Дети Нового леса - Марриет Фредерик. Страница 16

– С удовольствием поехал бы вместе с тобой.

– А я с удовольствием взял бы тебя, – заверил Эдвард. – Думаешь, мне непонятно? У меня самого сейчас ощущение, как у раба, которому на минутку дали почувствовать волю. Якоб, конечно, к нам очень добр, и мы так многим ему обязаны… Но безвылазно проводить день за днем в дремучем лесу, ни с кем не встречаться и не разговаривать… Нет, Эдвард Беверли создан совсем для другого! Отец наш был воином. Славным воином. И если бы мне уже было достаточно лет, велел долг бы мне сбежать и найти сторонников короля. Мне нужно быть вместе с ними. Охотиться на оленей, конечно, неплохо, но у меня куда более важные цели.

– Да, Эдвард, ты прав, – согласился Хамфри. – Только не забывай: старик уже очень слаб. Подумай, что станет с нашими сестрами, если мы с тобой их оставим.

– Сам знаю, не можем мы их оставить, – с досадой произнес старший брат. – Вот если бы они жили у наших родственников и я был бы уверен, что им не грозит опасность…

– Ну, разумеется, тогда у нас были бы руки развязаны, – подхватил Хамфри. – Но они здесь, а лет нам с тобой еще слишком мало, чтобы идти на войну. Что там особенно сделаешь в наши с тобой пятнадцать и тринадцать…

– Это еще как сказать, – перебил его Эдвард. – Мы с тобой оба высокие, сильные. И жизнь в лесу нас многому научила. Уверен: если ударю левеллера по голове, то, окажись он хоть ростом с быка, рухнет как миленький. И еще я прекрасно знаю, что люди моего возраста в войнах участвуют. Папа ведь мне обещал, как только пятнадцать исполнится, взять с собой на войну. И если бы не погиб, то так бы и было. Он всегда держал слово.

– Меня удивляет другое. С чего это Якоб боится нас даже изредка в Лимингтон отпускать? – спросил Хамфри.

– Вот и я не пойму, – отозвался Эдвард. – По-моему, это напрасные страхи. Что тут такого, если мы там появимся?

– Именно, – был с ним согласен Хамфри. – Мы же не воевать туда явимся. Сомневаюсь, что нас убили бы только за то, что отец наш на стороне короля воевал. Конечно, казнили-то они многих, но ведь не просто так. Одни воевать против них пытались. Другие заговоры готовили. Мне Якоб об этом рассказывал. Но мы бы вели себя тихо. Правда, Якоб считает… – Он на мгновение осекся. – Понимаешь, я только с ним говорил об этом, а у тебя никогда не спрашивал. Вот что ты, например, стал бы делать, если бы появился в Лимингтоне?

– Естественно, сразу назвался бы, кто я такой, и потребовал возвратить мне Арнвуд – собственность моего отца, которая принадлежит мне по праву наследования, – четко обозначил свою позицию старший брат.

– Ну, теперь ясно, – вмиг убедился в правоте Якоба младший. – Он мне сказал, что ты именно так и поступишь, и это – верная гибель, потому что вся твоя собственность ими уж конфискована или, как сами они говорят, секвестрирована в пользу Парламента как раз на том основании, что отец наш сражался на стороне короля. Ты больше в Арнвуде не хозяин, Эдвард, тебе никто не вернет его. А если заявишь свои права, попадешь в тюрьму, а то и гораздо хуже с тобой обойдутся.

– Это все тебе Якоб сказал? – внимательно посмотрел на младшего брата Эдвард.

– Да. Он боится с тобой рассуждать на такие темы. Потому что считает, ты сразу в ярость впадешь, а она советчик плохой и толкнет тебя обязательно на какое-нибудь безрассудство, из-за которого ты окажешься в лапах у парламентских. И еще он сказал, что очень ослаб и просит у Бога еще хоть два года жизни, чтобы тебя удержать здесь до лучших времен. Он говорит, если ты не удержишься, Эдвард, обязательно быть беде. На Арнвуд ведь многие из них зарятся, и им выгодно, что ты сгорел. Появись ты там вдруг, они обязательно арестуют тебя как самозванца. И станут доказывать, что настоящий Эдвард Беверли погиб при пожаре. И свидетелей у них много, конечно, найдется. И ты тогда вынужден будешь признаться, что все это время жил вместе с нами в лесу. Арнвуд тебе не вернут, а вот нам настанет конец. Меня тоже, наверное, арестуют. Элис и Эдит в какую-нибудь семью пуритан отдадут, где над ними начнут издеваться по-всякому, чтобы унизить детей полковника Беверли.

