Страх и отвращение предвыборной гонки – 72 - Томпсон Хантер С.. Страница 92

Свое обещание он не выполнил, но гнев, заставивший его произнести эти слова, по-прежнему горит в его груди. Он редко проводит пресс-конференции и почти не поддерживает личных контактов с представителями прессы, которые с ним работают. В Белом доме и в дороге он «общается» с пресс-корпусом через свой рупор — пресс-секретаря Рона Циглера, высокомерного 33-летнего парня, который прошел школу мастерства, вкалывая пиарщиком для Диснейленда, и обращается с журналистским корпусом Белого дома как с бандой проблемных пьяниц, которых терпят только до тех пор, пока они держат свои грязные лапы подальше от босса.

Несколько репортеров, которые переключились с кампании Макговерна на кампанию Никсона в этой последней поездке в Калифорнию, были поражены разницей между ними. Поездка с Макговерном отличается от поездки с Никсоном, как гастрольный тур с «Грейтфул Дэд» от вояжа с Папой Римским.

Мой первый опыт участия в этом действе состоялся после прибытия Никсона в Окленд. После нервных обжиманий с некоторыми из нескольких сот прекрасно натасканных молодых «сторонников», которые сгрудились вокруг, чтобы поприветствовать его перед телекамерами, Никсона спешно сопроводили в огромный черный пуленепробиваемый «кадиллак» для краткого появления на одной из новых станций городского общественного транспорта в Бэй Эреа. Три больших автобуса с прессой отправили по другой дороге, и, когда мы прибыли на станцию «Барт», нас спустили на грузовом лифте в узкий коридор за стеклянными стенами диспетчерской.

Через несколько секунд Никсон вышел из соседнего тоннеля метро, быстро помахал толпе и был препровожден в диспетчерскую с дюжиной местных республиканских должностных лиц. Два сертифицированных безобидных фотографа были допущены внутрь, чтобы запечатлеть рукопожатие президента, ведущего светскую беседу с инженерами. Его содержательные замечания были переданы представителям прессы, толпящимся в коридоре, с помощью громкоговорителей.

Понаблюдав за всем этим, я обратился к Бобу Грину, молодому репортеру Chicago Sun-Times, который только что покинул кампанию Макговерна.

— Господи, — воскликнул я. — Это всегда так происходит?

Он рассмеялся:

— Черт, это еще неплохо! Мы, по крайней мере, видим его. Вчера в Нью-Йорке я сопровождал его в течение 12 часов и ни разу не увидел вживую — только на экране телевизора, когда он выступал с речью. Они заперли нас в отдельной комнате с динамиками и телемониторами.

Наша следующая остановка была на другой стороне залива, в Сан-Франциско, где у Никсона было запланировано обращение к нескольким сотням «Молодых республиканцев» на обеде по 500 долларов за блюдо в бальном зале (принадлежащем ITT) «Шератон-Пэлас». Тысячи антивоенных демонстрантов слонялись по улицам снаружи, держась на безопасном расстоянии от сотен полицейских, сжимавших в руках ружья 12-го калибра.

«Высказывания» Никсона были переданы в пресс-центр, где сливки американской журналистики сидели рядами за несколькими длинными, покрытыми белыми скатертями праздничными столами и ели ростбиф, следя за происходящим с помощью двух больших коричневых динамиков, повешенных на стену.

Я пошел через улицу в таверну «Шилдс Хаус», где встретил 30-летнего торгового моряка, одетого в твидовый спортивный пиджак и галстук, который сказал, что он и трое его друзей только что «сбежали с этого проклятого фальшивого представления».

— С митинга Никсона? — спросил я.

Он кивнул.

— Черт, они попытались заставить нас репетировать «Ура»! Они загнали нас всех в большую комнату и велели сверить часы, чтобы мы все начали петь эту чертову песню «Никсон сейчас» ровно в 13:17, когда его автомобиль подъедет к дверям.

Я улыбнулся и заказал «Туборг».

— Почему бы и нет? Вы не умеете петь? И вы хотите сказать, что просто забили на этот обед за 500 долларов и даже не остались, чтобы съесть его?

Он отмахнулся.

— Черт, вы шутите? Я что, выгляжу как один из тех молодых республиканских говнюков? Вы думаете, что я заплатил бы 500 долларов, чтобы пообедать с Никсоном?

