Город посреди леса (рукописи, найденные в развалинах) (СИ) - Аредова Дарья Владимировна. Страница 9
— Подождите! – я, отчаявшись, бегом рванулась через двор – это был последний дом. Все другие в этих двух кварталах я обошла утром, дальше тянулись уже промышленные и сельскохозяйственные здания. А бегать по улицам больше не было ни сил, ни терпения. Слишком долго я по улицам бегала. Мужик устало обернулся, механически поправив портупею.
— Иди отсюда, – сказал он. – Нечего тебе здесь делать.
Я вовремя проглотила вертевшуюся на языке колкость – чему-чему, а этому я научилась у патрульных очень быстро. Он ведь мог меня арестовать. А может – впустить в дом. Хамить людям я стала уже не так часто, как делала это вначале: холод и голод кого угодно научат вежливости и заставят присмиреть. Хочешь жить – умей вертеться, как говорится.
— Я попробую, – слетело с моих губ вместо соблазнительного «Да пошел ты в туман, тебя спросить забыла!» Патрульный пожал плечами.
— Попробуй, – разрешил он, открывая дверь и отступая в сторону, чтобы пропустить меня. – Только время понапрасну потратишь.
— А вдруг. – Я вздохнула. Какой у меня выбор. – Спасибо, дяденька.
— На здоровье.
Он ушел. Я поднялась на первые два пролета и зачем-то обернулась на окно, глядя, как патрульный пересекает по тропинке заросли городской площади, по пояс в высокой колючей траве. Такая трава больше нигде не росла – в лесу прелую землю устилает только мох. Впрочем, я не совалась в лес – вот где еще опасней, чем в городе.
Первые две квартиры не отозвались, еще в три просто не впустили, и я без особой надежды постучала в пятую, на последнем этаже.
Вернее, и стучать не пришлось – справа от двери тускло поблескивала кнопка звонка. Я легонько нажала ее, и внутри квартиры послышался мелодичный звон. Ждать долго не пришлось.
Мне открыл молодой мужчина с длинным хвостом темно-рыжих волос. Я узнала командира патрульного отряда и, почему-то, испугалась. Правда, быстро пришла в себя – чего мне его бояться.
— Здравствуйте, – говорю. – Извините, пожалуйста. Но, может, вам нужно помочь чем-нибудь по хозяйству? – я помолчала и пояснила для верности: – А то есть хочется…
Он, вроде, нормальный, должен понять.
Нэйси
...На всей скорости влетаем в бар. Странники – это всегда ужасно интересно, я все мечтаю, что мне расскажут про туман и лес, но они молчат, будто воды в рот набрали, собаки. Ну, ничего, вот, станем мы с Лесли патрульными...
(Часть страницы оторвана, далее со следующего листа)
Нет, этого не может быть. Не может – и все тут.
Это он.
Черт побери, это он!..
(Несколько строчек старательно зачеркнуты)
Вот теперь я поняла, что я их ненавижу. Наверное, они тоже нечисть – иначе как они выжили в тумане? И почему все время молчат? У них нет голоса, и из тумана они все же возвращаются.
Они – не люди. Они – твари.
И мы будем их убивать. Я и Лесли. Я вижу это по ее глазам.
Аретейни
Нет, он, все-таки, чудесный. Мне, правда, постоянно кажется, что я ему мешаюсь, а он только улыбается в ответ на мои попытки извинений и ехидничает. Только по-дружески так ехидничает, необидно.
Полдня пытаюсь его нарисовать, и, надо сказать, почти получается, вот только жаль, что нет красок, или пастели, или цветных карандашей. Правда, цвет волос я бы все равно передать в точности не смогла, на это моего мастерства не хватает. Но в общих чертах неплохо...
Я, в общем-то, в этом деле любитель, но друзья говорили, что у меня талант. Да и тренировалась я достаточно для того, чтобы нарисовать портрет, я рисую с тех самых пор, как научилась держать в руках карандаш. Ох, ну и страшненькие картинки у меня тогда получались!.. Я их выбрасываю, а мама все прячет, смеется и хранит. На память, говорит. Какая ж, к черту, память, лучше такого не помнить...
