За Москвою-рекой - Тевекелян Варткес Арутюнович. Страница 69
— Товарищ Полетов, мы не обсуждаем работу Купавнинской фабрики,— перебила его с места Морозова,— зачем же отнимать у членов бюро время?
— Нет, погодите,— остановил ее Сизов.— Это очень интересно. Вам, товарищ Морозова, в особенности не мешает послушать.
— А нашу фабрику построил больше ста лет тому назад капиталист-немец,— продолжал Сергей, несколько осмелев после слов секретаря райкома.— В первые годы революции о реконструкции, понятно, и речи не могло быть. Потом какие-то умники решили, что лучше новые фабрики строить, чем старые латать. Недавно начальник ОКСа Никонов сказал у нас на техническом совещании: «Вашу фабрику рано или поздно снесут. Вы чадом ваших труб район отравляете». Конечно, у нас многое устарело, но зачем же так государственным имуществом бросаться? Наш комбинат можно и омолодить. Вы знаете, наверное, что в Моссовете нам помогли газ провести и наши трубы перестали дымить? Красилку тоже в порядок приводим. Директор наш, Алексей Федорович, крепко взялся за дело. Когда перестройку закончим, тогда и работать будем лучше!
— А скажите, товарищ Полетов, что конкретно дает реконструкция отделочной фабрики, о которой у вас столько говорят? — спросил второй секретарь.
— Очень много! Приведу только один пример. Мы сейчас красим товар в открытых барках. Следовательно, много топлива на воздух пускаем. Но это еще куда ни шло. Главное — долго красим, полтора — два с половиной часа одну партию. О качестве я уж не говорю. Все делаем наощупь. Поставим новые барки из нержавеющей стали и этим время сократим больше, чем на тридцать минут. А если еще терморегуляторы будут, то работа пойдет совсем по-иному — по строгому, заранее намеченному режиму. Я хочу дипломную работу написать о комплексной механизации в крашении. Николай Николаевич Никитин посоветовал. Он мне поможет. Завершим перестройку и ночную смену ликвидируем. Короче—рассчитываем поднять производительность процентов на тридцать, а может быть, даже больше. Жаль, что на все это наш главк денег не отпускает...
Члены бюро райкома, словно позабыв о том, что речь шла о приеме Полетова в кандидаты партии, с интересом слушали его.
— Патент на барку получил? — спросил Сизов и, обращаясь к бюро, разъяснил: — Дело в том, что Сергей Трофимович — автор именно тех производительных барок из нержавеющей стали, о которых он рассказывал.
— Нет, дали не патент, а только авторское свидетельство.
— Почему?
— Ничего, с меня и этого хватит, главное — чтобы комбинат хорошо работал!
— Будут вопросы к товарищу Полетову?
Вопросов не было.
— Есть предложение утвердить решение общего собрания коммунистов комбината и принять товарища Полетова Сергея Трофимовича в кандидаты партии. Кто за? Единогласно!
Секретарь райкома встал и протянул Сергею руку.
— Поздравляю! Уверен, что будешь стойким ленинцем.
— Обещаю, — смущенно проговорил Сергей.
Пожилой член бюро райкома говорил какие-то хорошие напутственные слова, но волнение мешало Сергею вникнуть в смысл его слов. «Я коммунист, коммунист»,— повторял он про себя.
Он и не подозревал, что после его ухода Морозову похвалили. Тот же пожилой член бюро сказал:
— Молодец Морозова, хорошего коммуниста вырастили!
...Ехать в метро не хотелось. Сергей спустился к Москве-реке, прошел широкий мост и мимо храма Василия Блаженного поднялся на Красную площадь. Там он остановился возле Лобного места и долго смотрел на знакомый с детства Мавзолей Ленина.
...Дома, перед тем как лечь в постель, он достал тетрадь, к которой давно не притрагивался, открыл новую страницу и записал:
«18 июня 1950 года.
Сегодня меня приняли в кандидаты партии...»
2
На комбинат поступило распоряжение за подписью начальника главка. Толстяков предлагал срочно освободить место для установки первой партии новых станков в количестве ста штук.