Я пожал плечами.

— Да нет же! — воскликнул он. — Какой-то парень там, в Морском зале, просто подошел и спросил, не хотим ли мы пойти на обед по 500 долларов за блюдо бесплатно. Мы сказали: «Конечно», — и он дал нам билеты, но ничего не сказал о том, чтобы аплодировать и петь песни. — Он покачал головой. — Черт, нет, только не я. Когда они начали эту фигню, я просто вышел.

— А ваши друзья остались? — спросил я.

Он пожал плечами.

— Думаю, да. Они уже здорово набрались.

— Здорово набрались? — переспросил я. — Сторонники Никсона?

Он посмотрел на меня.

— Никсона? Вы с ума сошли?

Я начал спрашивать его о Макговерне, но тут прибыл мой адвокат, и мы надолго погрузились в обсуждение деловых вопросов, а потом я посмотрел в окно и увидел, что автобусы для прессы начинают заполняться. Тогда мы тоже вышли наружу и присоединились к кортежу Никсона, возвращавшемуся в аэропорт Окленда, где нас всех уже ждал самолет для прессы, чтобы доставить в Лос-Анджелес.

Никсон, как всегда, находился в частном отсеке на «борту номер один». Пять или шесть «ручных» журналистов отправились вместе с ним. Или, по крайней мере, они отправились на том же самолете. Крошечный отсек для прессы в самом дальнем конце, и никто не может покинуть его во время полета без специального разрешения Рона Циглера, который принимает запросы на короткие интервью с Никсоном и, как правило, оставляет их без внимания.

Когда мы добрались до Лос-Анджелеса, я спросил одного такого «ручного» парня из United Press International, есть ли для журналиста какие-то преимущества в путешествии на «борту номер один» вместо самолета для прессы.

— Никаких, — ответил он. — Мы никогда не покидаем отсек: просто сидим там и играем в карты. Они могут там, впереди, хоть голыми бегать — мы все равно не узнаем. Мы даже не входим и не выходим из самолета через ту же дверь, что и Никсон. Наша дверь находится в самом хвосте.

— И у вас никогда не бывает возможности поговорить с ним? — спросил я. — Вы даже никогда не видели его?

Он покачал головой.

— Обычно нет. — Он сделал паузу. — Нет, время от времени он просит кого-то зайти к нему в отсек на несколько минут, но это почти всегда бывает, потому что ему что-то надо, а не нам. Ну, типа, если он пишет речь о будущем свиноводства или еще чем-то таком, то может спросить Рона, не был ли кто-то из ребят в отсеке для журналистов раньше свиноводом…

Я грустно покачал головой.

— Звучит печально.

Он пожал плечами.

— Ну, все не так уж плохо. Не хуже, чем лететь на самолете для прессы.

Наверное, так и есть. Весь журналистский корпус Белого дома живет в страхе, опасаясь каким-то образом перейти дорогу Циглеру. Он — единственная нить, связывающая их с самим боссом, деятельность которого они должны освещать, и поскольку они никак не могут добраться до Никсона, то им надо как-то ладить с Роном. Иногда кто-то срывается и начинает орать на него, но это сопряжено с серьезными рисками. Невозможно жить в ритме Белого дома, если Циглер не будет с вами разговаривать, а именно это и может случиться, если вы его к этому подтолкнете.

Даже высокопоставленные типы с репутацией пчелиной матки, такие как корреспондент Associated Press Уолтер Мирс и Боб Семпл из New York Times, нервничают в присутствии Циглера. Сотрудничество с Белым домом — едва ли не самая престижная работа в американской журналистике, но Циглеру удалось сделать ее настолько неприятной и унизительной, что только самые честолюбивые представители прессы готовы терпеть такое к себе отношение.

Горстка журналистов, работавших прежде с Макговерном, а теперь путешествующих с Никсоном по Калифорнии, торчала в углу пресс-центра лос-анджелесского отеля «Сенчури Плаза» и обсуждала происходящее: «Господи, это просто невероятно! Эти ребята из Белого дома ведут себя, как больные овцы… Боже, Макговерн бы смеялся всю ночь, если бы увидел, как Мирс и Семпл, повизгивая от радости, целуют Рона Циглера в задницу».