.

— Теперь мне можно уйти? — спросил Макс с плотика, не глядя на Решку.

— Да, Олеш, — не своим голосом сказал Решка молодому человеку перед собой, — теперь можно. Теперь тебя зовут Олеш Граут, и тебе всё можно.

22.3. Сон Гая Травкина

— Сколько звёзд! — Гай привалился к тонким трубкам поручней, ограничивавших обзорную площадку «Яркой Иглы», высочайшего небоскрёба Планурум Дуо. — Только посмотри, как они сияют…

Его спутница тонко взвизгнула, прижимаясь к стенке гравилифта, и жалобно заявила:

— Блэки, милый, пойдём вниз… Мне здесь не нравится! Ветер…

— Да, и ветер! Пусть сильнее дует ветер! — Травкин поднял к небесам счастливое лицо, и раскинул руки, подставив ладони упругим струям воздушных течений. — А ещё можно дунуть моей новой смеси… И полетать.

Рыжеволосая наморщила носик, и брезгливо заявила:

— Ну, нет, дорогой, травиться какой-то там органикой я не собираюсь! — её рука скользнула по светящемуся синим сенсору лифта, и кабина распахнула створки. — Не вздумай меня искать.

— Не буду. Мне нужно небо. — Гай расцепил пальцы, стиснутые на ограждении, и раскурил длинную самокрутку. Проследив за разрываемыми ветром струями дыма, он мельком подумал: «Да и пропади они пропадом. Рыжие, лысые, блондинки и темноволосые…»

Небо над ним завилось спиралью, втягивая облака, куски строений, орбитальную станцию «Мэри Кей Симпсон 3», и гравилифт «Яркой Иглы», превратившийся в тонкую нитку серебряного цвета.

«Так, наверное, выглядит прохождение горизонта событий чёрной дыры — мелькнуло в сознании Гая, остававшегося неподвижным. Ветер не трепал волос, не касался разгорячённой кожи, утихнув. — Но откуда взялась чёртова дыра над Планурум?»

Насыщенный синий цвет небес, подкрашенных в нижних слоях серой дымкой смога промышленных районов, сменился глубокой чернотой космоса. Звёзды жалили глаза. Смотровая площадка медленно дрейфовала в вакууме, смыкаясь в кабину лёгкого истребителя. Встопорщившиеся плоскости с ракетными контейнерами и устаревшими лучевыми пушками, помаргивающие вспышками импульсов пакеты маневровых двигателей, запотевший бронеколпак и медленно дрейфующая на тонкой леске монетка с двуглавым орлом у самого «потолка». Ощущение невесомости и давящих на тело разнонаправленных векторов ускорения. Перегрузка. Руки сами ложатся на штурвал. В звуковой системе выросшего на голове шлема слышатся треск шифрогрупп и искажённые голоса, сыплющие командами, координатами и матерными конструкциями. Сетчатку обжигают импульсы плазмы, расцветающие рядом с кокпитом. Силовое поле звенит, отражая энергию, расплескивающуюся по невидимой сфере. Чуть сзади и ниже, над красной поверхностью планеты, разлетается во вспышке взрыва один из ведомых, и в эфире слышен короткий вопль ужаса и боли, обрывающийся вместе с жизнью неведомого пилота.

«Отстранённость, наблюдательность, анализ. Вот три кита мира сновидений. Они помогают понимать, что происходит на самом деле. — Гай думал короткими рублеными фразами, затягиваясь самокруткой, и крепко сжимая обитые мягким биопластиком рукояти. — Должно быть, забавно выглядит пилот, курящий в кокпите. Во время орбитального боя. Особенно — косяк с травяным сбором. Он так интересно торчит из-под откинутой дыхательной маски…»

Вопли гибнущих летунов и скрежет помех не мешали Чёрному Доктору получать удовольствие от прикосновения к моменту. Наоборот, они создавали необходимый фон для действия, как музыкальные инструменты создают канву и дают основу пению оперного певца. Сейчас, погружаясь в мелодию развернувшегося сражения, он скользил по поверхности сознания сидевшего за штурвалом, отмечая профессионализм действий и скорость реакций, удачные тактические маневры и неожиданные уклонения от выстрелов противника.

Слаженные поначалу действия пилотов уже превратились в свалку, которая со времён первых неуклюжих летательных аппаратов описывалась яркой идиомой английского языка «dogfight». В сполохах и вспышках разрывов сталкивались воля к победе, мастерство и стремление выжить. «И смерть скользила среди них, — вспомнил он строки какого-то давно забытого поэта, — покачивая тонким жалом, тенью бесплотного кинжала гася горячие огни»…

Да, он получал удовольствие от этого танца со смертью. Гибель людей и, особенно, угроза жизни вызывали странное наслаждение. Тонкое, чувственное, лежащее на грани реальности и нереальности — то, что можно пережить только во сне. В реальности всё было намного проще и плоше. Щекотало нервы, но всегда было где-то там, внутри, только изредка всплывая на поверхность оформленными решениями, порывами и устремлениями.

Внутри всплывали имена, факты, картинки и воспоминания. Цезарь был тем, кем мог стать сам Травкин, если бы не поворотные моменты прошлого. «Тёмного, или не очень — решать не мне, — Гай отвлёкся от своего двойника, и окинул мысленным взглядом картину битвы. Те, на чьей стороне сражался Цезарь, по всем выкладкам проигрывали противнику, как по характеристикам кораблей, так и по мощности вооружений. Честно говоря, таких развалин, док не видел уже давно. Но его чутьё, подстёгнутое интересом и яркими переживаниями, подсказывало, что не всё так однозначно. — Посмотрим. Кажется, мой визави способен на неожиданные сюрпризы»…

Защищая своего собрата, неожиданно начавшего терять управление, тот Гай, чьё тело управляло истребителем, заложил крутой вираж, и начал сбрасывать перед преследователями расширяющееся в пространстве облако воздуха, замёрзших капелек влаги и всевозможного хлама — от содержимого уборной до обёрток от обедов. Противник, выдав массу нелицеприятных комментариев в эфир, предпочёл прекратить преследование, и расстояние между двумя группами кораблей стало увеличиваться.

Травкин вздохнул. Ему снова хотелось пережить эти ощущения. Момент полёта, власти над содрогающейся машиной, холодного присутствия смерти где-то рядом, щекочущего нервы понимания смертности тела, и бессмертия духа. А ещё где-то внутри шевельнулось осознание того, что он не так уж совершенен. Ни в своей нынешней жизни, ни в этой, которая давно уже являлась Гаю во снах.

— Не понимаю, почему остальные члены экипажа «Астарты» так сходят с ума от этих картинок, — тихо прошептал он, медленно выныривая из расширяющейся спиралью чёрной дыры навстречу слабому свету. — Это просто сон… Красивый, яркий, насыщенный. Но — сон. Иллюзия. Не более того.