Современный итальянский детектив. Выпуск 2 - Раццини Вьери. Страница 2

Появилась надпись: Коннектикут, 1983, затем сосредоточенное, прекрасное лицо девушки, сидящей за рулем. За кадром раздался хриплый женский голос:

— Drive slowly, Melody. Please [3].

Судя по тону и по тембру голоса, это была мать. Затем лицо ее появилось на экране: искрящиеся синие глаза, круглое, полное упрека лицо, укутанное в темный мех (самые удачные роли Эстер, такие, как Джесси Ройс Лэндис или Анджела Лэнсбери):

— I don’t want to spend the night in the car [4].

— Yes, mother [5], — равнодушно ответила девушка.

— If your cousin had come, at least… [6]

— You know he doesn’t like parties [7].

— Oh. Food and conversation were both exquisite tonight. He’s a snob [8].

Вдали начал вырисовываться контур большого, погруженного в темноту дома — сплошные покрытые снегом башенки. Мелоди прошептала:

— Look… why is it all so dark? [9]

И именно в этот момент за утонувшим в темноте окном блеснула красноватая вспышка выстрела, а через несколько секунд еще одна.

Мелоди побледнела. Прибавила скорость, но задние колеса заскользили по льду, машина долго пыталась выровнять ход и в конце концов застряла на обочине. Мать, тоже белая как полотно и буквально онемевшая после пятой или шестой попытки сдвинуться с места, была на пределе. Мелоди вышла, подбежала к увязнувшему колесу и подложила под него свое замшевое пальто. Когда она снова садилась в машину, то еще раз взглянула на дом, погруженный во мрак и не подающий признаков жизни. Усевшись за руль, она переключила на бо?льшую скорость. Первая попытка не удалась, но наконец колесо сдвинулось с места. Машина рванула вперед. Вдруг из глубины до меня рикошетом донесся сухой звук — я не ожидала такого предательски брошенного камня в стереофоническом исполнении, но, в общем, за то я всегда и любила кино; гонка Мелоди по снегу, который на каждом повороте освещали желтые фары, становилась лихорадочной, да еще этот дом, казавшийся все более внушительным, хотя ничуть не приблизился.

Вот он снова возник за высокими деревьями, на некоторое время скрывшими его из виду, — весь из белого камня, засыпанный снегом, — наверняка у его создателей были самые мрачные мысли, и это ощущение усилилось, когда Мелоди, стремительно взлетев по ступеням к входной двери, обнаружила, что она взломана. Мать догнала ее, держа в руке совершенно не нужный ключ, и вслед за ней погрузилась в темноту.

— Joe!

В глубине прихожей поблескивало пламя камина; послышался странный хрип. Девушка метнулась туда и в трепетавших бликах огня увидела мертвенно-бледного старика, лежавшего в кресле. Вся грудь его была в крови, из нее вырывалось предсмертное хрипение.

Они приблизились к нему.

Старик открыл глаза. Поднял руку, показывая на пустые шкафы.

— The Cellinis… — воскликнула мать, вся в слезах, — the whole collection!.. [10]

Старик сделал ей знак замолчать, затем повернулся к Мелоди.

— Joe… — пробормотал он чуть слышно. И больше ничего не смог добавить.

Мелоди, оставив рыдающую мать, выбежала из комнаты, кинулась вверх по лестнице, по галерее и оказалась в кабинете. Опрокинутая лампа удлиняла и увеличивала тени. Пятна крови вели к спальне.

— Joe…

Он лежал на полу среди осколков разбитого зеркала; лицо было прикрыто окровавленным обрывком ткани. Казалось, он без сознания, но, когда Мелоди нагнулась над ним, он разжал онемевшие пальцы и медленно приоткрыл лицо. Я помню, что этот жест, торжественный и одновременно очень интимный, душераздирающий, произвел на меня даже более сильное впечатление, чем кровоточащий, изуродованный нос.

Девушка выпрямилась, посмотрела вокруг. Телефон был в двух шагах от нее, рядом с фотографией юноши в военной форме (на ней Джо нельзя было узнать: светлые глаза, слегка орлиный профиль, на губах доверчивая улыбка).