– Но почему Якоб мне это все не сказал? – возмутился Эдвард.

– Боялся, что ты все равно не стерпишь такую несправедливость, – ответил Хамфри. – Он говорит, что без нас ему самому и жить уже больше было бы незачем, но ты-то, как только его не станет, сразу уйдешь из леса.

– Даже и думать себе о таком не позволю, пока от меня зависит защита сестер, – пылко заверил Эдвард.

– Ну, значит, Якоб напрасно боится, – с большим облегчением проговорил младший брат. – Зато во всем остальном он, по-моему, прав. В такие тревожные времена самая лучшая тактика – выждать. Но это то, что касается Арнвуда. Если же мы с тобой просто выйдем на люди в нашей теперешней одежде да еще под фамилией Армитидж, нас, уверен, никто не узнает. Мы загорели и выросли, лица наши обветрились. Настоящие внуки егеря.

– Вот это правильно, Хамфри. Якоб зря осторожничает. Я совсем не такой оголтелый. Ему просто нужно было не только тебе, но и мне спокойно все объяснить. Естественно, я по-прежнему ненавижу всех этих негодяев, но у меня есть достаточно воли, чтобы сдерживать до поры свои чувства. Если надо, пока кем угодно стану прикидываться. Тем более что теперь-то мне ясно: пока наш король в изгнании, а его люди либо скрываются, либо уехали за границу, сделать я ничего не смогу. Значит, будем жить тихо под чужой фамилией. Ради сестер я готов оставаться в этом лесу, но с одним исключением: мне надо хоть изредка из него выходить.

– Да и мне не мешает, – мечтательно подхватил младший брат. – Только, Эдвард, давай и с этим не торопиться. Ну а теперь счастливого тебе путешествия. И, если сможешь, добудь для меня, пожалуйста, дроби у этого лесника. Мне она очень нужна.

– Если у него есть, обязательно, – пообещал Эдвард. – До встречи, брат.

Хамфри провожал его взглядом, пока они с Билли не скрылись из виду, а затем вернулся к работе на скотном дворе.

У этих двух мальчиков было множество общего, и все же во многом они разнились. Эдвард, натура порывистая и отчаянно смелая, в первую очередь шел за чувствами. И хотя мог под влиянием доводов разума на время смириться и действовать по велению обстоятельств, однако не оставлял никогда своих планов, лишь откладывая задуманное до первого подходящего случая. К этому располагали его и характер, и воспитание. Он был наследником всех богатств и традиций семьи, и его куда больше, чем младшего брата, унижали и нищета, и жалкое положение, в которых они оказались. Враги отняли у них блестящее будущее. Эдвард с подобным смириться не мог. Он по природе был воином, да и отец укреплял у него с малых лет воинственный дух. И гордый Эдвард поклялся себе вернуть пусть даже ценою собственной жизни все то, что семья его потеряла. Иного пути для себя он не видел.

Хамфри по своему характеру был более склонен к практической деятельности. Лидерство не особо прельщало его. Такие, как он, словно созданы, чтобы стать замечательными советниками. Храбрости у него, впрочем, тоже хватало с лихвой, однако она была того свойства, когда первыми в бой не рвутся, зато с неизменной решимостью отражают чужую атаку. Как и другие младшие сыновья из подобных семейств, Хамфри готовил себя не к рыцарским подвигам, а к занятиям, которые могли бы его обеспечить. И поэтому мир, пусть даже худой, считал предпочтительней славной войны. Кроме того, он сполна наделен был качествами, совершенно отсутствовавшими у его старшего брата. По складу ума он мог стать инженером или специалистом в сельском хозяйстве и, как вы уже убедились, мои дорогие читатели, даже сейчас, в эти юные годы, постоянно что-то выдумывал, улучшал и, насколько ему позволяло весьма скромное образование, интересовался науками. Однако, случись в жизни так, что пришлось бы ему принять участие в битве, его храбрость и самоотверженность не уступили бы старшему брату. А уж добротой и душевной щедростью оба были наделены сполна и поровну. Именно потому они даже в спорах не говорили друг другу дурного слова. И когда возникали у них разногласия, каждый готов был скорее отступить, чем одержать верх. Словом, редко когда в этом мире рождаются братья, которые так бы друг друга любили и уважали.