У него очень приятный голос и взгляд немного грустный, и мне с ним хорошо, и уходить не хочется. А надо. Правда, мне кажется, что если я уйду, мне будет его очень не хватать. Даже странно, как это я к нему так привязалась за такое короткое время. Хотя, он же мне все-таки жизнь спас...
Вот и сейчас я мучаюсь с карандашом, а он сидит себе с книгой, иногда щурится на меня как кот на шкодливого котенка и улыбается. А я улыбаюсь в ответ. Не знаю, даже, чему. Просто мне тепло от его улыбки.
...Так мы и сидели где-то до часа пополудни. Затем он спрыгнул с подоконника и закрыл окно. На засов. Я заметила, что ставни снаружи действительно обшиты серебром и сильно избиты и исцарапаны. Сделалось как-то неуютно и страшновато – на улице весь день серые сумерки, в небе кто-то с криками носится, из-за черной стены странного леса кто-то визжит, пейзаж полуразвалившегося города, а внизу, на растресканном от старости асфальте, пятна крови.
Куда же я все-таки попала?..
Дэннер закрыл окно, и стало совсем темно. Затем вспыхнул огонек зажигалки, и на столе загорелись свечки. Получилось уютно.
— Электричества нет, – пояснил Дэннер, устраиваясь возле меня на скамейке. Я поспешно перевернула рисунок, а он удержал мою руку от попытки сунуть лист на книжные полки. – Эй, да ладно тебе прятать. Интересно же.
Я смутилась.
— У меня не получается, – говорю. И стараюсь отвлечь разговор:
— А что здесь с электричеством?
Дэннер отворачивается и смотрит на свечи.
— Генератор старый, постоянно ломается. А починить нельзя, нет нужных деталей.
А мне так даже больше нравится. Уютно.
— А тут всегда так темно?
Дэннер оборачивается и улыбается. Мне показалось, будто улыбка в зеленых глазах вспыхнула золотистыми искрами.
— Нет. Иногда бывает темнее.
Я невольно усмехнулась. Было тепло и хорошо, и вдруг захотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Чтобы вот так же сидеть и любоваться отражением огоньков у него в глазах.
— А почему?
— Мне откуда знать. Может, когда-то и было по-другому. Кто-то же построил этот город, и эти дома, и железную дорогу.
— Тут железная дорога есть? А по ней поезда ходят?
Дэннер снова улыбнулся и пожал плечами.
— А от нее виден только маленький кусочек. Поезда я иногда слышу, но кто их знает, на самом деле. Может, я просто псих. Артемис, к примеру, так и считает.
Я улыбнулась в ответ. После такого признания возникло ощущение чего-то родного – уж очень это было похоже на мои мысли.
— Может быть, – говорю. – Но, знаешь, безумцы, как правило, одаренные и выдающиеся люди.
Дэннер весело фыркнул.
— Это чем это, интересно, я выдающийся? Если только носом.
— Я серьезно! – притворно обиделась я, сдерживая смех.
— И я серьезно! Очень даже серьезно!
Тут я рассмеялась окончательно и, набравшись смелости, прижалась к его плечу. Он был теплый и надежный. Огонек свечки расплывался перед глазами, и мне казалось, что если расфокусировать зрение, то увидишь саламандру.
Дэннер
И откуда у меня эта улыбка?! В честь чего?! Чувствую себя идиотом... Аретейни с чего-то взялась срисовывать мою шрамированную физиономию, а я еще и улыбаюсь сижу, как обкуренный. Благо, можно уткнуться в книжку, правда, не очень спасает.
А тут она прекратила рисовать, и вообще, придвинулась вплотную. Думаете, я немедленно после этого принялся обниматься и целоваться с ней? А вот и нет. Хотя очень хотелось.
Так, ну все! Довольно! Уже голова кружится ото всей этой романтики, и сердце в ребра колошматит со здоровым энтузиазмом отбойного молотка.
Все, нет меня. Совсем нет. Можете со мной попрощаться...
Чтобы не потеряться окончательно, я заставил себя встать – а вот это, я вам скажу, самый настоящий подвиг! Думаете, оборотня, там, тяжело завалить или лазить ночью по лесу, или из тумана живым вернуться? Фигня!.. Вот, отстраниться от нее – подвиг. Все, хочу медаль.