Сцена постепенно погрузилась в темноту, и на экране появился судья в мантии, ожесточенно стучащий молотком под страшный гул в зале. Я впервые открыла текст, чтобы читать по-итальянски реплики, соответствующие изображению на экране. Массимо Паста, обменявшись со мной мимолетной улыбкой, сделал то же самое и в тот же самый момент.

Судья снял очки, навис над двумя разгневанными адвокатами, стоящими друг против друга, и обратился к более пожилому:

— Адвокат Форман, вы пытаетесь превратить гражданское дело в уголовное, что недопустимо. Требования господина Джозефа Шэдуэлла вполне законны, а вы не приводите достаточных аргументов для того, чтобы страховая компания Годдуина, которую вы представляете, была освобождена от возмещения ему убытков. Делаю вам предупреждение и прошу впредь воздержаться от голословных заявлений.

Протест адвоката был прерван очередным ударом молотка, восклицаниями публики и новой репликой судьи. В части зала, отведенной для прессы, некто с выражением недоумения закончил что-то писать и закрыл блокнот, в то время как его сосед показывал всем альбом с набросками портретов: покойного Фредерика Шэдуэлла, Мелоди, ее матери; четвертая рамка была пуста, и под ней стояла подпись: Джо Шэдуэлл, наследник.

Рим, год спустя. Детский визг заглушил объявление в зале аэропорта; молодой человек повернулся, улыбаясь слегка раздосадованной улыбкой, это Джо Шэдуэлл, но на лице его нет и следа всего пережитого.

Он быстро вошел в соседний зал, остановился у окошка информации и вдруг почувствовал, что кто-то коснулся его руки; еще мгновение — и на шею ему бросилась Мелоди.

В этот момент ко мне подошли и сказали, что меня ждут в аппаратной. Не отрывая глаз от экрана, я спросила, кто именно. Ваш муж, прозвучало в ответ.

Казалось, Андреа, по ту сторону стекла, внимательно следит за ходом фильма. Он отвлекся, лишь когда я вошла, встретив меня подобием улыбки. Я заметила, что его гладкие волосы только что вымыты; одетый вот так, в джинсы и теннисные туфли, он казался моложе своих тридцати пяти. Он показал на экран.

— «Порше Каррера». Великолепная машина.

Через стекло я в свою очередь следила за тем, как Джо складывает чемоданы в багажник и показывает Мелоди что-то в небе. Я не разозлилась, напротив, мне было приятно увидеть Андреа, и я ему это сказала, но, боюсь, невольно встала в позицию обороны.

— Ты, естественно, удивлена, нечего даже спрашивать, — произнес он тихо, на одном дыхании.

— Ну, не делай из меня плохую актрису, — пошутила я. — Кто-кто, а я-то умею скрывать свои эмоции.

Он перевел взгляд на экран.

— Американское производство?

— Да.

— Сразу видно. Достаточно хотя бы одной этой панорамы синхронной камерой в толпе людей… какие затраты! А кто этот мужчина рядом с тобой?

— Что за вопросы?

— Ладно, ладно, извини. Это я так.

— Ну, со мной ты так обращаешься по привычке. Интересно, с другими ты такой же?

— Ты прекрасно знаешь, что да и что многие попадаются на эту удочку — главное, казаться естественным. К сожалению, ответы редко бывают интересными. Но если бы у меня пропало любопытство…

Мужчина в белом халате, который меня позвал, смотрел на нас, а не на экран. Я первая вышла из полутьмы на безликий свет коридора.

Андреа придвинулся совсем близко, даже коснулся меня, затем прошел вперед и остановился.

— Еще один вопрос: ты помнишь, какой сегодня день? Пятое июля. Ровно год, как мы расстались.

— Это случилось не в один день, — невольно вырвалось у меня. — Разве что…

— Ну почему же не в один? Я ведь переехал, помнишь?

— Да, но… — Я осеклась, вспомнив, как в первый раз сформулировала для себя мысль, что должна его бросить, и тогда она показалась мне лишь моим сиюминутным настроением. Потом, спустя месяцы, я возвращалась к этой мысли и находила ее весьма здравой.