Дети Нового леса - Марриет Фредерик. Страница 74

Едва в силах сдерживать охватившие ее чувства, она с трудом добрела до кресла и начала читать. Пальцы ее вдруг разжались. Письмо упало ей на колени. Она закрыла руками лицо, и отец увидал, что по ее ладоням струятся слезы.

– Что-то случилось между тобой и Эдвардом? – спросил он после короткой паузы.

Она не ответила, лишь принялась громче всхлипывать. Сдержанная и по натуре, и воспитанием, она и сейчас, вероятно, сумела бы спрятать горе. Однако размолвка с Эдвардом и страх, охвативший ее во время его болезни, и брошенные ей в лицо жесткие обвинения Хамфри, и то, как он обошелся с Кларой, – все заставляло ее ощущать себя столь несчастной, что воля уже была на пределе. А тут еще этот внезапный его отъезд…

Отец терпеливо ждал, пока она хоть немного придет в себя, когда же слезы ее наконец унялись, мягко и ласково попросил, если можно, сказать ему все, ничего не скрывая, ибо совесть его не будет чиста, пока он не поймет причину произошедшего.

– Что же у вас с ним случилось, мое дорогое дитя? – голос его прозвучал совершенно как в ее детстве, когда он старался утешить ее.

– Он сказал мне как раз перед тем, как ты к нам подошел на улице тогда вечером, что любит меня.

– И что же ему ответила ты? – задал новый вопрос отец.

– Ох, и сама теперь толком не знаю. Я не хотела его огорчить и… не хотела признаться в том, что действительно думала. Потому что… Ну, он ведь не ровня мне. Какое имела я право без твоего согласия поощрять внука егеря?

– То есть ты отвергла его?

– Наверное, да. Вернее, он так меня понял. Он еще мне хотел доверить какую-то тайну, но в это время ты нас прервал.

– Теперь, Пейшонс, мне нужно, чтобы ты совершенно честно ответила мне на один вопрос. Я не осуждаю тебя за твое поведение. Ты повела себя в данных обстоятельствах совершенно правильно. У меня тоже была тайна, которой я, вероятно, должен был поделиться. Но я считал, что доверие и отцовская доброта, с которой я относился к Эдварду, будут достаточны, чтобы ты поняла: я совершенно не против вашего союза. Да сама та свобода отношений, которую я позволял вам, должна была это тебе подсказать. Но твое чувство долга и приличий заставило тебя поступить так, как ты поступила, хотя, надо признаться, против моих искренних надежд.

– Твоих надежд, отец? – подняла на него заплаканные глаза Пейшонс.

– Да, моих надежд. Потому что я ничего так не жаждал, как вашего с Эдвардом совместного счастья. И мне хотелось, чтобы ты любила его только за его личные качества.

– Отец, но все так и есть, – опять начала всхлипывать Пейшонс. – Хотя я ни слова ему не сказала об этом.

– Нет дальше смысла скрывать от тебя, – после паузы снова заговорил отец. – Мне только жаль, что я раньше не внес полной ясности. Подозрения у меня зародились давно, а потом я уже окончательно убедился: Эдвард Армитидж в действительности Эдвард Беверли, который, равно как его сестры, считался погибшим в пожаре Арнвуда.

Пейшонс, отняв платок от лица, ошеломленно уставилась на него.

– Да, дорогое дитя, я заподозрил это еще при первой нашей с ним встрече. Слишком уж благородны были и внешность его, и манеры, и речь. Такого не утаишь, обрядившись в лесную одежду. А потом мне представилось доказательство. В Лимингтоне повстречался мне некий Бенджамин, один из бывших арнвудских слуг, и я как следует расспросил его. Детей он, правда, считал погибшими, но я все равно заставил его как можно подробней мне описать их внешность, назвать возраст, ну и еще уточнил у него кое-какие детали. Все вроде бы совпадало с детьми из леса. Отправившись в церковь, я изъял приходские книги, запись в которых явилась уже окончательным доказательством. Вот тогда я поклялся себе уберечь их от всяких случайностей и нанял Эдварда секретарем. Я ведь немного знаком был с его отцом, но еще больше знал о его достоинствах. Вы зажили с Эдвардом под одной крышей, и мне было радостно наблюдать, как крепнет день ото дня ваша дружба.