Власов был озадачен. Всего за три дня до этого он послал подробную докладную записку на имя того же Толстякова с просьбой отменить распоряжение о поставке комбинату этих станков, а если возможно, то вовсе отказаться от них. «Оснастив ткацкие цехи малопроизводительными станками, текстильная промышленность не только не будет перевооружена новейшей техникой, но, наоборот, надолго остановится в своем развитии»,— писал он и просил внимательно ознакомиться с прилагаемым заключением комиссии, составленным при участии видных специалистов.
Зная, в какое щекотливое положение ставит он начальника главка, лично утвердившего технические условия новых ткацких станков и разместившего заказ на машиностроительном заводе, и желая в какой-то мере помочь ему выйти из неловкого положения, Власов нс ограничился созданием своей, внутрикомбинатской комиссии под руководством инженера Баранова, а пригласил еще крупных специалистов — ткачей из научно-исследовательского института шерсти.
Баранов на этот раз добросовестно выполнил поручение— видимо, в нем заговорил старый производственник,— и он дал тщательно продуманнее и вполне объективное заключение.
Положив подписанный акт перед Власовым, Баранов сказал:
— Вы абсолютно правы, станки — дрянь, и оснащать ими промышленность нельзя. Я понимаю, Василий Петрович останется недоволен, но что же делать... Как говорится, истина превыше всего.
Специалисты в течение двух недель проводили тщательное испытание, составили дефектные ведомости и пришли к единодушному выводу, что предлагаемая модель ткацкого станка действительно морально устарела.
«Единственное преимущество новых станков — это установление на них приборов для автоматической подачи1 утка. Они хоть и дают возможность ткачам обслуживать четыре станка вместо двух, но экономически ни в коей мере не оправдывают себя, ибо выработка этих четырех станков почти равна трем ныне действующим. Таким образом, освободив некоторое количество ткачей, промышленность резко снизит производство тканей, и для компенсации потерь потребуются новые производственные площади и установка дополнительного оборудования»,— говорилось в заключении.
Кажется, убедительно!..
Власов решил, что начальник главка не успел ознакомиться с актом комиссии Баранова и заключением специалистов, и позвонил ему, прося разрешения приехать.
— Приезжайте,— коротко сказал Василий Петрович в трубку.
Власов взял копию акта и докладной записки и поехал в министерство.
Верный старым традициям, начальник главка и на этот раз продержал его чуть ли не целый час в приемной и только после этого пригласил к себе.
— Что опять стряслось? — сухо спросил он.
—- Ничего особенного. Я по поводу вашего распоряжения. Мне показалось, что вы не успели ознакомиться с актом...
Василий Петрович не дал ему закончить фразу:
— И с актом познакомился, и вашу докладную записку прочитал — нового ничего не нашел. В чертежах и технической документации завода все это написано. Следовательно, незачем было и огород городить — создавать разные комиссии, тратить деньги на оплату специалистов-консультантов. Конечно, похвально, что вы так печетесь о судьбах всей промышленности, но, по-моему, рановато занялись таким 'Непосильным для нас делом. Узковато рассуждаете, товарищ Власов, за деревьями леса не видите! Не понимаете того, что для нас главное сейчас — экономить рабочую силу. Страна строится небывалыми темпами, а рабочих рук не хватает...
Разговор с Толстяковым всегда раздражал Власова. Не веря ни единому его слову, он часто досадовал на себя за то, что не может открыто, без обиняков сказать ему в лицо все, что думает о нем. «Спорить с ним, доказывать ему что-либо — безнадежное занятие». Это Власов хорошо понимал, но и молчать не считал себя вправе: ведь речь шла о судьбе руководимого им комбината, о завтрашнем дне всей промышленности.
— О широте и узости взглядов спорить с вами не буду,— начал он, стараясь быть спокойным. И все же голос его предательски дрогнул.— Я прошу только об одном: не выделяйте нам этих станков,— лучше отказаться от них! Заставьте машиностроителей поработать над усовершенствованием модели. Если нужно, мы им поможем. Ведь обновлять оборудование приходится редко, это затея дорогостоящая. Зачем же обрекать себя на застой?