Именно в это время я задумал вернуть ему Арнвуд. Для него, естественно, получить поместье не представлялось возможным, зато я мог попросить его для себя, воспрепятствовав таким образом, чтобы его отдали кому-то другому. Останься тогда Эдвард с нами, все прошло бы, как я и задумал. Но он рвался в битву за короля. Отговаривать его было бессмысленно, и я отпустил его. Там ему пришло в голову раскрыть свое настоящее имя. Мне сообщили об этом в Лондоне члены комиссии, которые были страшно удивлены, откуда он взялся. Теперь, получив поместье, я не мог уже по всем правилам его уступить ему. Никто такого не предоставил бы человеку, примкнувшему к армии короля. Но я вновь написал прошение, полагая, что ничего не изменится, если формально Арнвуд достанется мне. Эдвард привязан к тебе, ты, не меньше, – к нему, вот я и поторопился ему сообщить, как только была одобрена моя просьба об Арнвуде. И намекнул в ответ на его весьма жесткие вопросы по поводу законных наследников, что их наверняка нет и теперь это поместье станет приданым Пейшонс Хидерстоун. Мне представлялись мои слова намеком достаточным, чтобы в ответ, если у вас с ним все хорошо, раскрыть свое имя и объявить о намерениях связать с тобою свою судьбу.

– Да. Теперь я все понимаю, – с потерянным видом проговорила Пейшонс. – За один только час он сперва был отвергнут мной, а следом за этим узнал, что я завладела его имением. Может ли после этого показаться странным то возмущение и презрение, которые он стал к нам испытывать? А теперь вот он нас покинул. Мы вынудили его броситься навстречу опасности, и, возможно, больше его вообще никогда не увидим. О, дорогой мой отец, как же теперь я несчастна!

– Пейшонс, милая, – взял ее за руки он. – Мы должны верить в лучшее. Это правда, что он ушел на войну, но почему он на ней обязательно должен погибнуть? А то, что произошло, можно еще объяснить и исправить. Да и вы еще очень молоды. Дождетесь друг друга, тогда и поженитесь. Главное, мне как можно скорее встретиться с Хамфри, и я буду полностью с ним откровенен.

– Но Элис и Эдит, куда они делись, отец?

– Вот на это я могу тебе дать совершенно точный отчет, – улыбнулся он. – Я вынудил Ленгтона навести справки, и он успел уже мне написать, что две юные сестры по фамилии Беверли были вверены опеке его друзьям, двум достойнейшим леди Конингем. Они приходятся тетками майору Чалонеру, который некоторое время скрывался у нас в лесу. Ну, моя дорогая, сейчас меня ждут дела, а в ближайшие дни, если буду жив, съезжу в лес и поговорю с Хамфри.

Мистер Хидерстоун поцеловал дочь, и она покинула его кабинет, чтобы, оставшись одна, множество раз вновь и вновь возвращаться мысленно к этому разговору, и к Эдварду, заполнившему за последнее время все ее сердце, и к надежде, которой, казалось ей, уже нет, но вот же она вдруг блеснула ярким лучом. Пейшонс была так несчастна последние дни. Эдвард всегда ей был дорог, но после размолвки с ним и всего, что за нею последовало, она, полагая, что навсегда его потеряла, отчетливо убедилась, насколько любит его. «Если и он столь же сильно любит меня, то, как только узнает правду, снова вернется к нам. Он обязательно должен вернуться!» И, улыбнувшись сквозь слезы, девушка принялась за привычные дневные дела.

Беседа с Хамфри далась хранителю леса весьма нелегко. При его появлении молодой человек даже не удосужился бросить работу, которой был в это время занят, да и вообще дал сполна ощутить незваному гостю, что визит его совершенно излишен и нежеланен. Вынужденный держать отчет в своих действиях и оправдываться перед совершенным еще мальчишкой, мистер Хидерстоун чувствовал себя крайне неловко, однако имел все же мужество довести разговор до конца, полагаясь при этом и на здравомыслие Хамфри, и на зов собственной совести, побуждавшей его как можно скорее исправить ужасное недоразумение.

Впрочем, вскоре настала очередь испытать замешательство уже Хамфри, который в немыслимом потрясении с жаром заверил хранителя, что отныне полностью убежден в благородстве и чистоте его помыслов, понять которые помешала им с братом лишь крайняя деликатность Пейшонс. Он тут же спросил разрешения передать подробно их разговор в письме Эдварду.